— Снарядились, как на свадьбу! — рассмеялся Дорогин.
— Что ж, садитесь за жениха, — ответил шуткой Шаров и предложил ему место рядом с Марией Степановной.
Тётя Нюра, сельсоветская сторожиха, вбежав в дом Забалуевых, запыхавшаяся, встревоженная, присела на лавку и хлопнула руками по коленям:
— Ох! Сердце зашлось! — Перевела дух и спросила у хозяйки: — Сам-то давно ли спит?
В то утро Сергей Макарович провожал гостей. Все они после его медовухи, которую он, прибедняясь, называл сладеньким кваском, едва держались на ногах, разговаривали громко, затягивали свои любимые песни, но тут же забывали слова.
Василия Бабкина всю ночь душила тошнота. Парень отлёживался на крыльце и обморозил уши. А утром ему «для поправки» влили стакан «ерша», и он опять осовел. Его вынесли на руках, уложили в сани. На улице, против дома Дорогиных парень приподнялся, сдёрнул шапку, хотел что-то крикнуть, но вывалился из саней. Встать не мог. При каждой попытке падал то на один, то на другой бок. А пьяные гляденцы потешались:
— Ползком добирайся, браток!.. Носом снег паши!..
Сергей Макарович был доволен: хорошо употчевал! И сам употчевался изрядно. Теперь в горнице похрапывал с таким лихим присвистом, что тётя Нюра высказала догадку:
— Знать, приснилось ему: коня погоняет! Сон-то в руку! Да, — подтвердила она. — В сельсовет по телефону названивали. Буди его, матушка, буди. Дело, говорят, самое екстренное. Пусть, говорят, в город едет.
Анисимовна бросилась в горницу, а тётя Нюра торопила её.
— Скорей буди, матушка! Сама знаешь, Макарыч не любит опаздывать. На все совешшания завсегда первым является. Не припоздал бы нынче. Чего доброго, нас с тобой завинит…
В дверях показался Забалуев и, протирая глаза толстыми пальцами, спросил:
— Что стряслось? Чего тревогу подымаешь, тётя Нюра?
— В город требовают. Явиться, говорит, сей же минут. На Мальчике велели скакать…
— Куда скакать?
Прямиком, говорит, в этот, как его… Ну, где представленья играют.
В театр? А что там такое? От кого распоряженье?
Да от… как его… Совсем из головы фамилия выпали… Ну, секретарь он, што ли? Самый набольшой в городе.
Неужели от Желнина?
— От него! Проздравил с Новым годом…
— Тебя проздравил? Сам?
— Явственно слышала…. И приказал тебе явиться.
— Мне говорили, он — в Луговатке, — недоумевал Забалуев. — Похоже — ты напутала, тётя Нюра.
— Ну и повесил бы телефон к себе в квартеру да сам бы и разговаривал, — обиделась исполнительная женщина и, стукнув ребром ладони по колену, выпалила: — Сказали: все там будут. И нашего Микиту вытребовали туда…
— Значит, что-то случилось… А может, заседание проводят? — забеспокоился Сергей Макарович — Анисимовна! Принеси-ка огуречного рассолу.
— Капустного испей, — посоветовала тётя Нюра. — Начисто смывает хмель…
Сергей Макарович давно привык к тому, что на всех заседаниях его избирали в президиум. Он даже твёрдо знал, когда назовут его фамилию. Много раз проверял и убедился, что после старого большевика Задорожного, участника боёв 1905 года, первое место всегда отводят ему. И, если бы этот порядок нарушился, он счёл бы за обиду и задумался бы: «А в чем тут загвоздка?..»
Ему нравилось в числе первых подыматься по лесенке на сцену, к красному столу президиума. Он был на голову выше других. И сапоги его стучали громче всех, подымавшихся вместе с ним. Опоздать к началу заседания для него было хуже, чем заболеть, и он покрикивал на Мальчика, резвого вороного жеребца:
Веселей!.. Ми-и-ла-ай!
И всё-таки Сергей Макарович опоздал. У входа в театр уже не было ни одного человека. А тут ещё в дверях задержали, требуя билет.
— Я — на заседание, — объяснил он. — Мне звонили…
— У нас спектакль.
— Значит, заседание уже кончилось?
— Никакого заседания не было. Спектакль идёт. «Князь Игорь». Прислушайтесь — увертюру играют.
— А товарищ Желнин здесь? Секретарь крайкома?
— Проходил…
— Он срочно вытребовал меня. Велел сюда скакать…
Забалуева пропустили. Он прошёл по пустому фойе, толкнул дверь в кабинет директора, где, обычно, перед заседаниями собирались руководящие работники. Дверь оказалась закрытой. Осушив в буфете две кружки пива, он поднялся во второй ярус, куда разрешалось входить в любое время спектакля, и стал прислушиваться к тому, что пели артисты, но разобрать ничего не мог, — мешала музыка.
В антракте Сергей Макарович спустился вниз и возле входа в кабинет директора столкнулся с Векшиной, недавно избранной секретарём райкома.
— Я прибыл! — отрапортовал громко. — С опозданием, но причина уважительная: поздно узнал.
— Очень хорошо, что приехал, — сказала Софья Борисовна. — Эта опера — наша национальная гордость! Стоит послушать. Ты первый раз?
— Первый…
— Советую посещать…
Считая разговор оконченным, Векшина хотела уйти, но Забалуев так растерянно посмотрел на неё, что она задержалась.
— Слушаю тебя, Сергей Макарович. Что-нибудь случилось?
— Не знаю… По вызову явился…
К ним подошёл Огнев.
— Только сейчас приехал? Без жены?
— Конешно…
Никогда Забалуева не вызывали в город с женой, и он перекинул недоуменный взгляд с Огнева на Векшину. Та посоветовала:
— В следующий раз обязательно привози Матрёну Анисимовну. Помнится, так зовут твою жену?
— Эдак… Но она, понимаешь, в обиде…
— Чем и кем обижена?
— Ты посуди сама, Софья Борисовна, к Шарову на Новый год приезжал секретарь крайкома, а нас и секретарь райкома забыл. Как же тут…
Приеду, приеду… — улыбнулась Векшина.
— А мы для вас, Сергей Макарович, место бережем. Шаров торжественно вручил ему билет. — Будем сидеть рядом…
Другим соседом по креслу оказался Огнев. Сергей Макарович начал ему выговаривать:
Кони не для того вам даны, чтобы маять их. Раскатываетесь по городу! А у кого спросились? Оштрафуем всех по пять трудодней!..
Никита Родионович молчал. На хорошую беседу Сергея Макаровича с Шаровым теперь нечего было и рассчитывать. И всё же Огнев был уверен, что этот приезд, как своеобразная встряска, пойдёт Забалуеву на пользу.
А Сергею Макаровичу всё представлялось нарочитой затеей. Для похвальбы перед начальством Шаров привёз в театр столько луговатцев, сманил сюда своих гостей и, в добавок ко всему, подстроил так, что и его, председателя колхоза, вызвали: полюбуйся! Вот какие мероприятия провёртываем! Бери пример!..
Раздосадованный, он едва дождался антракта и, опередив своих соседей, направился в кабинет директора. Там были и Желнин, и Векшина, и много других, знакомых и незнакомых Забалуеву людей.
— У меня такое мнение, — заговорил он громко, и на его голос повернулись все, — надо собрать колхозников со всего района. Вот будет праздник!
— Сделаем! — пообещала Софья Борисовна. — Спасибо за подсказ.
— Я поголовно всех привезу, — продолжал Сергей Макарович, подбодрённый удачным началом разговора. — Девяностолетних старух с печек поснимаю!..
Поздней ночью они возвращались в Гляден. Высокий небосвод был засыпан звёздами, как горохом. Даже луна казалась на редкость маленькой.
Дорога поблёскивала. Возле неё, будто вперегонки с лошадьми, мчались мохнатые тени.
Огнев сидел с Забалуевым: Сергей Макарович, захлебываясь хохотом, рассказывал о празднике. Он ведь заранее знал, что у него будет веселее! И не ошибся: гости подмели пол бровями! А молоденький-то плюгаш обморозил уши! Больно хлибкие, как гребешок у петушка!
— Чего же тут смешного? Постыдился бы говорить.
— Ишь ты! Учить принялся! Стыдно-то не мне, а им: слабаки! Как хозяин, я всех употчевал, а сам — на ногах. Порядок!.. А ежели тебе не любо слушать, так я для других слова поберегу.
Некоторое время ехали молча. Потом Забалуев, не выдержав, спросил:
— Ну, а ты чем похвалишься? Как погостилось?
Никита Родионович рассказал не о том, что они пили и ели, а что видели в Луговатке. Пока говорил о гидростанции и зернохранилище, о скотных дворах и лесопилке, Сергей Макарович сердито хлестал коня вожжами, хотя Мальчик и без того бежал так резво, что комья снега из-под копыт взлетали выше передка рогожной кошёвки. А когда рассказчик упомянул о колхозном радиоузле— Забалуев не стерпел:
— Уж, грешным делом, не просватался ли ты к ним?
— Думка такая была, да не удалось: Домна за пиджак держала, — ответил шуткой Огнев.
— Значит, в агитаторы к Шарову записался?
— Про хорошее рассказывать не зазорно.
— Хорошее, небось, и дома найдётся.
Огнев заговорил о пятилетнем плане. Неплохо бы последовать примеру и составить свою колхозную пятилетку.
У нас не завод, — возразил Забалуев. — Не под крышей работаем — под небом. А природа часто план по-своему поворачивает. Сам знаешь, бывает, утром направляем людей сено грести да в стога метать, а через час — дождь: надо перестраиваться — брать литовки и траву косить. Вот тебе и план!
— Без плана, как без глаз.
— Сравнил тоже!
— А ты походи с завязанными глазами: будешь тыкаться туда-сюда, как слепой кутёнок.
— У настоящего хлебороба, как говорится, план — в голове.
— Переводятся такие хлеборобы в наши дни.
— Из района годовой план спускают, задания по культурам дают — этого довольно. Хватит!
Огнёв заговорил о посадке леса в полях. Сергей Макарович, не дослушав, махнул рукой:
— Опять эти выдумки!
— А я считаю — дельное предложение. Надо обсудить.
— Тебе бы всё обсуждать!.. А председатель зачем поставлен? Он — за хозяйство в ответе!
Прислушиваясь к громкому спору, доносившемуся из передней кошёвки, Дорогин усмехнулся:
— Про наши обязательства толкуют!
— Я упреждала: «Не согласится Сергей Макарович на посадку леса, рассердится», — напомнила Домна Потаповна.
Забалуев той порой крикливо доказывал, что и в полевых бригадах, и на фермах, и в саду не хватает рабочей силы, что молодёжь уходит в город: