– А мне нравится, когда Либби приезжает, – подал голос Сэм. – С ней весело.
– Мне тоже, – присоединился Джефф.
Либби отодвинула вино и потянулась за чашкой кофе, стоявшей возле десертной тарелочки с крошками от кекса. Сделала несколько глотков, зная, что это заметно ослабит действие вина. Издержками такого выбора было то, что теперь ей точно будет не уснуть до часа ночи.
Чувствуя, что Коултон искоса внимательно за ней наблюдает, Либби залпом допила остатки кофе, с удовольствием ощутив сладость осевшего на дне чашки сахара.
– Спасибо вам за чудесный вечер, но мне уже пора вернуться в город.
– Так рано? – с удивлением спросила Элайна.
– На самом деле да. Впереди сумасшедшая неделя. Надо отредактировать массу фотографий, к тому же еще назначено несколько новых деловых встреч. Когда работаешь на себя, приходится суетиться.
– Не могу не отнестись с уважением, – улыбнулась Элайна.
Либби поднялась из-за стола, тут же встали Тед и Коултон. Она пожала каждому из них руку, потом протянула ладонь сидящей Лофтон, которая как будто избегала смотреть ей в глаза:
– Благодарю за угощение.
Либби готова была поскорее уйти, но Элайна ее остановила:
– Позвольте, я заверну вам кое-что с собой. Здесь столько всего было наготовлено.
– В этом правда нет надобности, – попыталась возразить Либби.
– Но я настаиваю.
Отказаться было бы невежливо, между тем Элайна являла собой само гостеприимство.
– Спасибо, – произнесла Либби.
Десять минут спустя, нагруженная двумя пакетами пластиковых контейнеров со всевозможными угощениями, Либби еще раз попрощалась и вышла за калитку.
– Мы с мальчиками проводим тебя до машины, – вызвался Коултон.
– Не стоит из-за этого отрываться от ужина.
– Им все равно долго за столом не усидеть, – усмехнулся Коултон. – Даже чудо, что они ничего еще не разбили и не пролили.
Мальчишки с собаками впереди выскочили из сада и весело помчались через лужайку в направлении машины Либби. Солнце уже низко склонилось к горизонту. Чем дальше Либби уходила от Лофтон с ее неприкрытой надменностью, тем комфортнее себя ощущала. Она явно была чужой на этом ужине.
Как будто прочитав ее мысли, Коултон сказал:
– У Лофтон уже сейчас чересчур развилось адвокатское мышление. Она постоянно задает вопросы и ко всему ищет доводы и аргументы.
– Не сомневаюсь, ее ждет большой успех.
Либби нажала кнопочку на брелоке, и замки на дверях машины открылись. Джефф с Сэмом метнулись к водительской дверце и, оба схватившись за ручку, стали биться за право ее открыть.
– Джефф, уступи Сэму, – сказал Коултон.
– Но я тоже хочу ее открыть, – уперся Джефф.
– А не мог бы ты открыть для меня багажник? – нашлась Либби. – Мне надо погрузить туда всю эту еду.
Тогда Джефф отпустил ручку водительской двери, и Либби указала ему на кнопку, что поднимала заднюю дверь. С самым что ни на есть сосредоточенным лицом Джефф нажал на кнопку и отступил на шаг, наблюдая, как багажник открывается.
– Молодец! – похвалила Либби.
Коултон помог ей поместить пакеты в багажник:
– В ближайшие несколько дней ты точно не проголодаешься.
– Или недель, – усмехнулась она.
Мальчики подбежали к отцу, и Либби каждому из них пожала руку:
– Благодарю вас, юные джентльмены, за чудесный ужин. Для меня это было истинное удовольствие.
Мальчишки пожали ей руку, хихикая.
Либби подняла взгляд на Коултона и тут же ощутила, как в ней вновь поднимается волна желания. Улыбка ее немного потускнела. Как это снова пришло не вовремя!
– Было замечательно, – молвила она, садясь за руль.
– До встречи, – сказал Коултон.
Убедившись, что в дверях нет ничьих маленьких вездесущих пальчиков, он захлопнул за ней дверцу.
Либби завела двигатель и опустила водительское стекло:
– Когда мне лучше приехать пофотографировать оранжерею? Что-нибудь интересное на этой неделе намечается?
– Замена стекол, выемка камней пола. Ничего интересного.
– Если что изменится, дай мне знать. Я хочу это запечатлеть.
– Обязательно.
Отъезжая, Либби посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, что мальчишки, подпрыгивая, машут ей руками. Она коротко бибикнула и помахала им в ответ.
Катя по дороге в город, Либби затруднялась сказать, удался ли у нее минувший вечер или обернулся ужасной неловкостью.
Пятнадцать минут спустя она въехала на парковочную площадку перед своим домом. Выбравшись из машины, отнесла контейнеры на кухню и все до единого переправила в полупустой холодильник. Затем, движимая возбужденной непоседливостью вследствие избытка кофеина, Либби вышла через заднюю дверь. Внезапно ей стало любопытно заглянуть в сарай и проверить, там ли по-прежнему хранится ее старенькое фотоснаряжение.
Либби прошла через большой задний двор, ступая с плитки на плитку, пока не добралась до сарая. Хотя они и жили почти что в самом центре города, участок у них был размером почти с акр[7]. Когда Либби было пять лет, отец соорудил большой и просторный сарай для инструментов, и в планах у него было оборудовать там впоследствии столярную мастерскую. Когда же он установил в новом сарае телевизор с удобным креслом, еще даже не успев купить себе первую пилу, мама объявила это место «мужской берлогой».
Отец так никогда и не занялся столярными работами. Его медицинская практика с загрузкой по восемьдесят-девяносто часов в неделю делала это попросту неисполнимым. Но когда Либби выискала на блошином рынке свою первую складную ретрофотокамеру с мехами и притащила ее домой, отец поставил ее аппарат в сарае. Мало-помалу Либби обзавелась и другим оборудованием – в частности, бачком для проявления пленки, фотоувеличителем, рабочим столом, лотками для химических реактивов. И после года накопления всяческого снаряжения и кропотливого изготовления фотографий во время летних и прочих каникул от «мужской берлоги» там не осталось и следа. Сарай превратился в ее личную фотостудию.
Либби включила свет и с удовольствием отметила, что отец оставил все на своих местах. Более того, он накрыл ее оборудование белыми простынками, чтобы защитить от пыли.
Потянув за материю, Либби сняла простыню с фотоувеличителя, выпущенного еще в семидесятые годы. В то лето, когда не стало матери, это был ее любимый друг и товарищ. Она много часов провела тогда в потемках, печатая и проявляя фотографии, которые сейчас Либби вряд ли бы назвала произведением искусства. Но тогда, в то лето искусство вовсе не являлось для нее целью. Это был способ переключиться с мыслей о матери.
Либби прошла к шкафчику для бумаг и выдвинула верхний ящик. Он был полностью заполнен черно-белыми снимками. На самом верху лежали фотографии папиного любимого пса Бадди. Помесь немецкой овчарки и дворняги, пес всякий раз ездил по городу с отцом, когда тот отправлялся на работу. У этой собаки необычайно остро было развито чувство времени: к примеру, Бадди прекрасно знал, что именно по пятницам, по пути домой, он неизменно получает гамбургер.
Она внимательно рассмотрела изображения их заднего двора, а также города, деревьев, облаков и множества прочей дребедени, что тем летом представляла для нее столь большой интерес.
В самом низу ящика лежала подборка фотографий матери, которые она сняла на свою «мыльницу» «Canon One Shot», которую папа подарил ей на двенадцать лет. Были весенние каникулы, и, чтобы встряхнуть и порадовать мать, Либби подбила ее поехать на Неделю старинных садов в Вудмонте.
Она уже почти забыла о той поездке в Вудмонт в тринадцать лет. Несколько фотографий были сделаны на фоне особняка. На маме были темные брюки и белая блузка, черные с сильной проседью волосы были заколоты в аккуратную кичку. Либби вспомнила, что у матери тогда была очень яркая помада – насыщенного красного цвета.
Следующая серия снимков являла мать в боковой части сада – как раз в том самом месте, где сегодня довелось ужинать Либби. На фото она стояла возле пышно разросшегося куста белых роз, и на лице ее сияла улыбка.
Две недели спустя мать приняла за раз целую горсть таблеток. Вернувшись с работы домой, отец нашел ее лежащей на постели.
Либби погладила кончиками пальцев лицо матери на фото. Аккуратно задвинув ящик с фотографиями, она оставила лишь этот снимок. Отнеся его в дом, Либби прикрепила его магнитиком к холодильнику, обещав себе, что завтра обязательно найдет для него рамку.
– Как хорошо вернуться домой, мам.
Либби налила из-под крана стакан воды и выпила его прямо над раковиной. Задержав дыхание, она аккуратно поставила стакан на столешницу и крепко зажмурила глаза.
– Я скучаю по тебе, мама.
Эти слова она говорила себе все оставшиеся годы учебы в пансионе. И, как тогда, Либби застыла в полной тишине, прислушиваясь к ответу, который уже никогда не мог до нее донестись. Разве что сегодня тишину нарушало мерное гудение кондиционера.
И так же, как и в те, еще детские, годы, Либби почувствовала себя неизмеримо одинокой и потерянной.
Она поднялась по лестнице и открыла дверь в отцовский кабинет. У матери, быть может, и не было ответов на ее вопросы, но у отца определенно они имелись.
– Ладно, пап, посмотрим, что еще ты оставил мне после себя.
Глава 16
Воскресенье, 14 июня 2020 г.
г. Блюстоун, штат Вирджиния
Усевшись за отцовский письменный стол, Либби погладила ладонями его полированную поверхность. Светильник над головой не излучал достаточно света, чтобы озарять всю комнату, и потому Либби зажгла торшер, который купила папе пару лет назад. Этот дополнительный свет сразу улучшил в кабинете видимость и разогнал таившиеся по углам тени.
Побарабанив пальцем по столу, Либби наконец вытянула ящик для бумаг и увидела в нем только две папки. Она сразу поняла, что их положили туда для нее. Знакомый почерк. На ярлычке первой отец написал маркером: «Важные документы». Вторая папка была без названия.