Дождь неуклюже стучится в крышу. Юноша, по-видимому, решил не замечать Юкино и, как в прошлый раз, что-то чиркает в блокноте. Может, он собирается поступать в художественное училище? А впрочем, неважно. У него есть занятие, у неё — пиво. Она опустошает начатую банку, открывает вторую, другой марки, и подносит ко рту. Никакой разницы во вкусе не чувствуется.
«Могла бы взять две банки подешевле», — с некоторым сожалением думает Юкино. Ну да ладно. Всё равно она никогда не отличалась разборчивостью в еде. Юкино наполовину снимает одну туфлю, так, что она повисает на кончиках пальцев, и раскачивает ею туда-сюда.
И то ли малость захмелев, то ли со скуки, обращается к своему соседу:
— У тебя что, сегодня нет уроков?
Ей кажется, что у них есть что-то общее. Так дети инстинктивно вычисляют в новом классе тех, с кем могли бы подружиться.
«Кто бы говорил», — читается на лице юноши, и он с неприязнью говорит:
— А у вас на работе выходной?
Так и не догадался! Все мальчишки — дураки...
— Я опять прогуливаю, — отвечает Юкино, и он смотрит на неё с лёгким изумлением. — Ты, может, и не знал, но взрослые тоже прогуливают, помногу и подолгу.
Взгляд юноши немного смягчается.
— И поэтому вы с самого утра пьёте пиво в парке.
Прокомментировав очевидное, оба хихикают.
— Пить на пустой желудок вредно. Вам бы поесть...
— Старшеклассник, а уже в курсе.
— Не подумайте чего. У меня мама выпивает... — поспешно оправдывается он.
Наверняка и сам пробовал. Как мило!
«Подшучу-ка я над ним», — решает Юкино.
— Закуска у меня тоже есть, — говорит она, вытаскивает из сумки кучку шоколадок и показывает ему: — Будешь?
Плиток столько, что они не помещаются в ладонях и со стуком падают на скамейку. Юноша испуганно отшатывается, как того и ожидала Юкино. Пустячок, а приятно.
— Ага! Решил, что я с приветом?
— Нет...
— Да ладно. — Ей и правда не обидно. Она впервые уверена в этом до глубины души. — В конце концов, у каждого человека есть свои маленькие странности.
Вид у юноши озадаченный.
— Ну не знаю...
— Точно есть.
Она смотрит ему в лицо, и губы сами расплываются в улыбке. Словно подхватывая разговор, поднимается ветер, и покрытые молодой листвой деревья раскачиваются вместе со струями дождя. Со всех сторон доносится шёпот трущихся друг о друга листьев, и в этот миг Юкино внезапно вспоминает ту ночь.
Ту дождливую ночь.
Те слова, что сказала Хинако-сэнсэй больше десяти лет назад.
Только сейчас она осознаёт, что тогда у неё ничего не было «нормально». Чувства учительницы будто передались Юкино, и внезапно всё становится предельно ясным, обретает чёткую форму.
Картина встаёт перед глазами словно наяву.
«Не ты одна на свете странная!» — кричит Хинако-сэнсэй, а её душа едва не разрывается на части. Она из последних сил взывает к девочке-школьнице намного младше себя, и в учительнице Юкино видит свою точную копию.
«Хинако-сэнсэй... — словно выпрашивая прощения, думает Юкино. — Мы не заметили, как заболели. Да и где они, здоровые взрослые? Кто отыщет их среди нас? Мы лишь тогда намного ближе к норме, когда знаем о своих болезнях». В этих мольбах Юкино вновь обретает ту детскую страсть, с какой она восхищалась Хинако-сэнсэй.
— Я, пожалуй, пойду, — говорит юноша, вставая со скамейки.
Дождь чуть затих и льёт уже не так сильно, как несколько минут назад.
— В школу?
— Само собой. Я решил, что буду прогуливать в те дни, когда идёт дождь, но только до обеда.
Юкино хмыкает. Какой забавный паренёк. Серьёзный, да не совсем.
— Что ж, может, мы ещё встретимся, — вдруг срывается у неё с языка, хотя она вовсе не собиралась это говорить. — По воле случая. Когда пойдёт дождь.
И, глядя на удивлённое лицо юноши, она словно видит себя со стороны и думает: «А ведь я, похоже, именно на это и надеюсь».
Уже позже Юкино узнала, что в тот самый день в регионе Канто начался сезон дождей.
О, если б грома бог
На миг здесь загремел
И небо всё покрыли б облака и хлынул дождь,
О, может быть, тогда
Тебя, любимый, он остановил[21].
Считалось, что гром в небе производит божество, и потому он внушает священный трепет. Лирическая героиня стихотворения — женщина, от которой уезжает любимый мужчина, и она просит, чтобы внезапно пролившийся дождь не дал ему это сделать. Это песня-вопрос, а отклик мужчины на неё приведён в восьмой главе книги.
Глава 3
Ведущая актриса; переезд и далёкая луна; у подростков цели в жизни меняются каждые три дня.
— Знаешь ведь, как говорят: в детстве мечта меняется каждые три дня?
Это необдуманное замечание я отпустил после того, как сделал глоток приторно-сладкого домашнего белого вина. Заметив свой пренебрежительный тон и осознавая, что уже изрядно пьян, я тем не менее отпил ещё. В горле почему-то пересохло.
— Так вот куда ты клонишь, Сё-тян...
Рука с ножом замерла, и Рика изучающе посмотрела на меня. Когда-то именно этот пронзительный взгляд больших чёрных глаз меня и покорил, но продержаться под ним долго было невозможно, и я немного съёжился.
— По-твоему, я ещё не вышла из детского возраста? Или ты предлагаешь мне найти постоянную работу?
— Никуда я не клоню. Просто есть такая распространённая теория. В общем, я к тому, что ты принимаешь всё слишком близко к сердцу... Я за тебя волнуюсь, уж прости старика.
— Хм...
Вряд ли я её убедил, но Рика всё же отвела взгляд и вернулась к судаку у себя на тарелке.
— Какой ещё старик, тебе двадцать шесть, — пробурчала она под нос, поднося вилку ко рту, затем слегка промокнула губы салфеткой, отпила капельку вина и съела ещё кусочек рыбы.
Я тоже отправил в рот кусок судака с кресс-салатом и, поправляя очки на переносице, украдкой посмотрел на Рику. Её влажные от оливкового масла губы призывно блестели, отражая пламя свечей. Тонкими пальцами она отломила кусочек хлеба, изящными движениями подобрала им соус с тарелки, положила в рот, прожевала и запила ещё одним глотком вина. Я любовался её уверенными движениями и в то же время чувствовал давящую боль в груди, в области сердца — как будто кто-то запустил руку мне под рёбра, туда, где трепыхалось что-то мягкое и мокрое, и тихонько сжал. Так пошло с нашей самой первой встречи. В ресторане, в концертном зале, в лав-отеле[22] — Рика везде чувствовала себя как дома. А вот я, оказывается, до знакомства с ней многого не знал. Например, что во французских и итальянских ресторанах можно подбирать соус с тарелки хлебом. Указательным пальцем я немного ослабил узел галстука. От подозрений же освободиться никак не удавалось.
«Она ещё студентка, кто обучил её, как вести себя в ресторане?» — гадал я безо всякой надежды получить ответ. Наверное, какой-нибудь мужчина повзрослее меня. Бывший ухажёр, который на шесть лет старше её? Или какой-нибудь клиент оттуда, где она подрабатывает? А может, режиссёр её театральной труппы, которому вовсе за сорок? И когда это произошло: до того, как мы начали встречаться, или после?
— Но если не вкладывать всю душу, как тогда осуществить свою мечту?
К тому времени, когда она вдруг об этом спросила, я уже взялся за основное блюдо — телятину — и не сразу сообразил, что наш недавний разговор ещё продолжается.
— Душа душой, но тебя послушать — ты там страдаешь. А у тебя и с учёбой, и с подработкой забот хватает. Так и перегореть недолго, разве нет? Ты ведь начала играть в театре потому, что тебе это нравилось. А получились сплошные мучения.
Даже не знаю, говорил я так, чтобы её поддеть или, наоборот, чтобы сгладить сложившуюся неловкость. К нам наконец-то подошёл официант и налил красного вина сначала Рике, потом мне. Я заметил, что край моего бокала заляпан жиром и по сравнению с ним бокал Рики девственно-чист. Как-то по-разному мы едим, должно быть. Чтобы заглушить уколы стыда, я сделал большой глоток. А теперь надо улыбнуться.
— В общем, не лезь из кожи вон. Никакое дело не пойдёт, когда оно не в радость.
— Наш режиссёр как-то сказал, — бесстрастно произнесла Рика, медленно запивая мясо вином, — что он никогда в жизни не считал сцену местом, куда ты выходишь получить удовольствие и стать счастливым. И я разделяю его убеждения. Конечно, я рассчитываю зарабатывать актёрским ремеслом, но прежде всего моя игра должна быть убедительной для меня самой. Я хочу выразить себя. И если не лезть из кожи вон, этого не добиться. Мне кажется, в нашей труппе все так считают.
Игра, убедительная для меня самой. Выразить себя. Наша труппа. Наш режиссёр. Рука, залезшая мне в грудь, сжалась сильнее. Я припал к бокалу, надеясь, что вино смягчит эту ноющую боль. На языке осталась непривычная горечь.
«Водки бы», — подумал я, заливая в себя очередной глоток и всё ещё чувствуя жажду. А вслух сказал:
— То есть вы там дружно бьётесь за светлые идеалы.
Меня наконец прорвало на неприкрытый сарказм, и в глубине души я с грустью осознал, что день сегодня испорчен.
Рика, конечно же, впилась в меня взглядом:
— Знаешь, я сюда не ссориться пришла.
— Но напрашиваешься на ссору именно ты.
— Ни на что я не напрашиваюсь. И давай уже прекратим.
— Сам хотел предложить. В кои-то веки куда-то выбрались, а ты...
«А ты всё о том, что меня не касается», — этого я, конечно, сказать не мог и потому вновь потянулся за вином. Мяса мне уже совершенно не хотелось. А там ещё десерт. Проклятое комплексное меню, за всё уплачено.
— Что с тобой, Сё-тян? Хочешь что-то сказать — говори прямо!