Этим ее роль и ограничилась. Например, она не подбирала за сойками выпавшие из гнезда инкапсулированные шарики испражнений. Уборщиком работал я. Накормив галдящих птенцов, Гайавата теряла к ним всякий интерес. Видимо, заключил я, что-то в тембре их голосов пробудило в ней материнский инстинкт. Я поэкспериментировал с другими птенцами, и как бы они ни призывали Гайавату, она не обращала на них никакого внимания. Со временем сойки позволили мне себя кормить, и когда они перестали обращаться к Гайавате, та сразу потеряла к ним интерес. Не то чтобы она их игнорировала – просто как будто забыла об их существовании.
Когда ее крыло зажило, я снял шину и убедился в том, что косточки хорошо срослись, а вот мышцы стали слабенькими из-за долгого бездействия, и Гайавата, видимо, желая поберечь крыло, предпочитала ходить, а не летать. Чтобы заставить ее потренироваться, я уносил ее в оливковую рощу, там подбрасывал в воздух, и ей приходилось пускать в ход крылья, чтобы мягко приземлиться. Мало-помалу, по мере того как больное крыло крепло, она стала совершать небольшие перелеты, и я уже начал подумывать о том, чтобы выпустить ее на волю, когда случилось непоправимое. Я кормил на веранде ораву птенцов, когда Гайавата заскользила на бреющем полете в ближайшую рощу, чтобы там попрактиковаться и заодно полакомиться новорожденными кузнечиками.
Я был погружен в процесс кормежки, когда вдруг услышал отчаянные хриплые крики Гайаваты. Перепрыгнув через перила, я помчался, петляя среди деревьев, но опоздал. Большой запаршивевший свирепый кот с боевыми шрамами держал в зубах обмякшее розовато-черное тельце, которое глядело на меня остановившимися зелеными глазищами. Я с воплем бросился на убийцу, а тот пулей метнулся в кусты, не выпуская жертвы изо рта. После того как он нырнул в миртовые заросли, преследование потеряло всякий смысл. Я вернулся в рощу, совершенно расстроенный и негодующий; от Гайаваты там оставалось лишь несколько розовых перышек и капли крови, разбросанные в траве, как маленькие рубины. Тогда я поклялся, что убью этого котяру, если он мне еще когда-нибудь попадется. Кроме всего прочего, он представлял серьезную угрозу для моих пернатых.
Мой траур по Гайавате оказался недолгим в связи с появлением более экзотичного и беспокойного персонажа, чем удод. Ларри неожиданно объявил о том, что он собирается провести какое-то время у друзей в Афинах, где займется исследовательской работой. После его шумного отъезда на вилле наступили тишина и покой. Лесли возился со своим оружием, а Марго, чье сердце в данный момент было свободно от романтического сумбура, занялась фигурной резьбой по мылу. В чердачном уединении она производила на свет скособоченные скользкие скульптурки из желтого мыла с резким запахом и к обеду выходила в цветастом халате, все еще пребывая в художественном трансе.
Пользуясь неожиданной передышкой, мать решила заняться делом, которое давно назрело. Прошлая осень выдалась особенно урожайной на фрукты, и она часами делала разные джемы и чатни[20] по индийским рецептам, восходившим к началу девятнадцатого столетия. До поры до времени все было хорошо, наша большая прохладная кладовка ломилась от блестящих боевых шеренг из стеклянных банок. Но зимой случился жуткий ураган, крыша протекла, и поутру, зайдя в кладовку, мать обнаружила, что ее банки остались без ярлычков. Сотни емкостей с непонятным содержимым, для опознания которого требовалось открыть каждую банку. И вот она затеяла проверку на вкус, и я, разумеется, вызвался ей помочь. На кухонном столе перед нами выстроились полторы сотни консервированных продуктов, и мы, вооружившись ложечками и новыми наклейками, уже готовы были приступить к масштабной дегустации, когда вдруг приехал Спиро.
– Добрый день, миссис Даррелл. Добрый день, господин Джерри, – прорычал он, ввалившись в кухню, словно каштанно-коричневый динозавр. – Я принести вам телеграмма, миссис Даррелл.
– Телеграмма? – заволновалась мать. – Это от кого же? Я надеюсь, ничего плохого?
– Миссис Даррелл, не волноваться, не плохая новость. Я попросил почтовый служащий, и он мне ее прочитать. От господина Ларри. – Он протянул ей телеграмму.
– О господи, – вырвалось у матери, сразу подумавшей о чем-то нехорошем.
Текст был такой: «Забыл сказать принц Джиджибой приезжает одиннадцатого ненадолго. Афины чудесные. Люблю. Ларри».
– Невозможный человек! – вышла из себя мать. – Зачем он пригласил этого принца? Он ведь знает, у нас нет апартаментов для королевских особ. И сам ведь не приедет, чтобы его развлекать. А мне что прикажете делать с этим принцем?
Она переводила растерянный взгляд с одного на другого, но ни я, ни Спиро не могли ей дать внятного ответа. Мы даже не могли телеграфировать Ларри и попросить его приехать, так как он, по обыкновению, не оставил нам адреса своего приятеля в Афинах.
– Одиннадцатое – это завтра, если не ошибаюсь? Вероятно, он прибудет на пароходе из Бриндизи. Спиро, вы его встретите и привезете сюда? И хорошо бы немного ягнятины на обед. А ты, Джерри, скажи Марго, чтобы поставила цветы в свободной комнате, да пусть проверит, не оставили ли там блох твои собаки. И скажи Лесли, чтобы сходил в деревню и взял свежей рыбы у рыжего Спиро. Ну, Ларри! Когда он вернется, я ему устрою. В моем возрасте мне только не хватает развлекать принцев.
Возмущенная до глубины души, она бесцельно кружила по кухне, громыхая кастрюлями и сковородками.
– Я вам принести георгины на стол. А шампанское? – Спиро явно полагал, что с принцем нужно обходиться по-особому.
– Нет. Если он думает, что я собираюсь платить целый фунт за бутылку шампанского, то он ошибается. Будет пить, как все мы, узо и вино. Тоже мне принц! – отчеканила мать, а потом, подумав, добавила – Возьмите сразу ящик. Нам потом пригодится.
– Не беспокоиться, миссис Даррелл, – ободрил ее Спиро. – Я все устрою, как вы сказать. Если хотите, я снова позвать королевский камердинер.
Этого давно вышедшего на пенсию старика с аристократическими замашками он привозил каждый раз, когда у нас случались большие вечеринки.
– Нет-нет, Спиро. Не надо лишних хлопот. В конце концов, он свалился на нас как снег на голову, вот и пусть принимает нас такими, какие мы есть. Как говорится, чем богаты… бери и… и… будь доволен. А не будет, сам виноват, – заключила мать, луща горох дрожащими пальцами и роняя больше на пол, чем в дуршлаг. – И еще, Джерри, спроси у Марго, может ли она повесить в гостиную новые занавески. Материал лежит в моей спальне. Старые уже не смотрятся, после того как Лесли их подпалил.
На вилле закипела работа. Деревянный пол в гостевой комнате отскребли до блеска, опасаясь возможных блох. Марго в рекордные сроки сшила и повесила новые занавески, а также везде расставила цветы. Лесли почистил все оружие и лодку в придачу на тот случай, если принц захочет пострелять или прокатиться. Мать, красная от жара, металась от плиты к плите, делая тушеное мясо, лепешки, торт, пироги с яблочной начинкой, тягучие пряники, желе и бисквиты с вином и взбитыми сливками. Мне было велено убрать с веранды всю живность и держать ее под контролем, а еще постричься у парикмахера и приготовить чистую рубашку. На следующий день, одетые с иголочки, мы все сидели на веранде и терпеливо ждали, когда Спиро привезет почетного гостя.
– А он принц чего? – поинтересовался Лесли.
– Даже не знаю, – сказала мать. – Махараджа какого-нибудь маленького штата.
– Джиджибой… звучит как-то странно. Ты уверена, что это его настоящее имя? – спросила Марго.
– Дорогая, ну конечно настоящее. В Индии полно Джиджибоев. Это старинная семья вроде… ммм…
– Смитов? – подсказал Лесли.
– Нет, ну не настолько распространенная. Но Джиджибои уходят корнями в историю. Я думаю, они существовали задолго до того, как мои дедушка с бабушкой приехали в Индию.
– Возможно, его предки участвовали в восстании, – оживился Лесли. – Давайте спросим, не его ли дед придумал «Калькуттскую черную дыру»[21].
– Ага, давайте, – поддержала его Марго. – А что это такое?
– Лесли, дорогой, не надо такое говорить, – вступила мать. – Надо простить и забыть.
– Простить и забыть что? – переспросил Лесли, сбитый с толку ее ходом мысли.
– Все, – твердо сказала мать и несколько туманно добавила: – Я уверена, что они не имели в виду ничего плохого.
Не успел Лесли копнуть поглубже, как взревел мотор и перед верандой, впечатляюще скрипя тормозами, остановился автомобиль. На заднем сиденье, во всем черном, не считая красивого белоснежного тюрбана, сидел стройный миниатюрный индус с огромными блестящими миндалевидными глазами – два жидких агата, украшенных толстыми, как ковер, ресницами. Он ловко открыл дверь и выскочил из машины. Его приветственная улыбка была как яркая молния, озарившая смуглое лицо.
– Ну вот, ну вот мы и встретились, – заговорил он возбужденно с сильным акцентом, раскинул свои изящные руки, как бабочка крылья, и, пританцовывая, поднялся на веранду. – Миссис Даррелл, как я понимаю. Вы само очарование. А это главный охотник… Лесли. Марго, главная красавица на этом острове. И Джерри, ученый, ведущий натуралист. Не могу вам передать, как я счастлив!
– Мы… э… э… мы тоже счастливы познакомиться с вами, ваша светлость, – выдавила из себя мать.
Джиджибой аж вскрикнул и хлопнул себя по лбу:
– Святые угодники! Опять это глупое имя! Моя дорогая миссис Даррелл, чем мне заслужить ваше прощение? Принц – не титул, а просто имя. Прихоть моей матери, которая так меня назвала, чтобы придать нашей скромной семье этакий королевский статус, понимаете? Материнская любовь, да? Мечта о том, что ее сын вознесется к золотым вершинам. Простим бедную женщину, да? Заурядный Принц Джиджибой к вашим услугам.
– Вот как. – Мать, готовившаяся к встрече королевской особы, выглядела несколько разочарованной. – И как же к вам обращаться?