Родился в Абердине…
– Вот видишь, он добрался до Шотландии, – успокоил ее Ларри.
– Я тихонько, – пообещал Теодор. – Мне только глянуть…
– Мне нет дела до его Шотландии, это должно прекратиться!
А тем временем Теодор, чтобы не мешать поющему, подкрался на цыпочках к сундуку и начал с озабоченным видом шарить у себя в карманах. К нему подошел Лесли, и они начали обсуждать проблему погребенного Кралефского. После того как Лесли безуспешно попытался поднять крышку, стало понятно, что Теодор потерял ключ.
А капитан пел все с тем же напором:
Немецкий парень, добрый Фриц,
Был родом из Берлина…
– Ну вот! Он уже перебрался на континент! – всполошилась мать. – Ларри, сделай же что-нибудь!
– Что ты изображаешь из себя лорда-камергера? Это кабаре Марго, вот ей и говори, чтобы остановила капитана.
– Кто недостаточно хорошо знает английский, может не уловить нюансов, но что подумают те, кто…
И завсегда повеселюсь, Хоть с ней, друзья, хоть с ним!
– Ох, я ему устрою, этому мерзавцу, – распетушилась мать.
К Лесли и Теодору присоединился Спиро с ломом, и они втроем взялись за крышку сундука.
Вальмон из города Руана
Предпочитал любовь втроем.
Он занимался этим рьяно
Не только ночью, но и днем.
– Я человек широких взглядов, – сказала мать, – но это уже чересчур!
– Дорогие, – обратилась к ним Лена, внимательно слушавшая капитана. – А что значит «рука с левой резьбой»?
– Это… это… такая английская шутка. – Мать отчаянно подыскивала слова. – Что-то вроде каламбура.
– Вот-вот, – поддержал ее Ларри. – Вроде выражения «ей воткнули перышко в одно место».
– Ларри… – взмолилась мать. – Мало нам капитана, так ты еще тут!
– Мама, кажется, Кралефский там задохнулся! – всполошилась Марго.
– Я что-то не поняла каламбур про перышко, – сказала Лена. – Объясните.
– Лена, не обращайте внимания, это всего лишь неудачная шутка.
– Если он задохнулся, может, мне остановить выступление капитана? – спросила у матери Марго.
– Отличная мысль! Останови немедленно.
Возня с тяжелой крышкой сопровождалась громкими стонами. Марго подбежала к Кричу:
– Капитан, капитан, пожалуйста, остановитесь. Мистер Кралефский… мы беспокоимся за его жизнь.
– Остановиться? – удивился он. – Но я только начал.
– Есть вещи поважнее, чем ваши песенки, – холодно обратилась к нему мать. – Мистер Кралефский не может выбраться из сундука.
– Это одна из моих лучших песен, – сказал он обиженно. – Она охватывает почти все страны. Чили, Австралия, Дальний Восток… сто сорок куплетов!
Я видел, как мать вздрогнула при мысли, что ей предстоит выслушать еще сто тридцать четыре куплета.
– Может, как-нибудь в другой раз, – фальшиво пообещала она. – Ситуация критическая.
Раздался оглушительный треск, как будто упало гигантское дерево, и наконец открыли крышку. Кралефский лежал в сундуке, по-прежнему опутанный веревками и цепями, лицо приобрело необычный синеватый оттенок, а карие глаза от ужаса округлились.
– Кажется, мы… э-э… несколько… поторопились, – сказал Теодор. – Он еще не успел освободиться.
– Воздуха! Дайте воздуха! – простонал Кралефский.
– Любопытно, – изрек полковник Риббиндан. – Однажды в Конго я видел пигмея, вот так застрявшего в желудке у слона. А в Африке, чтобы вы знали, слон самое крупное четвероногое…
– Вытащите уже его! – не выдержала мать. – И дайте ему бренди.
– Обмахайте! Обмахайте его! – взвизгнула Марго и разрыдалась. – Он умирает, он умирает и даже не успел выполнить трюк.
– Воздуха… воздуха, – стонал Кралефский, пока его вытаскивали из сундука.
Весь в путах, со свинцовой перекошенной физиономией из-за бьющего в глаза света, он представлял собой жутковатое зрелище.
– Мне кажется, эти веревки и цепи ему несколько мешают, – заключил Теодор, как серьезный медэксперт.
– Вы, Теодор, его опутали, вы и снимайте, – сказал ему Ларри. – У вас ключ от всех замков, не так ли?
– Увы, я не помню, куда его положил.
– Господи, я знал, что им нельзя доверять такие вещи, – сказал Лесли. – Глупее не придумаешь. Спиро, у вас есть ножовка?
Они перенесли беднягу на диван и подложили ему под голову подушки. Открыв глаза, он беспомощно смотрел на окружающих. Полковник склонился над ним.
– Помните, я вам рассказывал про пигмея? – сказал он. – Глазные яблоки у него налились кровью.
– Да? – заинтересовался Теодор. – Это бывает, когда человека… э-э… удушают. В глазных яблоках лопаются кровеносные сосуды.
Кралефский издал отчаянный мышиный писк.
– Если бы он прошел курс факийо, – сказал Джиджи, – он бы мог задержать дыхание на несколько дней, если не месяцев, а то и лет. Но тут нужна практика.
– И тогда глазные яблоки не налились бы кровью? – полюбопытствовал полковник.
– Не могу сказать, – честно признался Джиджи. – Возможно, они бы только порозовели.
– У меня окровавленные глаза? – в страхе спросил Кралефский.
– Нет-нет, ну что вы, – успокоила его мать. – Послушайте, хватит уже о крови, вы его совсем запугали.
– Правильно, надо его отвлечь. Закончу-ка я свою песню, а? – предложил капитан Крич.
– Нет, хватит уже песен, – твердо сказала мать. – Попросите мистера Мага… или как там его… сыграть нам что-нибудь спокойное, и пусть все потанцуют, а мы пока распутаем мистера Кралефского.
– Прекрасная мысль, красотка, – отреагировал капитан. – Приглашаю вас на вальс! Самый быстрый способ познакомиться поближе.
– Нет, – холодно ответила она. – Спасибо, но я слишком занята, чтобы знакомиться поближе.
– Тогда вы, – обратился он к Лене. – Станем чуточку ближе в танце?
– Признаюсь, я люблю вальс. – Лена расправила грудь, чем доставила капитану очевидное удовольствие.
Мегалотополопулос бодро заиграл «Голубой Дунай», и капитан закружил Лену по залу.
– Трюк отлично бы сработал, если б доктор Стефанидес просто сделал вид, будто запирает замки, – объяснял Кралефский, пока осклабленный Спиро работал ножовкой.
– Конечно, – согласилась мать. – Мы все понимаем.
– Я всегда был… э-э… не слишком силен в… м-м… фокусах, – покаялся Теодор.
– Я чувствовал, как кончается воздух, а мое сердце стучит все сильнее. Это было ужасно, просто ужасно, – Кралефский закрыл глаза и дернулся так, что цепи на нем зазвенели. – В голове пронеслось, что я никогда отсюда не выберусь.
– Вы пропустили продолжение кабаре, – посочувствовала ему Марго.
– Да уж! – воскликнул Джиджи. – Вы не видели, как я заклинал змей и огромная змея цапнула меня, неженатого мужчину, в набедренную повязку!
– А потом застучало в ушах, в глазах потемнело, – продолжил Кралефский в надежде остаться в центре внимания.
– Но ведь… э-э… там и так было… темно, – заметил Теодор.
– Тео, не будьте таким буквалистом, – сказал Ларри. – Черт побери, с этими учеными невозможно ничего приукрасить.
– Я не приукрашиваю, – с достоинством сказал Кралефский и сел, после того как последний висячий замок был срезан. – Спасибо, Спиро. Уверяю вас, все стало черным-черно, как… как…
– Как в заднице у ниггера? – подсказал Джиджи.
– Джиджи, дорогой, не употребляйте таких слов. Это нехорошо, – сказала мать.
– Каких? Задница? – последовал недоуменный вопрос.
– Нет. Другое.
– Ниггер? – еще больше удивился он. – А что в этом такого? Я как единственный ниггер не имею ничего против.
– Вот как должен отвечать белый человек, – восхитился полковник Риббиндан.
– А я возражаю, – решительно сказала мать. – Не называйте себя ниггером. По мне, так вы… э…
– Чисты как младенец? – подсказал Ларри.
– Ты меня прекрасно понял, – расстроилась мать.
– Одним словом, у меня застучало в ушах… – начал было Кралефский.
– О-о-о! – неожиданно взвизгнула Марго. – Вы только посмотрите, что этот Крич сделал с ее чудесным платьем!
Мы все повернулись в ту сторону, где несколько пар весело кружились, но особенно в этом преуспели Лена и капитан. Последний в какой-то момент наступил на роскошные оборки, которые оторвались, и дальше он вальсировал, стоя обеими ногами внутри ее платья, причем ни он, ни она этого даже не замечали.
– О боже! Мерзкий старик! – возмутилась мать.
– А ведь он зрил в корень, когда сказал «Станем чуточку ближе в танце», – напомнил всем Ларри. – Еще парочка вращений, и они останутся в одном дезабилье.
– Как вы думаете, я должна сказать Лене? – спросила Марго.
– Не стоит, – ответил Ларри. – Так близко с мужчиной она не сходилась, я думаю, уже много лет.
– Ларри, что ты себе позволяешь! – упрекнула его мать.
В этот момент Мегалотополопулос вышел на коду, и Лена с капитаном, сделав еще несколько па, остановились. Пока Марго собиралась ей что-то сказать, капитан отшагнул назад, чтобы отвесить поклон… и грохнулся наземь, при этом оторвав значительную часть дамской юбки. В наступившей пугающей тишине все взгляды устремились на Лену, которая застыла неподвижно. Молчание нарушил капитан.
– Вот это, я понимаю, панталоны! – произнес он игриво, лежа на полу.
Лена издала то, что можно было бы назвать «греческим визгом»: звук деревенской косы, зацепившей камень в траве, отчасти жалобный, отчасти негодующий, с нескрываемой угрозой жизни, вырвавшийся из тайных недр голосовых связок. Галли-Курчи[34] это бы оценила. Как ни странно, именно Марго предотвратила дипломатический скандал, хотя ее действия выглядели несколько экстравагантно. Она выскочила вперед во время повисшей паузы, сорвала с бокового стола скатерть и закутала в нее пострадавшую. Само по себе это не вызывало никаких возражений, вот только на скатерти стояли многочисленные яства и огромный канделябр с двадцатью четырьмя горящими свечами. Звон разбитых тарелок и шипение фитилей, уткнувшихся в чатни и всякие соусы, удачно отвлекли гостей от Лены, и под прикрытием всеобщего бедлама Марго спешно увела ее наверх.