— А как ты это увидела? — задумалась учитель. — Через одну позицию?
— Глазками, — молниеносный ответ.
И ресничками так наивненько: хлоп-хлоп-хлоп.
Е (точно Е, я же еще при первом знакомстве в голове проигрывала: «Е, е-е, е-е», — часть припева ослика из Бременских музыкантов) переводит взгляд с меня (сама невинность же!) на Шань, а та глядит на Вэйлань. Клубничный леопард спрятала руки за спину и опустила голову. Видимо, пол так красив, что его срочно надо рассмотреть во всех подробностях.
— Вэйлань, — к этой… кисе учитель Е обращается без крика. — Твой мяч летел сильно. Не так, как я учила. Как так вышло?
— Мячик… — мнется клубничина. — Сам? Случайно?
— А она хороша, — шепчу еле слышно. — Заслуженное место у Сюй среди одаренных детей.
— М⁈ — грубо мычит Шуфэн. — Мэй. Хвалишь — её?
— Она взяла наше оружие, — шепчу, ярко представляя день лепки пельменей и то, как предлагала отмазывать акулу за мокрое дело. — И отбилась им от атаки.
— Не поняла, — машет головой и чернявыми хвостиками подруга. — Сложно. Сложнее, чем в маминой книге. Она мне перед сном читает.
И вызывает у меня еще одну ассоциацию. С другой героиней истории, где присутствовала танцовщица-китаянка. Но это просто потому, что гномочки и маленькие девочки обладают схожей кавайностью.
А еще охота расспросить Цао о писательской деятельности ее матушки, но у учителя другие планы. Урок еще не кончился, с Шань они вроде бы всё прояснили. Леопардовые: «Сам, случайно», — за чистую монету приняли.
«Лошары-ы-ы!» — хочется мне выть в голос. Вой — как форма истерического смеха, а не от горюшка. Сдерживаюсь.
— Дети, соберите мячи и встаньте в круг, — распоряжается наша… ослица Е (поверить в «Мячик сам»? Серьезно?). — Живее.
— Не важно, — встряхиваюсь я. — Идем. Местами поменяемся.
— А можно? — у Шуфэн отвисает челюсть.
И это, считайте, главная бунтарка Саншайн. Для других учительский авторитет и вовсе неоспорим.
— Пусть попробуют запретить, — пока никто не видит, усмехаюсь.
К Вэйлань я подхожу со спины. Мы с ней почти одного роста. Весной она меня обгоняла, потом я ее догнала и даже немножечко перегнала. Главное, что девонька стоит между мной и глазком камеры.
— Сейчас мы будем играть, — вкрадчиво шепчу я в затылок малышки. — Нормально играть. А если ты еще раз решишь пошалить, я тебе мяч на голову натяну.
Придвигаюсь к ней впритык и втягиваю воздух прямо за ее открытой шеей. Там — у всех, но у девочек особенно сильно — чувствительное место. Когда вот так тянут воздух в себя рядом с шеей, это слегка холодит кожу. И вызывает неприятное ощущение, тревожное такое.
Шея всегда теплая: на компактном участке тела расположено много артерий. Такие мерзлячки, как я-прошлая, могут греть об нее озябшие руки. Главное, не переусердствовать с прикладыванием к шее холодных культяпок.
Кстати, если сделать наоборот: выдохнуть горячим дыханием, ощущение прямо противоположное. Если кто не знал, дарю.
Мурашки и приподнявшиеся волосинки по нижней линии — вот мой ответ, другого не надо.
Не вру, кстати. Действительно натяну. Но не бейсбольный и не целиком. Разрежу (ножнички-то мы сохранили) резиновый, сложу половинки одну в другую, да надену на кису, как шапочку. Ярко-розовую, есть у нас такие мячики в игровой.
Устраивать ребенку порку или того хуже? Не думайте обо мне так плохо. Вэйлань — всего лишь ребенок, на которого давят и давят с пеленок. Передавили, очевидно же. Искривили детенышу психику… И, честно сказать, я без понятия, как вправлять такие травмы.
Затем я обхожу кисю по дуге, подхватываю мячик, технично изображаю пас в сторону розовой «жертвы», но мяч не отправляю, конечно же. Придерживаю ладошкой.
Вэйлань неоткуда знать, что в обращении с баскетбольным мячом я кое-что могу. Просто потому, что Кира Воронова два года подряд (шестой-седьмой классы) сидела на скамейке запасных в школьной команде по баскетболу. Взяли меня туда за меткость и юркость. Выпускали редко, но, как говорится, метко.
Но время шло, другие девицы шли в рост, а Кира оставалась мелюзгой. Так что со спортом (и этим, и другими попытками позже) не сложилось.
Тут выделываться не стану особо, потому как не намерена в баскетбол ударяться. В одну реку нельзя войти дважды, особенно, если вода в той реке тебе не по нраву.
Учителю я адресую фирменный взгляд котика из «Шрека». Он у меня и в той жизни выходил, что надо. А теперь, с детскими глазками (большими по местным меркам), это и вовсе оружие массового поражения.
И даже говорить ничего не приходится: Е, кажется, поняла, что наорала не на того юнита. Вины явно не чувствует, но понимает, что выступила непедагогично. Разрешающий жест рукой, и вот мы с леопардом в красных пятнах — реально выступили на лице и шее пятнышки — бьем по мячикам рядышком. Как лучшие подружки.
Вэйлань пыхтит, Шуфэн стучит, колотятся мячи, как бит… А коллектив наш к успеху в деле единения летит. Это всё действие ритмичных «бдыщ-бдыщ» об пол под счет шестнадцати малышат и одной взрослой, «центровой».
Из детских головушек уходят все мысли. Их замещает счет и необходимость следить за порядком смещений и мячами одновременно. Взрослому — пустяк, но нам дается со скрипом.
С заслонкой в виде меня между этими двумя непримиримыми урок заканчивается нормально. Не считая того, что мы валимся с ног, ладошки горят… Стопы более привычные, каждодневные занятия танцами «раскачали» нас в этом направлении. А вот на нежных маленьких ручках у кого-то могут и мозоли образоваться.
Только я успела подумать о мозолях, как нас повели в класс естествознания. Там под лекцию о пользе морской соли мы нежили руки в ванночках с солью. Но только желеобразной. Это какое-то местное производство, разноцветная соль расфасована по бумажным пакетам. При добавлении воды соль разбухает, превращается в желе.
Доченька члена попечительского совета к этому моменту взбодрилась. И с умным видом сообщила, что такие вот ванночки делают в СПА. Указательный пальчик высунулся из розового желе, когда она нас просвещала. Видимо, для пущей убедительности.
А я с непреходящей ясностью осознала: сегодняшняя выходка клубничной кисы — не последняя. Эта так легко не сдастся. Что ж, тем интереснее.
Мамочка, когда встречала меня из садика, была особенно воодушевленная. Радуется она мне всегда, это константа. А сегодня еще что-то ее будоражило. Правда, заметить это «что-то» могли лишь те, кто хорошо знал Лин Мэйхуа. Я уже навострилась.
И верно: когда мы зашли домой, мамочка поспешила к телевизору.
— Включу заранее, — улыбнулась она. — Режиссер Ян звонил. Сказал, что на семь вечера он с оператором Бу созвали журналистов. Будет пресс-конференция. Очень этого жду. Жаль, что твой папа еще не вернется с работы.
— Мы ему всё-всё расскажем, — вскинула я два сжатых кулачка. — По ролям.
Ну наконец-то! Разродились эти два сапога, которые пара, причем идеальная, но только в профессиональном плане. Уж не знаю, кому (кроме той смазливой идиотины) они мозоль оттоптали. Боюсь, список может быть длинным. Но по живительному пенделю давно пора раздать всем причастным. Больше недели прошло с выпуска РН про «тирана и девочку, которую хвалят».
Все дела, даже чтение наизусть с выражением стихотворения Ли Бо (он же Бай), отошли на задний план. Теперь мы обе ждали пресс-конференцию. И, похоже, не только мы. Потому как вещание из зала отеля телевизионщики начали раньше запланированного, когда только-только начался заполняться зал.
Мама пояснила, что в крупных отелях обычно специально обустраивают залы для крупных мероприятий такого рода. А отель (что-то там… Бэйцзин — я прослушала, волновалась же) для встречи с журналистами Ян и Бу выбрали немаленький. И небедненький — это ясно по помещению.
Помнится, в рамках пиар-акций: что для дорамы с моим участием, что для последующих «Дел», было взято просто большое помещение с рядами стульев. У дальней от входа стены стояли два или три сдвинутых в ряд стола. На них микрофоны, за ними — актеры.
Это помещение явно выбирал щегол. Потому как мне на миг показалось, что я попала в будущее — оно же мое прошлое. Не знала, что уже строят что-то подобное, причем не в качестве декораций к фантастическим фильмам.
Архитектор, кажется, переосмыслил идею круглого стола — на много столов, расходящихся кольцами. Или колец Сатурна, у меня почему-то такая родилась ассоциация. Прозрачный потолок, геометрические узоры на стенах… Впечатлял зал, нечего сказать.
Но главным для меня был вовсе не дизайн. Я сжала кулачки, когда из задних дверей вышли один за другим бывшие сотрудники Лотос-Фильм. Помощник Лю — на площадке «Дела о фарфоровой кукле» он был верной тенью режиссера. Чу, бледная даже не как моль, а как полотно. И как полотно на промозглом ветру дрожащая.
Дядя Бу — впервые я его в костюме увидала. Правда, без галстука, и с расстегнутыми верхними пуговицами. Ян Хоу — замыкающий. Щегол — он и «хотэ́ле» щегол.
Перед каждым на столе (кроме микрофонов) бутылка воды. Ненавязчиво повернутая логотипом вперед. Ага, вы всё правильно поняли — Воды Куньлунь.
Представление и вводные вопросы опущу. Там ничего интересного, и ощущение со стороны такое, будто на журналистов что-то давит. Совесть? Ой, как сомнительно! Я скорее поверю в версию мамочки. На подобных мероприятиях есть одна негласная традиция: все приглашенные журналисты получают по скромному конвертику. Красному, само собой.
И это не в честь Нового года, и даже не подкуп. Это — общепринятая практика. А мамочка откуда знает? Я спросила: вроде же нейтральный вопрос, был шанс, что ответит.
— Ай, все знают, — напрягла уголки губ Мэйхуа. — Давай тихонько смотреть. А то пропустим важное.
Пока там одна дамочка донимала Яна Хоу расспросами типа: «Почему вы так долго отмалчивались?» — но более-менее в рамках приличий.
— Мы ждали подтверждения, — взял ответ на себя помощник Лю. — А так же: будут ли предприняты еще какие-либо действия, чтобы очернить режиссера Яна.