ь.
Ясно, что нужно уходить. Являться сюда — с его стороны чистейшая глупость. В этом нет никакого смысла. Ему ведь все равно нужно ехать в аэропорт — самолет не будет ждать…
Каменные ступени, покрытые ледяной коркой, холодили ступни ног: подошвы его башмаков не рассчитаны на такую погоду. Пальцы рук совсем одеревенели. Ночью снегопад наконец кончился — в такой мороз он и не идет. Интересно, подумал Макс, сколько градусов ниже нуля покажет термометр? В сером неподвижном воздухе раннего утра его дыхание повисало маленькими белыми облачками.
В третий раз, на всякий случай, нажав кнопку, Макс вдруг понял: Роза не ответит, сколько бы он тут не звонил. Не ответит — и все. Может, ее и вообще-то нет дома. Сердце Макса предательски екнуло. Что ж, остается взять свой чемодан и отправиться восвояси.
Медленно спускаясь по обледенелым ступеням, он вдруг вспомнил: «Господи, да у меня же остались ключи от Розиной квартиры!»
Он собирался их вернуть, но почему-то забывал. А сейчас вот забыл, что они по-прежнему у него.
Макс сунул руку в карман и вытащил брелок с ключами. Так и есть — Розины! Его охватила радость, хотя разум и говорил, что радоваться просто глупо.
Через минуту он был уже наверху: ключ входит в замочную скважину, медленный поворот — и замок открывается. Стараясь производить как можно меньше шума, Макс ставит чемодан у порога и осторожно прикрывает за собой дверь.
В квартире полная тишина. Сердце Макса бьется так сильно, что, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.
«Ну кого ты пытаешься обмануть, старый хрен? — задает он себе все тот же вопрос. — Делаешь вид, что пришел попрощаться, а на самом деле все еще на что-то надеешься. Ну признайся!»
Господи, и когда же он наконец поумнеет? Столько раз обжигаться — и ничему не научиться. Совсем как Чарли Браун, любимый герой комиксов его Обезьянки. Сколько раз понадобилось Люси выхватывать из-под него футбольный мяч, прежде чем он понял в чем тут дело…
Смешно на что-то рассчитывать.
Да, но разве можно уехать и не сказать Розе «до свидания»?
Правда, если уж быть до конца откровенным, то он давным-давно был бы сейчас в Беверли-Хиллз, если бы не эта мерзопакостная погода и не Обезьянка, буквально умолившая его не лететь ночным рейсом.
Теперь до вылета у него оставалось два часа. Вот он и подумал: а что если?..
Макс на цыпочках прошел через гостиную. В комнате уже было довольно светло — из-за снежной белизны, казалось, будто сейчас за окном не раннее утро, а яркий день. В углу на стуле, заметил Макс, ворохом лежала одежда, на спинку было небрежно кинуто пальто, а рядом на полу валялась пара теплых зимних башмаков. Должно быть, Роза пришла слишком поздно, чтобы терять время на то, чтобы положить все на место. Может быть, вернулась со свидания? Наверное, у нее уже кто-то есть. Ему вдруг стало слегка не по себе: Господи, а вдруг она сейчас не одна в спальне! Ему стало трудно дышать, как будто из легких разом выкачали весь воздух.
Неслышно подойдя к двери спальни, Макс заглянул внутрь. Через закрытые жалюзи в комнату проникал только слабый свет, делавший комнату странно полосатой, — медные шары на спинках кровати тускло поблескивали в полумраке. Он посмотрел на очертание фигуры под сбившимся стеганым одеялом.
«Слава Богу, одна!» — с облегчением вздохнул он, чувствуя, как кровь застучала в висках.
Не отрываясь, смотрел Макс на спящую Розу. Ее ровное дыхание почти не было заметно. Полосы света делили ее лицо на две половинки — светлую и темную. На белизне подушки выделялось черное облако ее волос. «Боже, до чего красива!» — невольно залюбовался он. Сердце Макса предательски екнуло в груди, на глава навернулись слезы.
— Роза, — дотронулся он до ее руки. — Роза, проснись.
«Позволь мне только сказать тебе «до свидания» — и я обещаю, что навсегда уйду из твоей жизни», — мысленно обратился он.
Завтра в это время он будет катить по скоростной дороге Санта-Моники. Подумать только — семьдесят по Фаренгейту! Гарри успел сказать ему по телефону вчера вечером. И это в ноябре! Семьдесят…
«Я свожу тебя в Венис, — сказал тот, — ты глазам своим не поверишь. По тротуару девочки в бикини катаются на роликах. Макс, ты тут таких красоток поймаешь, что только держись!»
Да, подумал Макс, там он будет одним из этих жалких типов в рубашке, расстегнутой до пупа, и золотым медальоном на шее, которые охотятся за девочками вдвое моложе себя.
«Но что если все, что мне надо в жизни, находится здесь, а не там?» — спросил он сам себя.
И тут же ответил:
«Но она не хочет тебя. На черта ты ей нужен, старый дурак. И катись-ка ты лучше отсюда, пока не превратился в полного осла».
Нет, сказал он себе, надо все-таки попрощаться.
«Это, — ответил ему внутренний голос, — в тебе говорит адвокат. Все должно иметь свое начало, продолжение и конец. Тогда можно опускать занавес».
Он попытался представить их будущее:
«Несколько лет мы, наверное, станем обмениваться рождественскими открытками, а когда мне доведется бывать в Нью-Йорке, то я, пожалуй, буду заглядывать к ней в офис, чтобы поздороваться. Она, конечно же, выскочит замуж и еще, черт побери, вздумает пригласить меня на свадьбу. Но это уж нет, тут я, извините, пас».
— Роза, — еще раз тихо позвал Макс, глядя на нее пристальным взглядом, словно пытаясь навсегда запечатлеть в памяти черты дорогого лица.
Казалось, она спит так крепко, что у него просто не хватало духа ее будить. Бедняжка, подумал Макс, должно быть, она смертельно устала.
Что ж, подумал он, может, это и к лучшему… Уйти, пока она спит и не знает, что он приходил сюда.
— Прощай. Не знаю, как я смогу без тебя… — прошептал Макс еле слышно.
Он испытал то же чувство беспомощности, которое накатывало на него, когда он ночами склонялся над кроваткой дочери. Господи, Макс мог стоять так часами, до того трогательно выглядела спящая Обезьянка! К тому же он понимал, что, как ни старайся, он не защитит ее от жизненных бурь, пуленепробиваемый жилет его любви все равно окажется бесполезным и не сможет помешать дочери в один прекрасный день покинуть отчий дом и оставить его, Макса, в одиночестве.
Сердце горестно защемило в груди, на глаза навернулись слезы.
— Ну, ладно… — прошептал он на прощание, склонившись над лицом спящей Розы. — Как-нибудь еще увидимся, девочка.
Тихонько прикоснувшись ртом к размякшим губам Розы, Макс направился к дверям спальни.
В этот момент до него долетел слабый Розин голос:
— Макс… ты?
Макс замер на пороге с бьющимся сердцем.
— Я… — обернулся он. — Ты уж меня извини, что напугал, но… — и он смущенно умолк.
Роза рывком села: сна как не бывало, большие темные глаза широко распахнуты и смотрят на него в упор. В голосе звучит удивление:
— Но что ты делаешь здесь, Макс? Ведь ты же давно должен был прилететь в Эл. Эй?
— Понимаешь, — запинаясь, произнес он, — Мэнди очень тревожилась, что я полечу в такую паршивую погоду. Ну вот я и обещал ей, что подожду, пока немного не прояснится. А сейчас еду в аэропорт и по дороге решил заглянуть к тебе, чтобы попрощаться… И еще оставить вот эти ключи, — сняв их с кольца, Макс опустил звякнувшие ключи на туалетный столик и остановил Розу движением руки. — Не вставай! У меня всего минута времени, не больше, — он попытался улыбнуться. — «Калифорния, я уже здесь»… как поется в одной песне. Постой-ка… постой… что там происходит? Почему это у нас глаза на мокром месте?
Но Розу уже нельзя было остановить. В мятой голубой фланелевой ночной рубашке она, как была, спрыгнула с кровати: жесткие, словно пружинные, завитки волос торчат во все стороны; по щекам катятся слезы, руки уперты в бока.
— Никуда ты не пойдешь. Я тебя не пущу! — кричит она, загораживая собой дверь.
Макс, пораженный, смотрит на нее во все глаза.
— Роза… о чем ты говоришь!
— Ты слышал о чем, Макс Гриффин! Никуда ты без меня не уедешь, понял?
На щеках Розы выступили красные пятна, глаза сверкали.
Не может быть… В душе у Макса затеплился крошечный огонек надежды. Дрожащие бледные язычки пламени поползли к сердцу. Неожиданно он обнаружил, что в состоянии быстро двигаться: секунда — и Макс уже стоит у дверей.
— Ты с ума сошла? — восклицает он, хватая Розу за плечи.
— Ты слышал то, что слышал, — твердо отвечает она. — Я еду с тобой.
— По-моему, ты просто еще не проснулась. Какого черта тебе понадобилось ехать в Калифорнию?
— Там растут грейпфруты… — Роза, ты ведь не…
— И еще там есть смог. Горячие бассейны, скоростные дороги, Рональд Рейган…
— Послушай, ты что, совсем…
— Ты… — продолжает Роза.
— Что ты сказала?
— Ты, — повторяет Роза и улыбается. — Я люблю тебя, Макс. И если ты уедешь, я этого не вынесу.
Теперь надежда полыхала в груди Макса ярчайшим пламенем, разгорающимся все сильнее и сильнее.
— Знаешь, теперь мне кажется, что это сплю я, а не ты…
— Да-да. Я ведь влюбилась в тебя с самого начала, но только сама не знала об этом. А потом… потом мне показалось, что я опоздала со своим чувством. Потому что ты сказал, что переезжаешь в Эл. Эй. В самом деле уже слишком поздно? Да, Макс?
Макс ответил вопросом на вопрос:
— Ты это серьезно насчет того, чтобы поехать вместе со мной?
Роза широко улыбнулась, но уголки рта у нее при этом едва заметно дрожали.
— Я слышала, что горячие бассейны из красного дерева… очень помогают в сексуальном отношении. И потом, ты ведь знаешь, как я люблю грейпфруты.
Максу показалось, что пол вдруг уплыл у него из-под ног и он теперь висит в воздухе. Но вот он шмякается вниз с глухим звуком. Господи! Господи! Двадцать лет он трясся по отвратительным проселочным дорогам, а сейчас выехал на автостраду. Впереди, в слепящем мареве, колышется мираж, который обещает желанную прохладу, спасительную влагу и — конец одиночества.
Боже! Можно ли поверить?
Из глубин подсознания выплыло давнее воспоминание. Ему шестнадцать лет, и заветная его мечта — купить автомобиль. Летом, в каникулы, он каждый день с утра до вечера работал на цементном заводе в Нью-Джерси, стоял у конвейера, где цемент развешивался в бумажные мешки. Домой он являлся весь запорошенный седой пылью, с покрасневшими глазами и ртом, до такой степени забитым цементом, что не помогала никакая чистка зубов, после которой у него всякий раз кровоточили десны. И вот сентябрь — у него в кармане целых четыре сотни долларов. О, эта клевая