желаний.
Если все это есть – ты безмерно богат!
О вино! Ты – живая вода, ты – исток
Вдохновенья и счастья, а я – твой пророк.
Я тебя прославляю в согласье с Кораном:
Ведь сказал же Аллах, что вино – не порок!
Мы похожи на циркуль, вдвоем, на траве:
Головы у единого тулова две,
Полный круг совершаем, на стержне вращаясь,
Чтобы снова совпасть головой к голове.
Жизнь моя – не запойное чтение книг,
Я с хвалебной молитвою к чарке приник.
Если трезвый рассудок – твой строгий учитель,
Ты рассудка не слушай: он – мой ученик!
Жизнь короткую лучше прожить не молясь,
Жизнь короткую лучше прожить веселясь.
Лучше нет, чем среди этой груды развалин
Пить с красоткой вино, на траве развалясь!
Я раскаянья полон на старости лет.
Нет прощения мне, оправдания нет.
Я, безумец, не слушался божьих велений —
Делал все, чтобы только нарушить запрет!
Виночерпий! Прекрасней Иосифа ты.
Умереть за тебя – нет прекрасней мечты.
Свет очей моих – прах твоих ног, виночерпий!
Ты – бессмертное солнце среди темноты.
Бросил пить я. Тоска мою душу сосет.
Всяк дает мне советы, лекарства несет.
Ни одно облегчения мне не приносит —
Только полная чарка Хайама спасет!
Мы с тобою – добыча, а мир – западня.
Вечный ловчий нас травит, к могиле гоня.
Сам во всем виноват, что случается в мире,
А в грехах обвиняет тебя и меня.
Когда глину творенья Аллах замесил,
Он меня о желаньях моих не спросил.
И грешил я по мере отпущенных сил.
Справедливо ль, чтоб в рай меня бог не впустил?
Нищий мнит себя шахом, напившись вина.
Львом лисица становится, если пьяна.
Захмелевшая старость беспечна, как юность.
Опьяневшая юность, как старость, умна.
О законник сухой, неподкупный судья!
Хуже пьянства запойного – трезвость твоя.
Я вино проливаю – ты кровь проливаешь.
Кто из нас кровожаднее – ты или я?
О мудрец! Если тот или этот дурак
Называет рассветом полуночный мрак, —
Притворись дураком и не спорь с дураками.
Каждый, кто не дурак, – вольнодумец и враг!
О вино! Замени мне любовь и Коран.
О духан! Я – из верных твоих прихожан.
Выпью столько, что каждый идущий навстречу
Сразу спросит: «Откуда бредет этот жбан?»
Страсть к неверной сразила меня, как чума.
Не по мне моя милая сходят с ума!
Кто же нас, мое сердце, от страсти излечит,
Если лекарша наша страдает сама?
Я несчастен и мерзок себе, сознаюсь.
Но не хнычу и кары небес не боюсь.
Каждый божеский день, умирая с похмелья,
Чашу полную требую, а не молюсь!
Мне, господь, надоела моя нищета,
Надоела надежд и желаний тщета,
Дай мне новую жизнь, если ты всемогущий!
Может, лучше, чем эта, окажется та.
Если б я властелином судьбы своей стал —
Я бы всю ее заново перелистал
И, безжалостно вычеркнув скорбные строки,
Головою от радости небо достал!
Дураки мудрецом почитают меня,
Видит бог: я не тот, кем считают меня.
О себе и о мире я знаю не больше
Тех глупцов, что усердно читают меня.
Переводы Г. Семенова
Ты с друзьями пируешь, Хайям, веселись!
Ты подругу целуешь, Хайям, веселись!
В этой вечности ты существуешь мгновенье,
Но пока существуешь, Хайям, веселись!
Утверждаю: вершина творения – мы,
Светоч разума, вспышка прозрения – мы.
Если с перстнем сравнить это круг мирозданья,
Лучший камень его – без сомнения, мы.
Бытие появилось из небытия…
Не имеет разгадки загадка сия.
Самый мудрый и то доказать не сумеет,
Что он к истине ближе, чем ты или я.
Я румянцем сравниться с тюльпаном могу,
С кипарисом поспорить я станом могу.
Но в вопросе, зачем сотворен я из праха,
Я считать себя полным профаном могу.
По своей бы я воле сюда не пришел
И отсюда по воле своей не ушел.
Было б лучше всего, если я никуда бы
Не пришел, не ушел и себя не нашел!
Бог дает, бог берет – вот и весь тебе сказ.
Что к чему – остается загадкой для нас.
Сколько жить, сколько пить – отмеряют на глаз,
Да и то норовят недолить каждый раз.
От зенита Сатурна до чрева Земли
Тайны мира свое толкованье нашли.
Я распутал все петли вблизи и вдали,
Кроме самой простой – кроме смертной петли.
Мудрецы, что дряхлеют, юнцы, что цветут, —
По желанью никто не задержится тут.
Вечный мир никому не дается навечно:
Наши деды прошли, наши внуки пройдут.
Пламенея, тюльпаны растут из земли
На крови государей, что здесь полегли.
Прорастают фиалки из родинок смуглых,
Что на лицах красавиц когда-то цвели.
Храбреца не разыгрывай перед судьбой —
Каждый миг она может покончить с тобой.
Твой доверчивый рот услаждая халвою,
Что ей стоит подсыпать отравы любой?
Напролом так и лезет иной: «Это – я!
Расступись! – потрясает мошной. – Это – я!»
А когда наконец ему жизнь улыбнется —
Усмехнется и смерть за спиной: «Это – я!»
Вот дворец: сколько славы он знал на веку.
Сколько льстивых послов в жемчугах и в шелку!
На зубец его башни, столь грозной когда-то,
Вижу, села кукушка: ку-ку, мол, ку-ку!
Если ты не слепой, мглу могильную зри!
Эту, полную смут, землю пыльную зри!
Сильных мира сего в челюстях муравьиных —
Этот пир, эту тризну обильную зри!
Веселись! В мире все быстротечно, мой друг.
Дух расстанется с телом навечно, мой друг.
Эти чаши голов, что столь гордо мы носим,
На горшки перелепят беспечно, мой друг.
Что гадать, будет долог мой путь или нет?
Ждет на этом пути что-нибудь или нет?
Вот ты подал мне чашу, но, даже пригубив,
Я не знаю, успею глотнуть – или нет.
Вот кувшин, он себя погубил, как и я.
Очарован красавицей был, как и я.
Стала глиняной ручкой – рука вокруг шеи, —
Обниматься бедняга любил, как и я.
Погадал я на книге о смысле вещей,
И ответила книга: «Увы, книгочей,
Счастлив тот, кто с подругой своей луноликой
На бесплодную мудрость не тратит ночей».
Кто красавицам губы беспечные дал,
Тот и раны влюбленным сердечные дал.
И пускай он тебе вечной радости не дал —
Он другим только горести вечные дал.
Разговор бы с другой завести – не могу!
Эту ночь бы с другой провести – не могу!
От смеющихся губ твоих розоподобных
Я заплаканных глаз отвести не могу.
Лучше пить и прекрасную чувствовать плоть,
Чем сухим языком о блаженстве молоть.
Если пьющим и влюбчивым ад уготован,
То скажи, кто же рай твой оценит, господь?
Пью вино, как написано мне на роду.
Мой порок неподвластен людскому суду.
Если господом был я задуман как пьющий, —
Значит, пить перестав, я его подведу.
От вина все несчастья, не пей, говорят.
Попадешь, уверяют, прямехонько в ад.
Я не спорю, для трезвого радости мало,
Но едва захмелею – сам черт мне не брат!
Пусть божественный хмель не покинет меня!
Пусть возлюбленный друг не отринет меня!
Говорят мне: «Раскайся, господь милосерден!» —
Милосердье господне да минет меня!
Называют великим писаньем Коран,
Но все меньше усердия у мусульман:
Лишь божественный стих, украшающий чашу,
Каждый день мы читаем, спускаясь в духан.
Выпьет нищий вина – станет выше царей,
Станет заяц спьяна – властелином зверей,
Захмелеет мудрец – возомнит себя юным,
А напьется юнец – всех он будет мудрей.
В Судный день – так премудрые книги гласят —
Всех такими, как жили они, воскресят.
Для того чтоб за чашей меня воскресили,
Непробудно и пьянствую лет шестьдесят.
Ни в мечеть я, ни в церковь, друзья, ни ногой!
И надежды на рай у меня никакой.
Забулдыга, безбожник, такой я, сякой, —
Видно, бог меня сделал из глины плохой!
О, не сам по себе я прошел этот путь,
И не сам по себе я нашел свою суть.
Если ж самая суть в меня вложена свыше —
Был когда-нибудь где-нибудь сам кто-нибудь?
Раз творцу не угодны желанья мои —
Как ни тщусь я, бесплодны желанья мои.
А поскольку он праведных полон желаний —