— Почему вы не показали мне то письмо?
— Мал ты был. Одиннадцать годков всего.
— Не настолько уж и мал, понял бы.
— Письма уже давным-давно нет. Я его сжег. Но могу пересказать, что там было написано. Ты ведь знаешь, я не мастер читать. Так что я попросил госпожу Комфорт, чтобы и она взглянула, а то вдруг я чего не разобрал. -
Глотнув напитка, Айзек взглянул на лампу. — Там говорилось, что София больше не может быть моей женой. Что она встретила какого-то человека и они уезжают в Париж. «Живи своей жизнью», — написала она.
— Там наверняка было что-то еще.
— Ничего больше. Госпожа Комфорт подтвердит.
— Она ничего не объяснила? Не сообщила никаких подробностей, даже имени этого человека не написала?
— Говорю же, это все, что было в письме.
— Обо мне там тоже не упоминалось? Наверняка ведь было что-то!
— Вот потому, сынок, я и не показал его тебе, — тихо ответил Айзек. — Не хотел, чтобы ты узнал об этом.
О том, что родная мать не упомянула даже его имени… Норрис не смог поднять глаза на отца. Вместо этого он уткнулся взглядом в сучковатый стол — именно за ним они с Айзеком столько раз делили молчаливую трапезу, которую сопровождали лишь завывание ветра и позвякивание вилок о тарелки.
— Почему именно сейчас? — спросил юноша. — Почему вы ждали столько лет, чтобы сказать мне об иом?
— Из-за нее. — Айзек взглядом указал наверх, на комнату, где спала Роза. — Ты ей приглянулся, сынок, и она тебе приглянулась. Вот оплошаешь сейчас и будешь жить с этим до конца своих дней.
— Почему вы полагаете, что я оплошаю?
— Некоторые люди не видят даже того, что у них под носом.
— С матушкой вы совершили оплошность?
— Да и она со мной. Я же наблюдал, как она росла. Много лет я видел ее в церкви, она сидела там в красивой шляпке, всегда была приветлива со мной, но при этом глядела будто бы мимо. А потом вдруг ни с того ни с сего возьми и заметь меня. Решила, что я все же стою внимания. — Потянувшись к бутыли, Айзек снова наполнил стакан. -
А одиннадцать лет спустя ей пришлось сидеть на этой поганой ферме с больным мальчонкой. Ясное дело, проще всего сбежать. Бросить все и зажить себе распрекрасно с новым кавалером. — Он опустил бутыль и снова посмотрел наверх, туда, где спала Роза. — Нельзя верить их речам, вот о чем я тебе толкую. Личико-то у этой девчонки миленькое. Только вот что за ним кроется?
— На ее счет вы заблуждаетесь.
— Я заблуждался насчет твоей матери. И всего-навсего хочу уберечь тебя от этих мучений.
— Я люблю эту девушку. И собираюсь жениться на ней.
Айзек рассмеялся.
— Я женился на той, кого любил. Видишь, что из этого вышло? Он поднял бокал, но его рука замерла в воздухе.
Оглянувшись, Айзек посмотрел на дверь. Кто-то стучал в нее.
Норрис и Айзек обменялись удивленными взглядами. На дворе стояла ночь, едва ли кто-нибудь из соседей решил зайти в такой час. Поморщившись, Айзек взял лампу и подошел к двери. Ворвавшийся в дом ветер почти задул лампу, и фермер остановился на пороге, глядя во тьму на того, кто ждал на крыльце.
— Господин Маршалл? — осведомился человек. — Ваш сын здесь?
Услышав его голос, встревоженный Норрис тут же вскочил на ноги.
— Что вам от него нужно? — спросил Айзек.
И вдруг он попятился — на кухню, оттолкнув хозяина, ворвались двое мужчин.
— Вот вы где, — проговорил господин Пратт, заметив Норриса.
— Что все это значит? — возмутился Айзек.
Стражник Пратт кивнул своему спутнику, и тот встал за спиной у Норриса, словно стремясь помешать бегству.
— Вы поедете в Бостон вместе с нами.
— Как вы смеете врываться в мой дом! — воскликнул Айзек. — Кто вы такие?
— Ночная стража. — Пратт не сводил глаз с Норриса. — Господин Маршалл, экипаж ждет вас.
— Вы берете под стражу моего сына?
— По причине, которую он наверняка уже объяснил вам.
— Я никуда не поеду, пока вы не скажете, в чем меня обвиняют, — отрезал Норрис.
Человек, стоявший у него за спиной, толкнул юношу так сильно, что тот ушибся о стол. Бутыль с яблочным бренди упала на пол и разбилась.
— Прекратите! — закричал Айзек. — Зачем вы это делаете?
— Вы обвиняетесь в убийстве, — объявил Пратт. — В убийстве Агнес Пул, Мэри Робинсон, Натаниэла Берри, а теперь еще и господина Эбена Тейта.
— Тейта? — Норрис изумленно посмотрел на стражника. — Розиного зятя тоже убили? — Я ничего не знаю о его смерти! И уж точно не я его убил!
У нас есть все необходимые доказательства. И мой долг вернуть вас в Бостон, чтобы вы предстали перед судом.
— Пратт кивнул второму стражнику: — Уведите его.
Юноша вынужден был подчиниться и уже на пороге услышал крик Розы:
— Норрис!
Обернувшись, он наткнулся на ее испуганный взгляд.
— Иди к доктору Гренвиллу! Расскажи ему о том, что случилось! — только и смог прокричать юноша, пока его выталкивали за дверь, в темноту ночи.
Конвоиры запихнули Норриса в экипаж, и Пратт двумя громкими ударами по крыше подал сигнал вознице. Они покатили прочь в сторону Белмонтской дороги, по направлению к Бостону.
— Даже доктор Гренвилл не в силах защитить вас, — проговорил Пратт. — С такими-то уликами.
— Какими уликами?
— Не догадываетесь? Кое-какая вещичка в вашей комнате.
Норрис растерянно покачал головой.
— Понятия не имею, о чем вы толкуете.
— Банка, господин Маршалл. Я изумлен, что вы держали у себя такую вещь.
Второй стражник, сидевший напротив них, посмотрел на Норриса и пробормотал:
— Помешанный ублюдок.
— Не каждый день натыкаешься на человеческое лицо, плавающее в банке с виски, — заметил Пратт. — Ну, а на случай, если кто усомнится, мы и вашу маску нашли. Она по-прежнему обрызгана кровью. Играли с нами в кошки-мышки, верно? Описывали маску, которую сами и носили? «Маску Вестэндского Потрошителя подложили в мою комнату?» — ужаснулся Норрис.
— Полагаю, вас ждет виселица, — продолжил Пратт.
Другой стражник засмеялся, будто давно с нетерпением ждал хорошей казни — словно бы именно это развлечение и поможет развеяться посреди безрадостной зимы.
— А потом вами займутся ваши добрые друзья доктора, — добавил он.
Даже во мраке экипажа Норрис увидел, как стражник провел пальцем вдоль груди, и этот жест не требовал разъяснений. Одни покойники попадали на стол анатома таинственными, окольными путями. Гробокрадцы, рисковавшие попасть под стражу за каждое ночное вторжение на кладбище, выкапывали их из могил под покровом тьмы. А вот тела казненных преступников отсылались в анатомическую залу на вполне законных основаниях. Осужденные расплачивались за грехи не только жизнью, но и своими бренными останками. Каждый стоявший на эшафоте узник знал: после казни унижения продолжатся, только уже под ножом анатома.
Норрис вспомнил старого ирландца, тот самый труп, чью грудь он рассек, чье влажное сердце держал в руках.
А кто будет держать его сердце? Чей фартук обрызгает его кровь, когда иссеченные органы шлепнутся в ведро?
Через окно экипажа он видел залитые лунным светом поля и выстроившиеся вдоль Белмонтской дороги фермы — он всегда проезжал их по пути в Бостон. Но сегодня Норрис видит их в последний раз, нынче он прощальным взглядом окидывает места, где провел детство и откуда всегда мечтал вырваться. Глупо было считать, что это ему удастся, и вот теперь Норриса ждет наказание.
Дорога уводила их на восток от Белмонта, экипаж приближался к Бостону, и вместо ферм по пути начали попадаться деревеньки. Теперь в окне виднелась залитая лунным светом река Чарлз. Норрис вспомнил, как однажды вечером гулял вдоль воды, разглядывая то, что расположено на противоположном берегу, — тюрьму. В тот вечер он казался самому себе счастливчиком в сравнении с теми бедолагами, что очутились за решеткой.
Нынче ночью Норрис станет одним из них, и лишь палач будет ему избавлением.
Колеса экипажа загремели по мосту Западный Бостон, и Норрис понял, что путешествие почти закончилось.
Осталось пересечь мост, и почти сразу же окажешься на Кембриджской улице, там нужно свернуть на север — и до юродского острога рукой подать. Вот он, наконец-то пойманный Вестэндский Потрошитель! Коллега Пратта не скрывал победоносной улыбки, его белые зубы поблескивали во тьме.
— Тпру! Стой же! — крикнул возница, внезапно остановив экипаж.
— Теперь-то что? — возмутился Пратт, выглядывая в окно. Они все еще стояли на мосту. — Почему мы остановились? — громко спросил он у возчика.
— Тут помеха, господин Пратт. Распахнув дверь, стражник выскочил на улицу.
— Чтоб им подавиться! Неужели нельзя убрать лошадь с дороги?
— Они пытаются, сэр. Но эта кляча больше не поднимется.
— Значит, ее нужно отволочь на живодерню. Эта тварь загораживает нам дорогу.
Через окно экипажа Норрису были видны перила моста. Под ними текла река Чарлз. Он вспомнил ее холодные черные воды. Но есть могилы и похуже, решил юноша.
— Если они будут копаться так долго, нам придется двинуться в объезд по Канальному мосту.
— Глядите, телега приехала. Они эту клячу мигом заберут. «Пора. Другой возможности не будет», — решил Норрис. Пратт ухватился за дверцу экипажа, собираясь забраться внутрь.
Как только дверца приоткрылась, Норрис, навалившись на нее посильнее, выскочил на мост.
Дверца оттолкнула Пратта, и стражник растянулся на земле. Отреагировать он не успел, равно как и его товарищ, который не сумел вовремя вылезти из экипажа.
Норрис быстро осмотрелся: вот мертвая лошадь — лежит там же, где упала, перед своей нагруженной телегой. А вот очередь из экипажей, выстроившаяся позади нее. И река Чарлз — под ее освещенной луной поверхностью таились мутные глубины. Норрис не сомневался. «Больше мне ничего не остается, — подумал он, перебираясь через перила.
— Либо воспользоваться этим случаем, либо проститься с надеждой на жизнь. Ради тебя, Роза!»
— Держите его! Не дайте ему прыгнуть!