Теперь прощай, мое солнышко. Поцелуи и благословения без конца. Навсегда твоя собственная
«Солнышко». 24 июня 1915 г.
Только что выяснилось, что отныне доктора могут получить только три военные награды, что несправедливо, так как они постоянно подвергаются опасности и до сих пор множество их получали награды. Таубе находит совершенно неправильным, что люди из интендантства, сидящие сзади в тылу, получали бы то же самое, как те, кто под огнем. Доктора и санитары делают чудеса, их постоянно убивают; солдаты лежат ничком, а эти ходят прямо, на виду у неприятеля, и носят раненых. Мой маленький доктор Матушкин от 21-го С.С. полка опять командовал ротой. Нельзя достаточно вознаградить тех, которые работают под огнем, совсем молодой, мальчик, похожий на Минквица, Гессенского запасного полка. Как грустно об этом слышать; я уверена, что теперь я очень много услышу от людей, которые надеются, что я все тебе повторю. Так жажду известий от тебя насчет фронта! Бог да поможет тебе.
Теперь пойдут сплетни.
24 августа 1915 г.
Могилев так далек, и там проходят все эти перегруженные поезда. В самом деле, следовало бы что-нибудь большее сделать для беженцев – устроить больше питательных пунктов и летучих госпиталей. Масса детей остаются без привоза на большой дороге, другие умирают – все возвращающиеся с войны. Говорят, что страшно тяжело на это смотреть. Правительство разрабатывает вопросы, касающиеся беженцев после войны, но о них необходимо подумать теперь. Но Бог даст, скоро неприятель не будет больше продвигаться вперед, и тогда все пойдет глаже.
29 августа 1915 г.
Княжевич полагает, что при большом искусстве можно было бы уменьшить потери, так как там, где идет стрельба из тяжелых орудий, надо быстро продвинуться внутрь, за линию обстрела, так как у них прицел на большие расстояния, и они не могут быстро переменить. Теперь немецкие войска принадлежат к гораздо худшей категории. Мы только что встретили поезд, который уходил, и солдаты махали нам фуражками, и мы им махали. Эти большие потери тяжки, но у них (немцев) еще хуже.
2 сентября 1915 г.
Мой любимый, дорогой Ники,
Погода серая. Просматривая газеты, я увидела, что Литке[17] убит. Как грустно. Он был одним из последних, которые ни разу еще не были ранены, и такой хороший офицер. Боже мой, какие потери, сердце обливается кровью, но наш Друг говорит, что они светильники, горящие пред престолом Господним.
3 сентября 1915 г.
Мы поехали совсем неожиданно в пять разных мест, чтобы повидать беженцев: в один трактир с номерами, возле Нарвской заставы, который стоит пустым, так как никто не пьет, и таким образом беженцы могут получить ночлег, и там женщины и дети спят в двух палатах, далее дом, где находятся мужчины; многих не было дома, они ушли искать работы. Потом осматривали место, куда их прежде всего привозят: там баня, их кормят, переписывают и их осматривает доктор. Потом поехали в другое место, прежнюю шоколадную фабрику, где спят женщины и дети. Все целовали мне руки, но многие не могли объясниться, так как они латыши и поляки. Самое трудное – это найти для них работу, когда у них много детей.
5 сентября 1915 г.
По-видимому, было дано указание снять у пленных офицеров погоны. Это произвело в Германии взрыв бешенства, что для меня понятно. Зачем унижать пленного? Это был один из тех неправильных приказов, отданных Ставкой в 1914 году. Слава Богу, что теперь это отменили. Он также понимает, что мы должны стараться быть правыми, так как они сейчас же платят тем же.
И когда окончится эта безобразная война и смягчится ненависть, мне так хотелось бы, чтобы говорили, что мы поступали благородно. Ужас быть в плену уже достаточен для офицера, они не забудут жестокостей и унижения – пусть они унесут с собою воспоминания о христианском обращении и о благородстве.
7 сентября 1915 г.
Моя душка,
Это последний раз, что я пишу тебе в 1915 году. Из глубины сердца и души молю Бога Всемогущего особенно благословить 1916 год для тебя и твоего возлюбленного государства. Пусть он увенчает все твои начинания успехом, наградит войска за всю храбрость, пошлет нам победу, покажет нашим врагам, на что мы способны. Солнце светило пять минут перед твоим отъездом, и Шахбагов заметил, что так было каждый раз, что ты уезжал в армию. Сегодня солнце ярко светит и 18 градусов мороза. И так как наш Друг говорит, что надо всегда обращать внимание на погоду, мне верится, что это в самом деле доброе предзнаменование.
31 декабря 1915 г.
Что же будет после того, как кончится эта Великая война? Будет ли пробуждение и возрождение во всем? Будут ли еще идеалы? Станут ли люди еще поэтичнее? Или они останутся сухими материалистами? Так много хотелось бы знать. Но эти страшные страдания, которые претерпел весь мир, должны очистить сердца и умы, и застоявшиеся мозги, и спящие души. Ах, если бы можно было только мудро направить все в правильное и плодотворное русло!
Царское Село, 5 марта 1916 г.
Я теперь вижу, почему мы наступаем, так как здесь снова зима. Я не думала, что там уже началась оттепель. Сегодня в газетах такие хорошие известия о нашем наступлении. Взято в плен 17 офицеров и 1000 солдат. Бог да благословит наши войска. Я уверена, что моя мольба сбудется. И хорошо, что мы не теряем времени и не даем им атаковать нас. Все здесь так счастливы и полны этим.
Царское Село, 10 марта 1916 г.
Мой любимый,
Такое великолепное утро, оба окна были широко раскрыты всю ночь и теперь так же. У меня теперь новые чернила, оказывается, что прежние закончились, они были не русские. Меня всегда огорчает, когда я вижу, как плохо то, что здесь выделывается, все приходит из-за границы, самые простые вещи, как, например, гвозди, шерсть для вязания, металлические вязальные спицы и всякого рода необходимые вещи. Дай Бог, чтобы после того, как кончится эта страшная война, можно было добиться, чтобы фабрики производили кожаные изделия и сами выделывали меха.
2 сентября 1915 г.
Как им всем нужно почувствовать железную волю и руку – до сих пор твое царствование было царствованием мягкости, а теперь оно должно быть царствованием власти и твердости, – ты повелитель и хозяин России, и Всемогущий Господь тебя там поставил, и они должны преклониться пред твоей мудростью и твердостью. Довольно доброты, раз они недостойны и думали, что тебя могут обернуть вокруг пальца. И ты, моя любовь, постарайся обращать внимание на то, что я говорю. Это не моя мудрость, это известный инстинкт, данный мне Богом помимо меня так, чтобы я могла быть твоей помощницей. Храбрость, энергия, твердость будут вознаграждены успехом. Ты помнишь, что Он сказал, что приходит слава твоего царствования, и мы будем за нее вместе бороться, так как это означает славу России; ты и Россия – одно.
Любимый мой, да, моя постель гораздо мягче твоей походной кровати. Как я хотела бы, чтобы ты был здесь, чтобы ее разделить со мной. Я только тогда вижу сны, когда тебя нет. Прошло две с половиной недели со времени твоего отъезда. Благословляю тебя и осыпаю тебя поцелуями, мой ангел, и прижимаю тебя к моему сердцу. Бог да будет с тобой.
Навсегда твоя старая «Солнышко». 9 сентября 1915 г.
Моя любимая душка,
Здравствуйте, мои дорогие, как вы спали, так хотелось бы знать. Я спала не очень хорошо, это всегда так, когда тебя нет, моя душка. Так странно было прочесть в газете, что ты и Беби отбыли на фронт. Ах, как я рада, сердце дочери и жены солдата радуется за тебя, – и я хотела бы быть с тобой и видеть лица этих храбрецов, когда они увидят, за кого и с кем они идут на бой. Я надеюсь, что тебе удастся взять с собой Алексея. У него и у них на всю жизнь останется впечатление.
Ах, как вы мне оба недостаете! В час его молитвы я должна сказать, что расстроилась так, что поспешила в свою комнату и прочла все его молитвы на случай, что он забыл их. Пожалуйста, спроси его, помнит ли он их каждый день.
2 октября 1915 г.
Письма, написанные Александрой за несколько месяцев до брака
Мой родной, драгоценный, дорогой Ники,
Думаю, что тебе следует наградить меня медалью в честь моего юбилейного сотого послания; поторопись со своими письмами, чтобы догнать меня. Мы только что вернулись из церкви, где я горячо молилась за моего любимого, за его Отца и за Плакучую Иву. Наши мысли и молитвы встретятся, ты согласен? В церкви мы были в 9.30. Все пошли пешком, а мы с Даки поехали в маленькой карете, запряженной мулом… Я надеюсь, что позднее придет письмо от тебя, так как ты знаешь, что я жадная, – мне их никогда не хватает. Когда ты получишь это письмо, то, пожалуйста, свяжи первые 100 писем вместе. Интересно, сколько еще сотен я должна буду написать, пока мы не будем вместе в нашем маленьком домике.
Много раз тебя нежно целую, сердечно благословляю, остаюсь, мой любимый Ники, твоя любящая и нежно обожающая девочка,
Аликс. Вольфсгартен, 10 сентября 1894 года
Мой родной, дорогой Ники,
Ты можешь представить, как много сегодня я думаю обо всех вас и твоем дорогом Отце. Я знаю, как серьезно ты должен сейчас молиться. Да благословит его Бог и хранит от всех напастей и даст силы, которые ему сейчас так нужны. Так одиноко без тебя… вдали кашляет старый садовник, очищая граблями дорогу. Вот бы ты соскользнул ко мне с этого солнечного луча.
Ну, пока, миленький мой, мой вечно дорогой Ники – твое нежно любящее и преданное Солнышко,
Аликс. Вольфсгартен, 11 сентября 1894 года
Дорогой Ники,
Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за твое милое письмо, которое растрогало меня больше, чем я могу выразить. Мне очень грустно было узнать, что ты в таком ужасном настроении из-за своего любимого Отца, а я не могу быть рядом с тобой и утешить тебя… О дорогой, ты знаешь, как сильно я сочувствую вам всем в вашем беспокойстве, что тяжелее, чем видеть, как страдает близкий человек, и не суметь убедить его в необходимости следовать советам врача. Это утомительно и крайне неприятно, но тем не менее каждый обязан делать все, что в его силах, чтобы поправиться и окрепнуть, – не столько для себя, сколько для своих близких. Чувствовать себя усталым и слабым после того, как ты был здоровым и сильным – конечно, это угнетает. Если бы я была с тобой и могла помочь убедить его подумать о своем здоровье!