Ещё несколько фактов — я знаю, что ухожу от основной темы, но этого нельзя не сказать. Вы должны осознать собственную глупость.
Близнецы тоже умерли. Не дожили и до пяти лет. Примерно тогда же Иисус вернулся в материнский дом. Он уже не застал отца. Он оборудовал мастерскую и занялся плотницким делом. Иисус работал плотником в разных городах. Он делал мебель, простую и недорогую, делал игрушки для детей — да много чего. К тридцатому году нашей эры спрос на мебель резко упал, всё дорожало. Римская империя облагала Иудею непомерными налогами. И тогда Иисус стал работать на римлян — у него не было другого выхода. Ему нужно было содержать себя и мать. Уже тогда Мария почти не вставала с постели.
Он делал кресты. Те самые кресты, на которых кончали жизнь его собратья, его друзья. Это был ходовой товар. Рим неплохо платил, а работа была нетрудная. Сложнее всего было найти подходящее дерево. Для плотника выточить хороший крест — раз плюнуть.
Его презирали. «Он продался римлянам», — говорили прохожие и плевали в сторону его дома. Когда Мария вставала и выходила погреться на солнце, прохожие спрашивали её: «Ты знаешь, чем занимается твой сын?» «Он плотник». Это всё, что она могла им ответить.
Так получилось, что она всегда была одинока. Иосиф отдалился от неё через несколько лет после рождения Иисуса. Иисус никогда не был близок матери. Храм был для него домом в гораздо большей степени, нежели то место, где жили его родители. Мария была одинока, и в этом кроется секрет возвышенной духовности, запёчатлённой на её лице. Смотреть в небо ей было приятнее, чем видеть холодные глаза мужа или отстранённое лицо сына. Когда умерли близнецы, Мария окончательно потеряла вкус к жизни. Иисус пытался делать вид, что любит её, но у него ничего не получалось. Его по-прежнему тянуло в храм.
Да, ещё, чуть не забыл. Самое главное. И, наверное, самое страшное для вас. Иосиф — и в самом деле отец Иисуса. Не просто «муж Марии», как он проходит во всех религиозных книгах, а полноценный биологический отец Христа.
Нет, я ничего не отрицаю. В Иисусе была Божья искра, дух, дар. Но никакого непорочного зачатия не было и быть не могло. Иисус родился от Иосифа. Но Бог избрал его своим сыном — и вдохнул себя в эмбрион. Уже после зачатия, конечно.
То же самое случилось и с Джереми Л. Смитом. И это Божье благословение, эта чудесная сила точно так же не передались его сыну Николасу, как не достались и Саре — дочери Иисуса. Сара проповедовала по всей Африке, она канонизирована Эфиопской Церковью и ещё рядом Церквей, но она никогда не обладала никакими чудесными способностями. Николас — такой же.
Скажите мне, вы верите в Сару? Вы можете допустить мысль о том, что у Иисуса был ребёнок, дочь? У вас хватает на это смелости? Почему-то мне кажется, что нет. Но в сына Джереми Л. Смита вы верите, потому что видели этого мальчика собственными глазами. Вот он, перед вами, курносый и веснушчатый. Вот он на фотографиях и картинках — прошу вас.
Когда Иисуса распинали, Мария Магдалина помогла его матери добраться до места казни. Старуха смотрела на своего сына и плакала. После его смерти она не прожила и месяца.
Так всё и было. Вы можете мне не верить, можете обвинять меня в богохульстве и ереси, но всё было именно так, и никак иначе.
Поэтому та красота, к которой пытаются приучить маленького Николаса, — это лживая красота. Это то, чего никогда не существовало.
В этот момент мальчик смотрит на кардинала глазами своего отца. Это не проявление божественных способностей, нет. Это просто какая-то наивная детская проницательность, какая-то игра. Николас внимательно смотрит на Мольери и говорит, чеканя каждое слово, звонко и яростно: «Вы мне лжёте».
Вот оно — предвестье бунта, которого не случится. Вы точно так же будете смотреть на детскую фигурку на балконе и бить челом о мостовую. Смотрите: вот вам Николас Л. Смит, сын Мессии.
«Мальчик мой, — старик кладёт морщинистую руку на голову ребёнка. — Я никогда тебе не лгу. Зачем мне лгать тебе? Я говорю правду. Спроси любого человека — и каждый ответит тебе то же самое. Твоя мать была добра и прекрасна, она дала тебе жизнь, а мы не смогли спасти её. Вот и всё».
Мальчик задумывается. Это звучит правдоподобно, очень правдоподобно.
Задушить червя сомнения — вот задача и для кардинала, и для Николаса.
Мальчик садится на ковёр перед диваном и берёт в руку фигурку римского легионера.
«А у Иисуса были дети?» — «Нет, Николас. У Иисуса не было детей». — «А почему?»
«Почему» — самый сложный из всех детских вопросов. На него нужно давать развёрнутый ответ. Или не давать его вовсе.
«Так получилось, Николас. Иисус всё своё время посвящал людям. У него не было возможности заниматься воспитанием детей, и его ребёнок был бы несчастен. Иисус жил для людей».
«Почему мой отец оставил меня?»
«Ты же знаешь, Николас. Твой отец был праведником, святым. Он погиб, чтобы защитить тебя».
Николас рассеянно берётся за фигурку Понтия Пилата. Он молчит. Кардинал истолковывает его молчание как хороший предлог тихо уйти. Он встаёт и направляется к выходу. Когда его рука уже ложится на ручку двери, мальчик спрашивает:
«Моего отца тоже предал Иуда?»
Это единственно правильный вопрос. Потому что Джереми Л. Смита предал Иуда. У Иуды было другое имя, но это неважно. Свой Иуда есть в каждом поколении, у каждого святого, у каждого пророка. Правильный ответ — «да».
«Нет, — говорит кардинал Мольери. — Не было Иуды. Не было».
Он выходит и закрывает дверь, чтобы больше не слышать никаких вопросов.
Мне известно будущее Николаса Л. Смита. Вам неизвестно, а мне — известно. Я точно знаю, когда он всё-таки лишится девственности, когда рухнут его надличностные идеалы и кардиналы начнут терять над ним контроль. Это произойдёт очень нескоро. За это время Церковь успеет заработать на Николасе не меньше, чем на его отце. Потом они убьют его — это я вам тоже могу сказать. Вы вспомните мои слова, когда это произойдёт. Конечно, у него не будет детей. Они не позволят. Одной легенды вполне достаточно.
Джереми Л. Смит сумел превратиться из пешки в ферзя. У Николаса этого не получится — даже не из-за отсутствия божественных способностей. Просто в четырёх стенах довольно сложно стать личностью. Николас только-только начнёт двигаться в этом направлении, когда его не станет. Это не судьба, а закономерность.
Больше я ничего не буду писать о сыне Мессии. Этого вполне достаточно: общая картина ясна. Гора родила мышь, если так можно выразиться. В этом виноват не Джереми Л. Смит и не Уна Ралти. В этом не виноваты даже ватиканские святоши. Единственная виновница — это построенная система. Если ты вырвался из её когтей — это подвиг, можешь собой гордиться. Но если система поймала тебя при побеге — знай, что она тебя не простит. Она уничтожит тебя.
Как уничтожила Джереми Л. Смита.
Эта глава позволяет выявить расхождение в датировке документа. С одной стороны, автор указывает, что создаёт данный текст после убийства Джереми Л. Смита, но ещё до рождения Николаса Л. Смита. С другой стороны, он достаточно точно описывает жизнь Николаса: значит, документ никак не мог быть создан до рождения мальчика, если, конечно, не вмешались сверхъестественные силы. В последнем я сомневаюсь.
Автор с видимым знанием дела рассказывает о семье Иосифа и Марии. Его категоричность наводит на мысль о том, что он лично присутствовал при рождении Иисуса, чего, конечно, быть никак не могло. В данном случае автор противоречит не только жизнеописанию Джереми Л. Смита, но и гораздо более древней книге — Библии. Сегодня она не имеет того значения, какое могла иметь ещё во времена создания документа, но сам факт противоречия является свидетельством невыдержанности автора и его стремления к эпатажу.
Способности кардинала Мольери к воспитанию Николаса выглядят в данной главе сомнительными. Мы знаем, что Мольери стал для Николаса приёмным отцом, вписав своё имя в историю Всемирной Церкви. Сомнения в его методике работы с мальчиком также являются не более чем элементами эпатажа.
Имел ли Николас божественные способности подобно своему отцу? На этот счёт и сегодня идут теологические дебаты. Я склонен согласиться с группой, утверждающей, что не имел. Тем не менее, резкая форма, в которой высказывает это же мнение автор, в очередной раз заставляет усомниться в достоверности представленного материала.
10. ГОЛГОФА
Ни одно громкое политическое убийство никогда не раскрывается. Ни одно и никогда. Вы ещё помните, с чего я начал эту историю? С Джона Фицджеральда Кеннеди. Правда состоит в том, что Кеннеди убил Ли Харви Освальд. Истина — не будет открыта никогда. Я не стану повторяться — лучше приведу другие примеры.
Взять хотя бы Роберта Фрэнсиса Кеннеди, брата Джона. До сих пор неизвестно, кто стрелял в него 5 июня 1968 года в буфетной отеля «Амбассадор» в Лос-Анджелесе. Вам сообщили такую правду: сенатора убил палестинец Серхан Серхан. А может, охранник Кеннеди — Кевин Сезар. А может, ещё кто-нибудь. Фишка в том, что Серхан стрелял спереди, а дыра в голове сенатора оказалась сзади, причём от выстрела в упор. История умалчивает о таких вещах. Впрочем, в данном случае причина смерти вполне ясна: сенатор слишком яро боролся за права чёрных. Он хотел, чтобы чёрные и белые были равны. А так не бывает.
А теперь вспомним Сальвадора Альенде, президента Чили с 1970 по 1973 год. Он был убит при нападении на президентский дворец в ходе пиночетовского государственного переворота. Не так ли? Но в те годы в прессе мелькала совсем иная версия: Сальвадор Альенде пустил себе пулю в рот. Он не дождался нападавших в своём бархатном кабинете. Что из этого правда — смерть от шальной пули или самоубийство? Кстати, примерно такие же споры до сих пор ведутся о смерти Гитлера.