шагал по комнате взад-вперед, сложив руки за спиной, напоминая горбатого гнома в прострации. Услышав же эти слова, он остановился как вкопанный, с выпученными глазами, словно получил удар тока от одного вида поганки.
– Что-что вы сказали? – спросил он севшим голосом.
Я повторил страшное выражение. Мистер Кралефский закрыл глаза, ноздри его трепетали, он даже содрогнулся.
– Где вы это услышали? – спросил он.
Я ответил, что узнал его от нашего гостя графа.
– Вот как. Больше никогда это не повторяйте, вы меня поняли? Никогда! Поймите, иногда даже аристократы в минуты стресса могут неудачно высказаться. Нам же не пристало брать с них пример.
Что ж тут непонятного. Граф упал в канал и пережил сильный стресс.
Но графская сага на этом не закончилась. Как-то за завтраком, спустя неделю после отъезда гостя, Ларри признался, что неважно себя чувствует. Мать надела очки и смерила его критическим взглядом.
– В каком смысле неважно?
– Не сравнить с моим обычным, мужественным, энергичным состоянием.
– Какие-то боли?
– Нет, никаких болей. Просто вялость, тоска, ощущение выпотрошенности, как будто я провел ночь с графом Дракулой. Но все-таки, хочется думать, наш недавний гость не был вампиром.
– Выглядишь ты нормально, – сказала мать. – Но лучше бы все же показаться врачу. Доктор Андручелли в отпуске, так что я попрошу Спиро привезти к нам Теодора.
– Хорошо, – как-то безучастно отреагировал Ларри. – Заодно скажи Спиро, чтобы застолбил мне местечко на британском кладбище.
– Ларри, не говори таких вещей, – по-настоящему встревожилась мать. – А сейчас поднимайся к себе и ложись в постель, я тебя умоляю.
Если Спиро был нашим ангелом-хранителем, для которого не было ничего невозможного, то доктор Теодор Стефанидес был нашим оракулом и консультантом по всем вопросам. Он приехал, сидя чинно на заднем сиденье спировского «доджа», в безукоризненном твидовом костюме и фетровой шляпе под идеальным углом, с посверкивающей на солнце бородкой.
– Вышло… э-э… довольно любопытно, – начал он после общего приветствия. – Я как раз подумал… хорошо бы прокатиться… в такой чудесный день… м-м… и тут к лаборатории подъезжает Спиро. На редкость удачно.
– Я рад, что моя агония хоть кому-то пошла на пользу, – сказал Ларри.
– Ага! И в чем же… э-э… наши проблемы? – с любопытством уставился на него Теодор.
– Ничего конкретного, – признался Ларри. – Общее ощущение надвигающейся смерти. Я совершенно опустошен. Наверное, как всегда, отдал слишком много сил моей семье.
– Я думаю, причина болезни не в этом, – решительно заявила мать.
– По-моему, ты слишком много ешь, – сказала Марго. – Тебе нужна хорошая диета.
– Что ему действительно нужно, так это свежий воздух и физические упражнения, – сказал Лесли. – Если бы он прокатился на лодке…
– Ну, хватит. Сейчас нам Теодор все объяснит, – сказала мать.
– Я не вижу никаких… э-э… органических нарушений, – рассудительно произнес Теодор, покачиваясь на носках. – Разве что он набрал лишний вес.
– Вот! Я же сказала, ему нужна диета, – победоносно изрекла Марго.
– Дорогая, тише, – попросила мать. – И что же, Теодор, вы посоветуете?
– Я бы подержал его в постели денек-другой. Предложите ему легкую диету, ничего жирного, а я пришлю лечебный препарат… что-нибудь, э-э… тонизирующее. Послезавтра приеду и проверю, как идут дела.
Спиро отвез Теодора обратно в город и вернулся с препаратом, как и было обещано.
– Я это пить не буду, – сказал Ларри, с недоверием глядя на бутылочку. – Похоже на вытяжку из яичников летучей мыши.
– Не говори глупости, дорогой. – Мать наполнила жидкостью чайную ложку. – Это пойдет тебе на пользу.
– Не буду. Мой друг доктор Джекил выпил этого снадобья, и видела бы ты, что с ним стало.
– А что с ним стало? – не задумываясь, спросила мать.
– Он висел на люстре и, почесываясь, называл себя мистером Хайдом.
– Ларри, прекрати паясничать, – твердо сказала мать.
После долгих уговоров Ларри все-таки выпил лекарство и улегся в постель.
На следующее утро, в ранний час, всех разбудили яростные вопли из комнаты Ларри.
– Мать! Мать! – призывал он. – Смотри, что ты наделала!
Когда мы прибежали, он скакал по комнате, совершенно голый, с большим зеркалом в руке. Он воинственно развернулся, и мать ахнула. Его раздувшаяся физиономия была цвета спелого помидора.
– Что ты с собой сделал, дорогой? – слабым голосом спросила она.
– Что я сделал? – взвыл он, с трудом выговаривая слова. – Это ты со мной сделала. Ты и проклятый Теодор с вашим мерзким лекарством. Оно разрушило мой гипофиз. Погляди на меня! Я буду пострашней, чем Джекил и Хайд, вместе взятые.
Мать водрузила очки и внимательно изучила его физиономию.
– Похоже, что у тебя свинка, – произнесла она озадаченно.
– Чушь! Это детская болезнь, – отмахнулся Ларри. – Я говорю о мерзком лекарстве, которое мне прописал Теодор. Оно воздействует на гипофиз! Если ты сию же минуту не дашь мне противоядие, я превращусь в монстра!
– Глупости. Говорю тебе, это свинка, – настаивала мать. – Очень странно, потому что у тебя уже была свинка, я уверена. Так… Марго переболела корью в Дарджилинге в двадцатом… у Лесли была тропическая диарея в Рангуне… то есть нет, в девятисотом в Рангуне диарея была у тебя, а у Лесли в одиннадцатом была ветрянка в Бомбее… или в двенадцатом? Точно не помню. А в двадцать втором в Раджпутане тебе вырезали миндалины… хотя, пожалуй, в двадцать третьем. После этого у Марго нашли…
– Извини, что прерываю этот скорбный перечень семейных недугов, – холодно заговорил Ларри, – но, может быть, кто-нибудь пошлет за противоядием, пока я еще прохожу в дверь?
Теодор, которого мы срочно вызвали, подтвердил материнский диагноз.
– Да… м-м… натуральная свинка.
– В каком смысле натуральная, шарлатан? – Ларри сверлил его слезящимися, опухшими глазами. – Почему же вчера вы ее не определили? Какая свинка, это детская болезнь!
– Не совсем так, – возразил Теодор. – Обычно она бывает у детей, но случается, что и взрослые заболевают.
– Почему вы сразу не распознали такую распространенную болезнь? – требовал ответа Ларри. – Вы даже свинку распознать не можете! Вас надо выгнать из медицинского совета, или как он там называется, за профессиональную некомпетентность.
– Свинку очень трудно диагностировать… на ранней стадии, пока не появятся припухлости, – объяснил Теодор.
– Типичный представитель медицинской профессии, – с горечью констатировал Ларри. – Не могут выявить болезнь, пока пациент не раздастся вдвое. Возмутительно.
– Главное, чтобы она не затронула ваши… м-м… э-э… вас ниже пояса, – задумчиво изрек Теодор. – Тогда через несколько дней вы будете здоровы.
– Ниже пояса? – озадачился Ларри. – Что вы имеете в виду?
– Ну, при свинке… э-э… опухают шейные железы, потом инфекция идет вниз и затрагивает железы… м-м… подбрюшья, и это может быть весьма болезненно.
– Вы хотите сказать, что я весь раздуюсь и яйца станут как у слона? – в ужасе спросил Ларри.
– Гм… пожалуй. – Теодор не сумел подыскать более точного сравнения.
– Это заговор, чтобы меня стерилизовать! – вскричал Ларри. – А все ваша настойка из крови летучих мышей! Вы завидуете моей мужской силе!
Сказать, что Ларри был трудным пациентом, значит ничего не сказать. Над его кроватью висел ручной колокольчик, который звонил беспрерывно, и матери приходилось осматривать подбрюшье Ларри по двадцать раз на дню и заверять, что с ним все в порядке. Когда выяснилось, что свинкой его заразил младенец Леоноры, Ларри пригрозил отлучить его от церкви.
– Я его крестный отец. Почему я не могу отлучить этого неблагодарного ублюдыша?
На четвертый день нервы у всех начали сдавать. И тут проведать больного пришел капитан Крич, в прошлом моряк, с замашками распутника, а для нашей матери bète noire[16]. На восьмом десятке лет он продолжал гоняться за юбками, и за матерью в том числе, так что его разнузданное поведение и однообразный уклон мыслей невероятно ее раздражали.
– Эгей! – Он с криком враскачку вошел в спальню, рот набок, реденькие усы и волосы на голове торчком, ревматические глаза слезятся. – Эгей всем! Где тут у вас покойнички?
Мать, в четвертый раз за день осматривавшая больного, разогнулась и пронзила капитана взглядом.
– Нельзя ли полегче? – холодно сказала она. – Вообще-то, это больничная палата, а не пивной бар.
– Наконец-то я вас застал в спальне! – Крич лучезарно улыбался, не обращая никакого внимания на каменное лицо хозяйки. – Если мальчик подвинется, мы с вами можем немного пообниматься.
– Я слишком занята, – последовал ледяной ответ.
– Ну что? – Капитан присел на кровать. – Суси-пуси, свинка, что за детский сад? Уж если решил поболеть, так болей по-взрослому, как мужчина. В твоем возрасте меньше чем на триппер я был не согласен.
– Капитан, я бы вас попросила не ударяться в воспоминания в присутствии Джерри, – осадила его мать.
– Наш хрящ любви не затронут? – участливо поинтересовался капитан. – Только не пах! Свинка в паху может поставить крест на сексуальной жизни мужчины.
– Спасибо, у Ларри все в порядке, – с достоинством заверила его мать.
– Кстати. Вы слышали про индуску из Кутча, которая держала в паху двух ручных змеек? Эта целка говорила: «Они ворошат мой мех, а меня разбирает смех. Зато мужики почему-то не любят мой мех, как на грех». Ха, ха, ха!
– Ну, знаете! – Мать пришла в ярость. – Хотя бы Джерри постеснялись.
– Захватил на почте твою корреспонденцию, – обратился капитан к больному, игнорируя суровую критику. Он извлек из кармана письма и открытки и швырнул на кровать. – Там появилась такая краля! Она бы завоевала приз лучшего кабачка на моей садовой выставке.
Но Ларри его не слушал. Из доставленной корреспонденции он вытащил открытку, а прочитав, громко расхохотался.