Это Гордон Льюис — вот он, смотрите на него. Ему принадлежит вся европейская нефть, а он сосёт копеечный «Чупа-чупс», и его жена страшнее, чем Мэри Энн Вебстер. Спросите меня, кто такая Мэри Энн Вебстер, — я не отвечу. Достаточно набрать это имя в поисковике, и вы сами всё поймёте.
Это Максим Поташин. У него в Лондоне больше недвижимости, чем у всего английского королевского двора. Его супруга-фотомодель слева. Его любовница-фотомодель справа. Его дочь-фотомодель отдыхает дома со своим бойфрендом. Максим никогда не верил в Бога. Он хочет увидеть чудо своими глазами, а не по телевизору. Хотя именно сегодня никаких чудес не обещали. Сегодня будет просто немного другая проповедь. Более сильная, более эффектная. И более эффективная.
Десятки наименований товаров с изображениями Уны Ралти, с её свежепридуманной символикой и вымышленными высказываниями ждут на складах. Как только она выйдет на балкон, магазины откроют свои двери для покупателей. Продажи первого дня — самые высокие.
Смотрите: здесь все. Сильные мира сего и слабые мира сего. Все и никто. Боги и черви.
Коридор ведёт к неистовству и бешеной энергии, к жажде и голоду, к ненависти и обожанию. И вот они идут. Первыми — охранники, два человека в чёрных туниках, с холодными пустыми глазами. За ними — Джереми Л. Смит в белом с голубой перевязью. Следом — Уна Ралти. Далее — четыре кардинала. Последним идёт Терренс О'Лири, но он не будет выходить на балкон. Он останется за кадром. Его лицо — не для всех.
Да, есть ещё оператор. Профессиональный лгун высокого класса. Он снимает их сверху, снизу, сбоку. Но всегда таким образом, чтобы они казались величественнее, сильнее, выше. Чтобы сразу было понятно, что Джереми Л. Смит — это Бог, а Уна Ралти — Мария Магдалина. Чтобы они возвышались не только над толпой, но даже над всеми, кто их окружает. Кстати, телохранители подбираются соответствующим образом. Они должны быть сильными, ловкими, умелыми. Но всегда — меньше ростом, чем Джереми Л. Смит, поскольку быть выше — это слишком смело и нагло. Быть выше Бога — нельзя.
По толпе идут волны. Сегодня однообразное шоу проповеди сменится чем-то другим. Только они ещё не представляют чем. Они ждут свою Уну, не понимая, что сейчас всё пойдёт совершенно иначе, что Уна — это всего лишь предлог, разменная пешка на Е2, игрок, случайно попавший в финал. Впрочем, этого не знает даже Уна. Она видит себя центром композиции, форвардом в атаке, наконечником копья. Она и в самом деле ощущает себя сейчас Марией Магдалиной, библейской звездой. Она гордо задирает подбородок, как её учили, и она — только она — может позволить себе быть на одном уровне с Джереми. Не выше, но, по крайней мере, такой же.
Они выходят на балкон. Полицейские кордоны напрягаются, щиты — в стык, глаза прищурены за непробиваемыми колпаками шлемов. Толпа напирает, но ограждения тут стационарные, бетонные, на века.
Джереми раскидывает руки, будто пытается выманить из-за облаков солнце. И солнце выходит. Как по заказу, в плотном облачном слое появляется прореха, солнечный луч бьёт прямо в балкон, прямо в Джереми. Конечно, это знак. Толпа беснуется. Тысячи людей на площади. Миллионы — у телеэкранов. Сейчас Джереми Л. Смит скажет своё слово.
В этот момент я понимаю, как я его ненавижу. Я понимаю, что достанься подобный дар мне, я вёл бы себя совсем по-другому. Я бы воспротивился воле этих жрецов и не стал праздничным кабаном с пучком петрушки во рту. Я бы исцелял тихо. Я бы просто ездил на автомобиле по стране, по континенту, заезжал в больницы и помогал страждущим. Вы думаете, слава не распространилась бы? Вы думаете, я не обрёл бы всенародной любви? Обрёл бы. Только фарисеи не получили бы своих денег. Джереми — курица, несущая золотые яйца. Машина по производству денег. Всё, что вы видите, — это правда. Это и в самом деле Мессия, только мне кажется, что вам нужен не такой Мессия.
В портовых кабаках вспыхивают драки из-за Джереми Л. Смита. Кто-то считает, что он Сын Божий, а кто-то — что самозванец. Впрочем, последние — это старшее поколение. Это те, кому не втемяшивали правду о Джереми. Те, кто не читал учебников, не листал журналы. Они вымирают — это поколение динозавров, антисмитеры. Это не те, кто может подготовить убийство Мессии. Это те, кто умеет орать про такое убийство в кабаке. Это крикуны, ничтожества, пустые места, пережитки прошлого.
Джереми Л. Смит стоит, раскинув руки и подняв взгляд к солнцу. Микрофон включен. Крошечный передатчик в ухе Джереми сообщает, что можно начинать. Джереми подходит к микрофону. В ухо льётся привычная монотонная речь суфлёра. Джереми может повторять, может отклоняться от темы, но в целом — должен придерживаться канвы выступления, продуманной спичрайтерами.
И вдруг Джереми поднимает руку и выдирает из уха передатчик.
Спирокки делает шаг вперёд, но уже поздно. Ничего нельзя вернуть. У Спирокки ёкает сердце.
За пять лет можно научиться говорить. Особенно если с тобой работает орда лучших специалистов по психологии толпы. Они объясняют, какие фразы можно говорить людям, а какие — нет. Какие повлияют на массы, а какие не будут услышаны.
«Дети мои! — говорит Джереми. — Пришло это время!»
Хорошая фраза для вступления. Её уже не раз использовали спичрайтеры. Неважно, какое время пришло. Это может быть просто время собирать ежегодный урожай на полях или покупать свежую модель «Фиата». Или ещё что-нибудь. Но звучит это словосочетание громко и сильно.
Однако Спирокки понимает, что общих фраз не будет.
Скажу даже больше. Фраз не будет совсем.
Джереми поднимает руки. Луч солнца падает на лицо Спирокки. Потом на лицо Марко Мендозы. Потом на Джонатана Уайлдза.
Джереми разводит облака руками. Он дарует свет. Солнце — яркое, полуденное. Небо — голубое. Тёмные облака растворяются в воздухе, превращаются в едва заметную дымку и исчезают совсем. «Яви нам чудо». Вы просили чуда? Вот оно. Специально для вас. Хватайте его, ловите. Цепляйтесь за него. Это Джереми Л. Смит. Хлеба и зрелищ? Последнее — пожалуйста.
Толпа не ликует, нет. По толпе проносится вздох. В учебники по смитологии вписана новая глава. Новый параграф в общеобразовательных учебниках. Бытие Джереми, стих 5:12. Молчаливый восторг толпы — это гораздо страшнее её безумия, её рёва и свиста. Новостные каналы всех стран взрываются.
Тогда Джереми начинает говорить, и это ещё страшнее.
«Дети мои! — говорит он. — В этом мире больше не будет ураганов и смерчей. Не будет наводнений и тайфунов. Не будет землетрясений и извержений вулканов. Не будет сходов лавин и засух…»
Каждая новая фраза превращается в постулат. В параграф учебника по смитологии. Каждая новая фраза — это невыполнимое обещание, это шаг против серых кардиналов. Джереми только что пообещал изменить мир. Изменить саму природу этого мира. Восстановить озоновый слой над Антарктидой. Очистить от мусора околоземную орбиту. Разогнать смог над городами.
Впоследствии — много позже — кто-то вспомнит, что этот день стал редким случаем, когда над Римом были видны настоящие звёзды.
«Не будет болезней, потому что я не излечу их, но устраню их причины! Не будет голода, все будут сыты и накормлены! Веруйте в Господа нашего, и я — длань, десница его — я дам вам всё то, чего вам не хватает, я спасу вас от всей скверны мира сего!»
Это — обещания, которых не может быть. Которых не должно быть, поскольку их невозможно выполнить.
Кардинал Уайлдз тихо произносит — в сторону, ни к кому конкретно не обращаясь:
«Если он это сделает, то нам придётся уйти».
Если он сделает это, то мы должны будем не просто уйти. Мы должны будем исчезнуть с лица земли, скрыться, испариться. Стать частью ковра на стене, ниткой в гобелене, элементом пейзажа. Так думает Спирокки. Потому что прямо сейчас на глазах у безумствующей толпы Джереми Л. Смит обретает настоящую власть. Он ждал столько лет для того, чтобы стать Мессией не только в учебниках. Может ли один человек изменить мир?
Мендоза склоняется к Спирокки.
«Он не может обещать такое именем Господа. Господь не мог дать ему такую власть…»
Он может. Господь может всё.
Джереми Л. Смит, этот распутный идиот, этот грёбаный пиндос, неожиданно превращается в того, кто описан в учебниках.
Вы ведь помните, что правда — это то, что вы видели своими глазами. То, что вы прочитали в газетах или узнали из теленовостей. Правда — это мнение толпы.
Истина — это совсем другое. Истина — это то, что происходило на самом деле. Истина никогда не сочетается с правдой, потому что она слишком банальна. Или слишком пошла, или неудобна, или может нарушить миропорядок. Или ещё что-нибудь.
На глазах у тысяч людей истина и правда сливаются в единое целое. Учебники по смитологии перестают быть лживыми. Элсмиты на крышах соборов — фаллосы Джереми Л. Смита — становятся настоящими знаками небес. Они ведь всё равно остаются фаллосами, вы помните об этом?
«Я накормлю голодающих. С неба будет сыпаться манна небесная…» — говорит Джереми и в доказательство воздевает руки к чистому небу.
Они задирают головы — вся эта толпа, они смотрят и ждут манны небесной. Все миллионеры в VIP-ложе, которые могут купить половину мира, тоже смотрят вверх и ждут манны. Все эти Льюисы и Поташины, эти разжиревшие на чужих костях говнюки — они смотрят вверх и ждут.
И манна сыплется на землю.
Кардинал Уайлдз падает на колени. Охранники Джереми Л. Смита падают на колени. Все падают на колени — вся толпа опускается, становится ниже на полметра. Стоят только трое — Джереми Л. Смит, кардинал Спирокки и Терренс О'Лири. Терренс не может позволить себе верить в Бога. Даже если он лично познакомится с Богом, он всё равно в него не поверит. Он будет знать, что Бог есть. Вера и знание — это разные вещи.
Она падает вниз — это белая масса, пушистая и мясистая одновременно, сделанная из мяса небесных овец. И толпа хватает её руками — они вскакивают, все вскакивают, и подпрыгивают, и хватают её, и набивают рты. Они жрут её, как узники концлагеря, которые набрасываются на еду сразу после освобождения и которым нельзя столько есть, потому что их животы распухнут, а желудки не выдержат такой нагрузки. Они облеплены манной с головы до ног, их лица измазаны манной, она покрывает их волосы — эта липкая масса, похожая на сахарную вату, и они слизывают её с рук и тянутся вверх за новой порцией.