В тот стылый мартовский вечер в небе кружились снежинки, и, когда Юкари после долгого перерыва вновь появилась на пороге моей квартиры, я с первого взгляда понял, что между нами всё кончено. Даже не столько понял умом, сколько ощутил — вот он, момент расставания, будто надвигающаяся тёмная туча над открытой всем ветрам равниной. Юкари подстригла свои длинные волосы, и они едва доставали ей до плеч. Когда-то в её глазах я видел любовь и доверие ко мне, но сейчас этот свет бесследно погас. Остались лишь сильная усталость, испуг и сомнения. Только теперь до меня дошло, что я тоже присоединился к Айдзаве с её подпевалами и изводил Юкари вместе с ними.
— Мне правда очень жаль, — сказала Юкари дрожащим голосом, словно мягко проводя рукой прямо по моему сердцу. — Прости за все неприятности, что я тебе причинила. Я должна положить этому конец.
«Заметь, ты даже прощальные слова вынудил произносить её», — думал я, следя за тем, как Юкари заходит в пустой салон городского автобуса на остановке рядом с домом. Мы встретились чудом. Но я и пальцем не пошевелил, чтобы ей помочь, и навсегда похоронил наши отношения.
В опустевшей школе звучит звонок, призывающий расходиться по домам.
Всё вокруг охвачено пламенем заката, какой бывает после тайфуна. Я смотрю из окна учительской, как Юкари, закончившая собирать свои вещи, в одиночестве выходит за ворота. К ней подбегают несколько учеников. Они обступают её и начинают плакать. Она смотрит на них с нежностью и что-то говорит.
«А ведь ни я, ни Юкари так и не проронили ни одной слезинки», — думаю я, глядя на её улыбающееся лицо, подсвеченное безутешным красным отблеском заходящего солнца.
В ту осень было много тайфунов.
Штормовые ветра и заряды дождя, приходя в Канто, всякий раз бурно встряхивали атмосферу и, издеваясь над людьми, приносили с собой то внезапный летний зной, то зимнюю стужу. Но осень постепенно брала своё: по мере того как дни становились короче, подкрашивала в жёлтый цвет деревья гинкго вдоль дорог, понемногу стряхивала листья с ветвей, заставляла людей одеваться потеплее, а вскоре и вовсе уступила место зиме.
Наверное, с Юкари я больше никогда не увижусь. Та, кого я представлял спутницей всей моей жизни, ушла от меня окончательно и бесповоротно. Наверное, я буду сожалеть об этом до конца дней. И всё же как земля после дождя не сразу впитывает влагу, так и у нашей с Юкари истории осталось несколько страниц эпилога.
В тот день второго триместра, когда уволилась Юкари, случилось одно происшествие. Такао Акидзуки после уроков подрался с несколькими двенадцатиклассниками. Одна девушка это увидела, сообщила мне, и я отправился их разнимать. Хотя какая там драка — на Акидзуки просто набросились и избили. В группе тех двенадцатиклассников я заметил раздосадованную Сёко Айдзаву. Как я понял, Акидзуки досталось за то, что он её ударил, но больше никто ничего объяснять не стал. На щеках Айдзавы не было ни царапинки, а лицо Акидзуки почернело от кровоподтёков.
По существу, это был серьёзный случай рукоприкладства, но я не смог заставить себя выспрашивать подробности. Над всеми висела густая тень, оставшаяся после ухода Юкари. Мне подумалось, что Акидзуки сделал то, на что никогда бы не решился я. Пока мы ехали в больницу на такси, куда упирающегося Акидзуки пришлось запихивать силой, он молча сидел рядом со мной на заднем сидении и смотрел в пол, а я, искоса поглядывая на него, вдруг осознал, что он мне чем-то, самую малость, симпатичен. Он жил в своём, невидимом для меня мире.
В конце декабря, в выходной день незадолго до Нового года я наткнулся в городе на Сёко Айдзаву.
В школе уже начались зимние каникулы. Я бесцельно прогуливался по Сибуе и через окно кафе заметил внутри Айдзаву. Она сидела в одиночестве и рассеянно дымила сигаретой. Ни дать ни взять студентка: кожаная куртка цвета мокко, ярко подведённые глаза, крашеные волосы слегка завиты. Никто и не придерётся, что она на месте для курящих.
Я вошёл в кафе, сел рядом с Айдзавой и молча вытащил из её пальцев сигарету. Она удивлённо уставилась на меня. Я был одет в пуховик вместо спортивного костюма, а вязаную шапку натянул до бровей, так что Айдзава, похоже, меня не узнала.
— Когда куришь, убедись, что тебя никто не видит, — сказал я и затушил сигарету в пепельнице.
Она ещё какое-то время сверлила меня взглядом и наконец произнесла сердитым голосом:
— А, это вы, Ито-сэнсэй! Давайте вы не будете лезть в мою личную жизнь?
Ни испуга, ни смущения. Но от её одинокой фигуры веяло странной тоской, и у меня не возникло ни малейшего желания её ругать. Я достал свои сигареты и закурил. Айдзава злобно смотрела, как я картинно выдыхаю дым.
— У тебя что-то случилось? — спросил я, разглядывая снующих за окном пешеходов.
— У меня вечно что-то случается, — неприязненно буркнула она, и я невольно посмотрел ей прямо в лицо.
С близкого расстояния было заметно, что лоб и щёки ещё сохранили детские черты. Глаза покраснели и были влажными, как будто она недавно плакала.
«Жалко её», — подумал я. Какой бы взрослой она ни выглядела, как бы ловко ни манипулировала одноклассниками, она оставалась ребёнком.
— А у вас? Что-то случилось? — спросила Айдзава.
То ли ей стало жутковато оттого, что я всё молчал, то ли неловко. У меня-то? Разве у меня что-то случилось?
— Я...
Что же привело меня сюда? Дайте подумать.
— Когда-то давно...
Когда-то давно я нанёс травму своему ученику.
Я только-только стал учителем. Впервые получил назначение в старшую школу, и сразу же по выходе на работу директор приказал мне:
— Ито-сэнсэй, возьмите на себя неблагодарную роль.
В общем, мне полагалось ругать учеников и держать их в постоянном напряжении. А смягчали бы обстановку классные руководители. В то время я наивно надеялся, что смогу выстроить со своими подопечными дружеские отношения, поэтому слова директора меня сильно разочаровали, я даже пытался возражать. Ведь я три года терпел непригодную для меня работу продавца и наконец-то стал тем, кем мечтал, — учителем. У меня были свои идеалы.
Но эти идеалы незамедлительно рухнули, стоило мне только принять руководство секцией гандбола. Во время товарищеского матча с другой школой один из моих игроков врезался в ворота и получил сотрясение мозга. Жизни парня ничто не угрожало, но из-за последующих осложнений он стал хуже видеть левым глазом. Это была катастрофа. Я совершенно не представлял, как мне загладить свою вину. Несчастный случай произошёл во время игры, меня не могли привлечь к ответственности, и никто — ни сам пострадавший, ни его родители — меня ни в чём не упрекал. И всё же я тяжело переживал, что не заставил ребят собраться. Травмы и несчастные случаи — результат расхлябанности. А главная обязанность учителя физкультуры — не допускать травм учеников.
И пока я занимаю эту должность, им не видать покоя. Я буду орать на них по каждому, даже самому идиотскому, поводу. Я стану тем учителем, который не даёт спуску ученикам и которого они боятся. Так я решил в свой первый год преподавания.
— Что «когда-то давно»?
— Да так, ничего. И не кури больше. Сигареты увеличивают риск рака лёгких, портят кожу и опустошают кошелёк.
— Кто бы говорил! Сами тут дымите как паровоз! — с неподдельным возмущением ответила Айдзава, разгоняя рукой выпущенный мной дым.
Это было так по-детски и смешно, что я рассмеялся.
— Тоже мне, учитель!
— Ха-ха-ха! Извини. Я так ничего и не заказал. Пойду куплю кофе. Тебе что-нибудь взять? Я угощаю.
Она посмотрела на меня с подозрением. Я не придал этому значения, но, вставая с места, подумал: «Раз Юкари ушла навсегда, я должен что-нибудь изменить». И пока у меня ещё есть возможность что-то сделать для той, кого я никогда больше не увижу, эти изменения наверняка как-то затронут Сёко Айдзаву.
— Вы это серьёзно? Тогда... Фраппучино[61] с шоколадной крошкой! — прокричала она мне вслед.
Я махнул рукой в ответ и направился к кассе.
Всё печалюсь о том, вряд ли рыцарь отважный
Будет так же любить безнадёжно, как я,
Об ответе и думать не смея,
И всё же, печалясь, я — рыцарь негодный:
Люблю всё сильней и сильней[62].
Песня принца Тонэри, сложенная для некоей девицы из рода Тонэри. Автор в растерянности, ведь ему, человеку, наделённому немалой властью, не подчиняется его собственное любящее сердце.
Глава 7
Об обожаемом человеке; о подводке бровей дождливым утром; о моменте, когда я приняла наказание.
«Может, я столкнусь тут с кем-нибудь? Может, меня кто-нибудь отсюда заберёт?» — безнадёжно размечталась я, сидя без дела в кафе, и нате вам — столкнулась с Ито-сэнсэем. Подсел ко мне какой-то здоровенный мужик и тут же выдернул у меня изо рта сигарету. Я на миг в панику: «Ай, ой, что, кто это?!» Но потом сказала себе: спокойно, надо разобраться, — присмотрелась к этому дядьке в вязаной шапке, и оказалось, это Ито-сэнсэй. Когда я училась в десятом, он был нашим классным руководителем, а не узнала я его потому, что в школе этот физрук-фанатик вечно ходит в спортивном костюме. Сейчас, в дутом пуховике с поднятым и наглухо застёгнутым воротником, он ещё больше походил на бандита из подворотни.
Ученики его порядком побаивались и старались лишний раз ему не попадаться, но сегодня он почему-то не стал наезжать из-за сигареты (потребовал, конечно, бросить курить, но как-то вяло и без нажима), да к тому же угостил меня карамельным фраппучино (вообще-то я просила с шоколадной крошкой, но он ослышался). Притащил гигантский стакан размера «венти» — даже больше, чем «гранде»