Я же на сей радостной ноте на следующий день несу в Солнышко торт. Мама заказывала (точно знаю) ворону, но получилась вольная фантазия кондитера на заданную врановую тему. Скорее, это ворон, который зачем-то косит под павлина.
Что сказать: неплохо. На вкус — тоже вполне себе ничего. Пока трескаем всей группой бисквит, крем и шоколадные перья, размышляю: стоит ли обрадовать Вэйлань нашим скорым сближением?
Здравый смысл велит молчать: сделка еще не подтверждена. Ребячество подмывает сказануть, чтобы леопардовая соседушка заранее готовилась.
Она и без того смурная, словно ей не тортик предложили, а тухлую капусту. Хотя чоу тофу — вонючий тофу — здесь за милую душу едят. Мне пока не доводилось (к счастью), но по тому, что я видела и слышала, местные его вовсю едят. Восьмого марта у нас… у бывших нас — Международный женский день. А у нас-нынешних это день вонючего тофу. Не к торту будет сказано.
Словом, молчу. Одно пятно на репутации артиста — и до конца жизни не отмоешься. Буллинг (бесит это слово), он же травля во время учебы — это серьезное обвинение. Это сейчас мы мелкие, можно всё списать на детские шалости и возраст «несмышленышей».
Можно: но кто-нибудь ведь взбаламутит общественность. Мол: как награду давать — так нет ограничений в возрасте. А как другого ребенка «мучать», так она маленькая. Пока что Сюй Вэйлань доставалось (физически) в основном от Шуфэн. А пару-тройку незапротоколированных слов к делу, как говорится, не пришьешь.
В общем, жую торт и не бухчу. До конца учебного дня.
Пока мы не сталкиваемся после занятий в танцевальном классе.
Я задержалась: отрабатывала усложненные движения нового танца. Меня хотят поставить в центр, а там не только общую хореографию нужно исполнять, но и ажно целый трюк — я кручу колесо. Один раз.
На матах я его уже сотню раз прокрутила. Но на полу делать долго не разрешали. Три года — рановато для гимнастики. Даже самым прогрессивным и пластичным деткам. Но и «вау-эффект» на очередном концерте создать хочется. В конце учебного года состоится еще одно представление для гордых родителей. И так — в финале каждого семестра по отчетному выступлению.
В общем, я сначала упрашивала учителя дать мне добро на тренировки без матов. Даже без мысленного упоминания серой птицы, что в пиньин выглядит так: huīniǎo. Вы уже достаточно продвинуты в языке моей новой родины, чтобы зачитать это самостоятельно.
Затем под восторженные крики одногруппников я это колесо тренировала. Удача не подвела: ни осечек, ни травм. Обошлось и без учительского инфаркта.
Когда звучит сигнал о завершении урока, все детки (с разрешения учителя) бегут в раздевалку. А я как бы между делом спрашиваю, не научат ли меня еще чему-то?
Подобные элементы самостоятельно учить — путь в травматологию. В лучшем случае — трата времени, так как заучишь по незнанию неверно — придется переучиваться. Наша фитоняша — учитель танцев Мао — умеет не только в танцы, но и в акробатику. Сама показывала пару раз, производила на деточек впечатление. С ошеломительным успехом, кто бы сомневался.
Мао (пишется, как кошка, что очень ей идет) обещает подумать. Вежливо благодарю — может, даже слишком, потому как Мао смущается. Убегаю в раздевалку позже всех.
Танцы — всегда последний «доп» в нашем расписании. Со сменой одежки нам не помогают. Няни ждут снаружи, чтобы сопроводить «заезд» к главному корпусу. А оттуда уже учитель Дун «выдает» детей родителям.
Если кто-то долго копается (всякое бывает, мы ж малявки), или просто задерживается, чтобы еще позаниматься (это можно), то няни делятся. Не почкованием, а на сопровождение и ожидание. Одна бежит с теми, кто уже готов «к выдаче». Другая сторожит выход из дальнего корпуса, как верный пес Хатико. Учитель уходит сразу — ее работа выполнена.
Так-то, если вдуматься, работка у них не самая легкая… Зато зарплата достойная, элитный же сад. За задержки (тут могла бы быть тупая шутка про развитие, но ее не будет) еще и доплачивают.
Когда я выхожу из раздевалки, все из класса уже ушли. А нет: в углу скрутился кто-то из наших воробушков. Почему воробушки? Так мы до самых-самых холодов не носим шапки. Все — черноволосые, гладкие чернявые макушки над широкими куртяшками торчат. Если глянуть сверху — чисто стайка шустреньких воробушков скачет вприпрыжку.
Этот птенчик сидит в углу, ножки подтянуты, головушка уткнулась в коленки. По форме (детка не переодета) не понять, кто там скрючился.
— Ты в порядке? — спрашиваю с тревогой.
Вроде бы никого наша Мао не шпыняла сегодня. Класс нормально справляется, отстающих больше нет — подтянулись еще в том полугодии.
В ответ от меня отмахиваются.
— Ладно, — замечаю я розовую заколку в волосах.
Не больно-то и хотелось, с чудом леопардовым беседовать вне учебных часов.
И я бы ушла. Протопала через весь класс, ловя в зеркалах свое отражение. Потянулась к двери. И услышала всхлип.
Гордая дочь семьи Сюй — плачет в углу танцкласса? Я тут же развернулась на пяточках.
Да, мы вроде как враждуем «фракциями». Да, она та еще мелкая говнистость. Я так и не простила ее за тот посыл мяча в лицо Шуфэн. Подставы и зеленый «маскировочный» окрас — фиг с ними. А случай с мячиком — это другое.
Но здесь и сейчас Вэйлань — плачущий ребенок. Дитя, которое нуждается в утешении. С искореженной — усилиями взрослых — психикой.
Пройти мимо? Взрослая тетка внутри меня не смогла.
И чхать три раза с высокой колокольни или с крыши даосского храма на мое личное к ней отношение.
— Вэйлань? — короткий вопрос и касание.
Трогаю за плечо со всей деликатностью. Малявка поднимает заплаканное личико. А затем кидается на меня. Как была, из положения сидя. Головой врезается мне в живот, изо всех сил толкает.
Это так неожиданно, что я не успеваю среагировать на удар. Заваливаюсь на нелакированный паркет. Сверху на меня запрыгивает мелкий леопард. Неумело: драться дочь семьи Сюй явно не учили. Она пытается меня придавить к полу, но ни сил, ни длины конечностей ей для этого не хватает.
Прости, малая, но никто не обещал, что я буду смирно лежать, не брыкаясь. Мой организм разогнался в росте — сказываются разнообразные занятия и хорошее питание. И я сильнее. Пока тебя, бедолагу, натаскивали «быть самой умной» репетиторы, эта ворона тренировала силу и выносливость.
Я быстро оказываюсь сверху. Эта… цап-царапка с перекошенной моськой мне не соперница. Только порыв ярости да моя к этому порыву неготовность позволили ей повалить «врага» на землю.
Фиксирую своими конечностями «противницу».
— Что с тобой сегодня? — спрашиваю еще раз. — Вэйлань, что стряслось?
— Всё из-за тебя! — выпаливает мне в лицо клубничный леопард. — Это ты виновата!
— В чем? — мой голос мягок, несмотря на внутреннее напряжение. — Я не сделала тебе ничего плохого. Сегодня тортом угостила. Объясни?
Если сейчас одна из нянь зайдет, чтобы проверить задержавшихся воспитанниц, то застанет она красочное нависание одной ученицы над другой. С применением силы. Охренительный компромат.
Мысль о том, что всё это может быть продуманной подставой-провокацией, мелькает и гаснет. Вэйлань три годика, слезы всамделишные… Нет, вряд ли. Скорее, просто совпадение. И, чтобы оно не стало фатальным, нужно ускорить процесс.
Я ловлю ее взгляд. С учетом положений, это не так и трудно. И — давлю. Грозный взгляд-приказ грымзы Дун в сравнении с этим взглядом тускл и невыразителен. Я училась у лучших: незабвенная наставница по театралке, Наталья Сергеевна, была из таких.
Уж она-то умела глядеть требовательно, но не унизительно. Этот взгляд впивался в душу, взывал к чувству долга, побуждал превзойти самого себя.
И сейчас трехлетнюю кроху пронизывает тот самый взгляд.
— Вэйлань не справилась, — с надрывом отвечает леопард. — Я плохо старалась. И поэтому папа нас бросил.
— С этого момента поподробней, — я отпускаю руки-ноги, но не взгляд. — Скажи мне всё.
Моя «врагиня» распрямляет спину. Сидя на полу и хлюпая носом, начинает говорить. А я — холодеть от злости. Вовсе не на Вэйлань направленной.
Подслушивать взрослых умеет не только ворона. У представителей семейства кошачьих тоже острый слух… Особенно, когда те взрослые в запале забывают про манеры, достоинство и необходимость «держать лицо».
Так младшая Сюй узнала о «той женщине». Вэйлань не совсем поняла, что за женщина, но то, что мама из-за нее злится — ясно и дитю. Часть фраз малышка повторяла, как услышала. Кое-что я за нее додумала — ведь знаю кое-что о ситуации.
Тетушка Яо делилась с моей мамой сплетнями о том, что господин Сюй «ходит налево». И, если от хождений случатся определенные плоды, положение госпожи Сюй пошатнется.
Случились. «Та женщина» недавно родила сына. Положение не просто пошатнулось, оно рухнуло. Отец Вэйлань решился на развод.
Это будет скандал и урон лицу, но сын — наследник — перевешивает все последствия. Ведь дочь не оправдала ожиданий.
Знаете, что предъявил жене этот господин? Что на зимнем отчетном концерте у какой-то голодранки был сольный номер, а у их Вэйлань — нет. Значит, его дочь посчитали недостойной отдельного выступления.
Мать в ответ прокричала, что муж мог бы больше внимания уделять их ребенку… А не спешить заделать нового.
Я не нашлась, как такую извращенную логику прокомментировать. Это за пределами моего понимания.
Они искорежили ребенку психику. А затем доломали ее (пока что предстоящим) разводом.
— Иди сюда, — смягчаю взгляд и делаю то, что велит Кира Воронова.
Прижимаю к груди хорошенькую сломанную куколку. Глажу ее по спине. Вэйлань ревет в голос.
Это правильно, это хорошо. Ей надо выплакаться, излить наболевшее.
Так и застает нас няня Шань. Повезло, что зашла за «потеряшками» моя фанатка, а не злыдня Лань.
Я сижу лицом к выходу, так что при виде замершей с вытянутым лицом нянечки успеваю приложить палец к губам.