Либби извлекла из стола обе и отнесла их на кухню, сразу же запустив вариться кофе. Уже приговоренная к бессоннице, она стянула крышку с пластикового контейнера с лимонным кексом. Вооружившись вилкой, Либби один за другим отправила в рот несколько кусочков, не отрывая глаз от лежавших на столе папок. Часы на стене тикали в унисон с мерным урчанием закипающей кофеварки.
Налив себе чашку кофе, Либби в первую очередь раскрыла папку с «Важными документами». Как и обещалось в названии, в ней лежал составленный отцом перечень всего того, что потребуется сделать после его смерти. Дубликат отец передал своему адвокату, и, судя по всему, тот исправно исполнил все пункты из списка. Налоги. Коммунальные услуги. Продажа акций. Жалованье Лу Энн. Оплачена даже стрижка лужайки перед домом.
Отец все досконально спланировал. Впрочем, обо всем этом она и так уже прекрасно знала.
Либби съела еще несколько кусочков кекса и выпила кофе, просматривая бумаги в папке. Там было свидетельство о браке родителей, их так и не использованные загранпаспорта, завещание на дом и, наконец, ее свидетельство о рождении.
Она внимательно разглядела свое свидетельство о рождении. Это был не изначальный документ из Нью-Джерси, где она родилась, а утвержденное в Содружестве Вирджиния[8] свидетельство, где указывались имена ее приемных родителей. Такое свидетельство с поправками являлось обычной практикой в кругу усыновителей и их приемных детей. Оно ничего не сообщало о ее фактическом происхождении, однако это был официальный документ, который предоставлялся в школу, с которым она подавала заявление на получение водительских прав и загранпаспорта. Это было официальное свидетельство ее личности – однако эта личность была не совсем ее.
Либби поводила кончиками пальцев по водяным знакам документа и печати штата Вирджиния, четко вытисненной на бумаге цвета слоновой кости с голубой каймой. Потом положила документы обратно в папку, закрыла ее и переключила внимание на другую, без названия. Положив ее прямо перед собой, Либби на миг задержала дыхание и наконец открыла папку.
В ней лежал конверт с письмом. Почтовых штампов на нем не было, однако ровным аккуратным почерком был обозначен адресат: «Дорогой моей девочке».
Либби осторожно открыла конверт и вынула бумагу с посланием.
Драгоценная моя девочка!
Тебе всего несколько часов от роду, но ты уже вовсю сумела заявить о своем напористом характере и исключительной силе легких. И мне это очень в тебе нравится. Лучше явиться в этот мир, с ходу зная, чего ты хочешь, нежели десятки лет притворяться, будто чья-то чужая мечта – твоя. Глядя на тебя в колыбельке, я уже сейчас могу предвидеть, что ты станешь значительнее многих людей своего поколения и достигнешь серьезных высот. Ты – маленькое чудо, и мне до сих пор даже не верится, что ты – это часть меня.
Придет время, и ты узнаешь, что твоя мать никак не могла оставить тебя у себя. Как и ты сейчас, она еще не успела на ту пору полностью повзрослеть. Она едва способна позаботиться о себе самой. И хотя я знаю, что она очень тебя любит, но в ней еще нет той обстоятельности, что требуется ребенку от хорошей матери.
Как и в отношении тебя, я верю, что ей уготованы судьбой великие свершения. И я молюсь, чтобы вы обе осуществили свои мечты и чтобы однажды вы снова встретились и смогли сопоставить свои замечательные жизненные пути.
Я хочу, чтобы ты знала: ни ей, ни мне не далось это решение легко. Необходимость тебя отдать разрывает мне сердце, и я никогда о тебе не забуду. Ни за что и никогда.
Всегда знай, мой маленький совершенный ангелочек, что твоя мама и я очень тебя любим!
Навеки твоя,
Оливия.
Либби откинулась на спинку стула. Голова у нее кружилась. Она даже не знала, то ли это предобморочная слабость, то ли позыв к тошноте. По телу прокатилась волна судороги, и Либби наконец просто приказала себе как следует дышать.
Оливия.
В смысле, Оливия Картер?
Она была бабушкой Элайны. И как раз ее зимний сад Элайна взялась восстановить.
Господи…
Если Оливия написала это послание ей…
«…мне до сих пор даже не верится, что ты – это часть меня».
Из того, что Либби успела узнать об Оливии, у той был лишь один ребенок. Мальчик. И у того мальчика впоследствии родилась лишь одна дочь. Элайна.
Отец Либби не стал бы хранить у себя письмо Оливии, если бы оно не имело какой-то чрезвычайной важности. А он даже отвел для этого послания отдельную папку, опасаясь, что письмо затеряется в ворохе бумаг.
Либби рассеянно поднесла письмо к носу, вдыхая еле ощутимый запах духов Оливии Картер. Эта женщина умерла двадцать лет назад, однако, закрыв глаза, Либби словно ощутила ее присутствие рядом, в комнате.
У отца не хватило духу передать ей это послание при жизни. Ему необходимо было, чтобы их разделила его смерть, прежде чем он смог открыть Либби правду.
Ее родной матерью была Элайна.
Глава 17
Понедельник, 16 марта 1942 г.
г. Блюстоун, штат Вирджиния
– Тебе чертовски повезло, Сэйди, – ухмыльнулся шериф, усаживаясь у них на кухне за стол. Мать Сэйди опустилась на стул рядом с дочерью, сложив ладони в плотный белый комок. – Миссис Картер отказалась выдвигать против тебя обвинения или предъявлять какие-либо претензии в отношении ущерба здоровью или имуществу. Она вообще отказывается винить тебя в случившейся аварии.
– Я правда не виновата… – начала было девушка, но тут же прикусила язык, чтобы ненароком не выдать, что за рулем была госпожа Оливия и что она, Сэйди, уже вторую неделю обучала ее водить автомобиль.
– Доктор Картер, естественно, не желает, чтобы ты снова приезжала в Вудмонт и возила на машине его жену, – с улыбочкой продолжал шериф. – И если он еще хоть раз увидит тебя на территории своего поместья, то потребует, чтобы выдали ордер на твой арест.
– Никто не виноват, что так случилось. Дорога была скользкая, – возразила Сэйди.
Мать положила ладонь на ее руку:
– Мы поняли ваше предупреждение. Сэйди больше не побеспокоит чету Картер.
В последние дни госпожа Оливия неустанно вскапывала в саду холодную почву, упрямо пробивая тонкий слой изморози. И Сэйди, взирая на эту голую унылую землю, представляла пышную массу овощной ботвы, что на ней зазеленеет к лету. Сейчас все вокруг выглядело удручающе, но придет время – и земля вновь оденется буйной, жизнерадостной зеленью.
Сэйди надеялась, что время так же сможет притушить и гнев доктора Картера. Что раны мало-помалу затянутся и на их месте – точно из этой выстывшей за зиму земли – явятся на свет новые плоды. И с приходом лета, с порой цветения жимолости, глядишь, уже все будет хорошо.
– И смотри, чтоб я не видел, как ты снова ставишь бражку, – пригрозил шериф. – Я почаще стану сюда наведываться, чтобы за этим проследить.
– Но у вас же был с моим братом уговор, – возразила Сэйди. – Джонни сказал, что мы можем гнать и продавать, пока будем отдавать вам вашу долю.
Шериф кашлянул, прочищая горло.
– Все, лавочка закрыта. Меньше всего мне хочется как-то прогневить доктора Картера.
От Дэнни по-прежнему не было ни весточки, но Джонни то и дело присылал им из армии какие-то деньги. Мать подрабатывала шитьем, однако даже вкупе этих денег было недостаточно, чтобы к концу месяца оплатить аренду земли.
– Но мне же надо на что-то жить, – возмутилась Сэйди. – В Блюстоуне мне никакой работы не найти. Единственное, что нам остается, – это делать самогон.
– Для вас обеих будет куда разумнее сложить свои манатки и уехать из Блюстоуна. С твоей стороны было ужасно глупо сделать такое с бедной миссис Картер и превратить ее мужа в своего врага.
– Но я же не хотела!
– Конечно же, ты не хотела никому причинить вред, – попыталась ее успокоить мать. – Ты никому не хотела сделать плохо.
– Однако сделала, – хмыкнул шериф. – Баламутки вроде тебя рано или поздно оказываются не на стороне закона и попадают в Линчбургскую больницу. Тебе что, этого хочется?
Его многозначительный взгляд тут же всколыхнул у Сэйди воспоминание о той девушке в Линчбурге, что отчаянно молила о помощи, а ее насильно затаскивали в серое мрачное здание больницы, наполненное стенаниями и воплями.
– Нет, сэр, – прошептала Сэйди.
Шериф довольно кивнул.
– Учитывая то, что Сэйди не может не вляпаться в неприятности, вам обеим было бы лучше вообще покинуть город.
– Но куда же нам отсюда ехать? – снова возмутилась Сэйди. – Это наш дом. Если мы куда-то уедем, Джонни с Дэнни даже не будут знать, где нас искать.
Мать шумно втянула воздух и поднялась со стула.
– Шериф, я признательна за ваше беспокойство и ваши предупреждения, но я бы вас попросила теперь нас оставить. Я не допущу, чтобы мои сыновья вернулись в родной город, где у них не будет дома и где их некому будет встретить. Я прослежу за тем, чтобы Сэйди больше не попала в неприятности.
Сэйди туго сжала кулаки, так что ногти впились в ладони. Ей ни за что не следовало учить госпожу Оливию водить машину! Как бы та ни просила, ни умоляла! Ей надо было выполнять лишь то, что велел доктор Картер.
Шериф встал, поднял со стола свою широкополую шляпу:
– Смотри, Сэйди, не подведи свою мать. Будет неправильно, если тебя придется отослать и оставить ее здесь одну.
– Я ни за что не оставлю маму одну!
– Все зависит от тебя. – Шериф надел шляпу на макушку. – Миссис Томпсон, уж постарайтесь, чтобы мне не пришлось явиться сюда за Сэйди.
Субботним вечером Сэйди закрыла дверь своей спальни и прислонила к ней стул, после чего надела через голову зеленое платье, что дней десять назад ей подарила госпожа Оливия. Ничего более мягкого и гладкого Сэйди никогда еще не носила! Это внушило девушке мысль, что для нее возможна и совсем другая жизнь. Сэйди пока не знала, как сумеет к этой жизни пробиться, – но не сомневалась, что непременно это сделает.