Как оно будет в старшей школе? Наверное, все выглядят как взрослые. А учителя суровые? Хорошо бы кто-нибудь из старших ребят нам помог. Найдём ли мы свою любовь? Вот бы встретить заботливого парня.
Я всё поняла с первого взгляда, как только тот незнакомый десятиклассник неожиданно вошёл в кабинет.
Даже нет, ещё до того, как его увидела, — по тихим шагам в коридоре.
Может, меня кто-нибудь отсюда заберёт?.. Я вдруг вспомнила, с каким чувством мечтала об этом когда-то очень давно.
Я, как обычно, убивала время после уроков, сидя в классе со своими закадычными друзьями. Болтали о какой-то ерунде: вот встречаюсь с парнем, а он оказался так себе, не такой классный, и всё такое прочее. Закат в тот день пылал ярко-алым, как будто недавно прошёл тайфун, и даже после захода солнца комнату заполняло тёмно-красное свечение.
Парень посмотрел на нас, а потом, пробираясь между партами, зашагал прямо ко мне. Он выглядел невероятно серьёзным.
«Вам нет прощения», — читалось в его взгляде.
«Вот оно», — подумала я. Мне захотелось заорать на этого спокойного мальчишку: «Почему так долго?!» Время упущено, уже слишком поздно.
— Тебе чего, салага? — подозрительно спросил один из моих друзей.
Парень пропустил вопрос мимо ушей, остановился передо мной и спросил:
— Айдзава-сэмпай?
— А ты кто? — снизошла я до ответа. Снизошла до того, чтобы показать — да, это я.
Парень сделал глубокий вдох и тихо сказал:
— Говорят, Юкино-сэнсэй увольняется.
— И что?
В глубине души поднялось раздражение. Ничего-то он не понимает. Что ни делай, он уже опоздал.
— Плевать я хотела на старую шлюху.
И в тот же миг его ладонь ударила меня по щеке.
«Это мне наказание», — подумала я.
О этот мир и бренный, и унылый!
Как тяжело порой бывает жить,
Когда подумаешь —
Любить уже нет силы,
И суждено лишь умереть![76]
Одна из двух песен старшей дочери Саканоэ, посланных Отомо-но Якамоти. В ней искренне отражены страдания, причиняемые любовью.
Глава 8
И пусть не льёт с небес поток дождя; комната на дне реки.
Когда он влепил той девушке пощёчину, ладонь противно защипало. Грубая сила оставила в руке мерзкое ощущение, будто та до костей пропиталась липкой, грязной жижей.
«Но этого мало», — подумал Такао Акидзуки. Ненависть вскипала и выплёскивалась из сердца, словно кровь.
— Совсем сдурел?! — раздалось откуда-то сбоку, и в его правую руку, только что ударившую женщину, вцепился какой-то парень.
Такао вырвался и, не обращая на него внимания, впился взглядом в свою добычу. Двенадцатиклассница по фамилии Айдзава. Виновница всего, что случилось с Ней.
Внезапно он заметил приближающийся спереди силуэт, и в следующую секунду резкий удар повалил его на парту. Загрохотав на всю комнату, она опрокинулась на пол прямо возле уха Такао, а когда тот открыл глаза, то понял, что лежит лицом вниз. С некоторым запозданием он почувствовал, как губы изнутри наливаются жаром.
Она тут что, не одна?
Его настолько поглотила ярость, что остальных он даже не заметил. Рот наполнился густым вкусом крови. Такао поднял голову и увидел здоровенного парня в футболке, со скучающим видом глядевшего на него сверху вниз. Проглотив вместе со сгустком крови подступающие страх и сожаление, Такао, пригибаясь, рванулся вперёд и врезался здоровяку в живот. Ему показалось, что он столкнулся с тяжёлым бревном, а затем в спину вонзился локоть, твёрдый, как камень. Такао осел на пол. И незамедлительно получил два удара ногой под дых. Боль была такая, будто ему проткнули внутренности, и он рефлекторно свернулся в клубок. Но его дёрнули за пиджак и грубым рывком поставили на ноги. В десяти сантиметрах от носа замаячила накачанная грудь здоровяка, огромного, как стальная колонна, а его ручищи вцепились Такао в воротник.
— Ах ты гад! — завопил Такао и махнул кулаком, целясь противнику в лицо, но тот с лёгкостью защитился одной рукой. Тыльная сторона ладони заехала Такао по щеке, затем последовал удар в челюсть. Не особо сильный, но лицо сразу перекосило. Наконец — он ещё успел подумать: «На животе останется отпечаток подошвы», — мощный пинок отшвырнул его назад. С металлическим лязгом, как будто что-то треснуло, Такао впечатался спиной в шкафчик. Из лёгких вырвался горячий воздух.
Что за... Чертовски больно!
— Ты чё творишь? Ты чё к Сёко полез? — сквозь звон в ушах донёсся сверху презрительный голос здоровяка.
— Сёко, ты ведь с ним не знакома? — с подозрением спросила девушка, стоявшая рядом с Айдзавой.
Та молчала.
«Какой же я всё-таки дохляк...» — чуть не плача, подумал Такао, кое-как приподнимаясь. Вложив во взгляд всю ненависть, на какую был способен, он уставился на стоявших перед ним двенадцатиклассников. Те переговаривались с лёгкими смешками:
— А это не очередная жертва Юкино?
— Да ну? Слышь, старуха и тебя соблазнила?
— Разок-то она тебе дала?
— Ну и шлюшка эта Юкино-тян! Как тебе не противно? Ты хоть знаешь, сколько ей?
— А мне его немножко жаль. Обманули дурачка.
— Зато теперь они могут встречаться. Юкино больше не училка.
Айдзава, до сих пор равнодушно глядевшая себе под ноги, внезапно подняла голову и посмотрела на Такао. Её губы сложились в кривую ухмылку:
— Скажи мне спасибо. Это я выперла старую каргу из школы.
Пламя ярости вмиг охватило Такао до самых кончиков пальцев. Взвыв, он бросился на Айдзаву. Но его снова остановил здоровяк и снова избил. Пока на Такао сыпались удары руками и ногами, он думал: «Почему?»
Почему, почему, почему?
Почему Она...
...Дева Дождя...
...Юкино-сэнсэй...
...ничего ему не...
«Она меня околдовала», — считал Такао.
Это случилось в беседке, окружённой дождём и светом, в тот самый миг, когда он ощутил под пальцами холод Её ноги, и противиться колдовству он не мог.
Он коснулся Её ноги, превратил форму стопы в набор чисел, обвёл карандашом контур. Казалось, даже от бумаги с очертаниями ступни веяло ароматом той женщины. Такао невзначай заполучил частичку Её самой, и этого хватило, чтобы его бросило в жар.
Но в отместку, иначе не скажешь, с того дня дожди прекратились. Сезон дождей закончился. Начались летние каникулы, а с неба так и не упало ни капли. Такао окончательно лишился повода приходить в беседку.
В начале августа его старший брат перебрался на другую квартиру. С раннего утра Такао помогал ему с переездом. Двумя месяцами ранее его мать ушла из дома (хотя она появлялась примерно раз в неделю и под настроение либо готовила ему ужин, либо заставляла готовить для неё), и, по сути, Такао впервые стал жить самостоятельно. Квартира опустела, он ел в одиночестве, спал в одиночестве и всё не мог придумать, как использовать освободившуюся половину комнаты, прежде принадлежавшую брату. Но если приглядеться, то и всё пустое пространство, и паузы в размышлениях занимала Она. Быть одному означало знать, что Её нет рядом. Не забывать ни на секунду, что Она сейчас где-то ещё, живёт своей жизнью, о которой ему ничего не известно.
Такао впервые уяснил смысл одиночества. Он страдал от того, что они не могут встретиться. Он почти физически чувствовал эту боль. Вот и сейчас, должно быть, кто-то ему незнакомый сидит рядом с Ней. Слушает Её нежно подрагивающий голос, любуется светящимся ореолом вокруг волос, вдыхает западающий в душу аромат и, может быть... осторожно касается бледно-розовых пальцев Её ног...
Такао молился о дожде перед тем, как заснуть, и перед тем, как открыть глаза утром. Но тот никак не собирался. Однажды он поймал себя на том, что всерьёз думает, будто бог решил проучить его за беспрестанные просьбы и больше никогда не пошлёт дождь на землю.
«Так и свихнуться недолго», — не на шутку перепугался Такао.
Ему хватило остатков хладнокровия, чтобы понять: нет смысла упиваться своим одиночеством. Да, совершенно очевидно, что он влюбился. Но если из-за этого он станет слабым, ему никогда не сравниться со взрослыми из Её окружения.
«Нельзя, чтобы любовь ослабляла, она должна сделать меня сильным», — твёрдо решил он после долгих размышлений, стоивших ему немало нервных клеток. Надо убить ту часть сердца, что слишком уж часто жалуется на боль. Затем уяснить, что он должен сделать, понять, как ему достучаться до Неё, и браться за дело.
Поэтому на каникулах Такао бо́льшую часть времени проводил на работе. Вскоре вернулись долгожданные дожди, но и тогда он не поддавался и с утра шёл в китайский ресторан. С уходом Сяофэна дел там всегда хватало. На них Такао и сосредоточился, думая только о том, как бы на его месте действовал Сяофэн. Семьдесят процентов заработка он откладывал на счёт в банке, чтобы накопить на оплату обучения после окончания старшей школы. Он ведь собирался в училище обувного дела. Оставшиеся тридцать процентов тратились на материалы для обуви.
«Знаешь, я разучилась нормально ходить», — сказала Она в тот день.
Значит, ему надо сделать для Неё такие туфли, чтобы ходить в них было сплошным удовольствием. Пожалуй, это единственный путь, ведущий к Ней. Так думал Такао, когда, вернувшись домой после работы, до поздней ночи трудился над туфлями в пустой квартире. Отпечаток стопы на бумаге, мягкие обводы, которые до сих пор помнили его руки, — по этим подсказкам он обтачивал деревянные колодки или покрывал их мастикой, придавая им нужную форму. После долгих мучений и нескольких изрисованных страниц в блокноте он наконец выбрал окончательный вариант дизайна. Сделал выкройку из бумаги. Серебряным карандашом перенёс её контуры на кожу. Несколько раз ошибся, но всё же вырезал размеченные детали специальным ножом. Сложил их, как головоломку, и сшил вместе, придавая объём. Всевозможные звуки, сопровождавшие его действия, таяли в пустоте комнаты. Ночной воздух незаметно впитывал шум, как пересохшая ткань — воду.