– Я вовсе не против тебя туда возить, – поспешно вставил Эдвард.
– Это очень мило с твоей стороны, но за рулем у меня всегда поднимается настроение. Вождение вытягивает меня из того упадка сил и духа, в котором я так долго пребывала.
Взяв Эдварда за руку, Оливия повела его с крыльца к машине. Быстро оглянувшись на больницу, дабы убедиться, что оттуда на них никто не смотрит, она прильнула к мужу и поцеловала в губы. Оливии хотелось, чтобы он почувствовал в ней обещание новой, более сильной и крепкой супруги и друга.
Эдвард поднял руку к ее талии и очень бережно прижал к себе. Пальцы его наполовину согнулись в кулак, как будто он едва сдерживал в себе порыв взять то, чего ему сейчас больше всего хотелось.
Наконец Оливия отстранилась от мужа, очень довольная собой.
– Пойдем-ка перекусим. А потом, когда ты вечером вернешься домой, я устрою для тебя особенный десерт.
Его губы медленно изогнулись в двусмысленной улыбке.
– Как это чудесно, что ты вновь становишься прежней.
На самом деле с тех пор, как она оказалась погребена под обломками здания, Оливия сейчас впервые по-настоящему почувствовала себя самой собой. Как будто откинула в сторону последний, прижимавший ее к земле камень.
– Как же славно снова стать собою, – молвила она.
Оливия вручила мужу плед, который он вскоре расстелил на уже знакомой скамейке. Она устроилась рядом с Эдвардом, подобрав под себя ноги, и распаковала корзинку со снедью.
– У меня сейчас такое чувство, будто ты меня каким-то образом обкрутила.
– Да, дорогой. И я подозреваю, тебе это очень даже нравится. – Она положила ему на тарелку кусок жареной курицы и ломтик кукурузного хлеба, а также подала салфетку с бело-красным клетчатым узором.
Он откусил от курицы и, слегка нахмурившись, поглядел на жену.
– Мне совсем не нравится то, что ты будешь ездить по дорогам одна.
– Давай я пообещаю тебе ездить, только когда светло? А по ночам не буду.
– Боже правый, про ночи даже и речи не идет!
– А еще я никогда не стану уезжать дальше, чем, скажем, на двадцать миль.
– И только днем. И когда нет ненастья.
– Да, если это тебя успокоит. Водить я буду лишь в такие же идеальные для поездок дни, как сегодня.
– И все равно мне от этой мысли неспокойно.
С улыбкой Оливия наклонилась к мужу, представив его взору свою грудь.
– Это звучит как согласие.
– Как очень неохотное согласие.
– И я всегда предпочту получать медленное, неохотное «да» вместо быстрого «нет». – Она достала из корзинки кусок курицы и поднесла ко рту. – И не забудь пригласить Малкольма.
– Зачем? – В его тон закралось подозрение.
– Я же знаю, как ты по нему скучал. И мне бы очень хотелось наверстать упущенное.
– Что ты такое задумала?
– Ничего.
– Малкольм – член семьи, Оливия. Никогда не ставь меня в неловкое положение перед ним – или вообще публично, если уж на то пошло. – Взгляд его сделался жестче. Эдвард перевел глаза на мрачное кирпичное здание больницы, затем вновь на Оливию.
У нее замедлилось дыхание.
– Что ты хочешь сказать? Что запрешь меня в подобном заведении?
– Я целыми днями работаю с разными проблемными женщинами, и я решительно отказываюсь заниматься этим дома.
– Ты не ответил на мой вопрос.
Между ними повисло тяжелое молчание. Наконец Эдвард улыбнулся и поцеловал ее в щеку.
– Никогда не вынуждай меня делать такой выбор.
Оливия встретилась с ним взглядом, в самой полной мере сознавая смысл его угрозы.
Глава 26
Среда, 17 июня 2020 г.
Поместье Вудмонт
Им не представилось такой роскоши, как полежать в объятиях друг друга или провести вместе всю ночь. Позанимавшись любовью, они торопливо оделись, украдкой бросая друг на друга конфузливые взгляды, после чего Коултон отвез ее домой.
– Мне понравилось, – сказала Либби уже на парковке перед домом.
– Всего лишь понравилось? – поддразнил ее Коултон.
– Это было классно! Как раз то, что доктор прописал. Но мне бы не хотелось, чтобы между нами появилась какая-то неловкость.
– Не вижу в этом ничего неловкого. И я бы с радостью повторил. Только с нормальным ужином без непрестанной болтовни малолетних школяров и с полноценной кроватью.
От этого явственно веяло серьезными отношениями. Может, и не на всю оставшуюся жизнь, но, по крайней мере, их началом. Либби не готова была загадывать что-то даже на неделю вперед, однако возможность новых любовных свиданий с Коултоном казалась ей вполне приемлемой.
– Кровать у меня есть. – Она взялась за ручку дверцы. – И я могла бы нам что-то приготовить. Если только это не будет слишком уж откровенно. Я знаю, что в маленьких городках все быстро выплывает наружу.
– Здесь, у тебя, было бы замечательно. – Коултон наклонился и поцеловал ее в губы.
– В ближайшие несколько недель у меня выходных не предвидится. Но по ночам время найдется.
– Как насчет следующей среды? – спросил он.
– Договорились.
Она еще раз напоследок его поцеловала и выбралась из машины. Тут же вспорхнула на крыльцо с таким чувством, будто в этот вечер у нее свалилась тяжесть с плеч. Разумеется, тяжесть эта потом вернется, но сейчас Либби ощущала себя удивительно легко и хорошо. Открыв входную дверь, она оглянулась – Коултон оставался на месте, провожая ее взглядом. Либби включила свет в прихожей и наконец закрыла дверь. Только тогда Коултон уехал.
Либби села в гостиной на диван и, обхватив подушку, прижала ее к животу.
Зазвонил телефон. На экране высветилась Сьерра.
– Как провела вечер? – спросила она.
– У меня было что-то вроде свидания.
– С Коултоном?
Либби ничего не оставалось, кроме как только пропеть в ответ:
– Ага-а.
– Надеюсь, со страстным, бурным сексом? – послышалась в ее голосе похотливая ухмылка.
– Немножко.
Сьерра хохотнула.
– Вот и чудно. Звучит очень жизнеутверждающе. Не стану вытягивать у тебя все подробности, но хочу, чтобы ты знала: я ужасно за тебя рада.
– Это было всего одно свидание. Может, все это вообще ненадолго.
– А и не надо никаких долгосрочных перспектив. Все, что у тебя есть, – это здесь и сейчас. Сладких снов тебе! – И Сьерра повесила трубку.
Либби легла на диване на спину, ощущая в себе исключительное умиротворение. И, упершись взглядом в шершавый акустический потолок, почувствовала, что он ее больше ничуть не раздражает. Или, по крайней мере, уже не так сильно.
Вновь зазвонил телефон. Номер был незнакомым, но, решив, что это какая-нибудь из перестрессовавших невест, Либби приняла звонок:
– Либби МакКензи слушает.
– Это Лофтон Грант.
Либби приняла сидячее положение и скинула ноги с дивана, готовая хоть сейчас вскочить и действовать.
– Лофтон? С Элайной все хорошо?
– Я хочу сказать, чтобы ты держалась подальше от моей матери.
Голос у Лофтон был такой, будто она изрядно перебрала вина.
– Что, прости?
– Ты не хуже меня знаешь, что с ней совсем не все в порядке. И я хочу, чтобы ты оставила ее покое. Ей сейчас совсем не нужно подобных потрясений в жизни.
– Я ее дочь, Лофтон, – твердо сказала Либби.
– Твое нечаянно случившееся появление на свет не делает тебя законной дочерью.
– Больше чем уверена, что Элайна нашла бы, что на это возразить. И именно она запустила этот процесс, а не я.
– Как я уже сказала, Элайна больна. – Голос у Лофтон поднялся на октаву выше. – И я не хочу, чтобы кто-то этим злоупотребил.
Поднявшись с дивана, Либби стала мерить шагами гостиную.
– По крайней мере, когда мы с ней общались, она неизменно проявляла трезвое и ясное мышление.
– Я тебя предупреждаю.
– Ну-ка, погоди-ка… Ты меня предупреждаешь, чтобы я не виделась с Элайной? Да как ты смеешь? Ты, испорченный кусок… – Вовремя сдержавшись, Либби сделала глубокий вдох. – Не смей со мной так разговаривать!
– Это ты ее подбила изменить завещание? – Голос Лофтон сделался тише, словно она опустила голову, низко склонившись к телефону.
– Завещание? Постой-ка! Так ты о деньгах печешься или о здоровье своей матери?
– О здоровье, разумеется.
– Черта с два! Все дело в деньгах. И да будет тебе известно, мне ничего не нужно от Элайны, кроме какого-то знания о своей наследственности и, может статься, когда-нибудь – нашей с ней дружбы. И если ты еще хоть раз мне позвонишь, то следующий разговор будет уже перед нашей общей матерью.
– Она тебе никакая не мать! – завопила в трубку Лофтон. – Она моя мать!
– Ты что, выпила лишнего, Лофтон?
– Немножко, может быть, и выпила.
– Там явно больше, чем немножко. Так что смирись с тем, что есть, и повесь трубку.
– Она уже хочет тебе отдать Вудмонт! – вскричала Лофтон.
Сперва Либби даже не нашла, что ответить, решив, что, должно быть, просто ослышалась.
– Вудмонт? Она ни словом об этом не обмолвилась.
– Вот уж не верю! Слышала я, как вы за ужином растекались о садах да доме.
– Она сама тебе это сказала?
– Я слышала, как она говорила об этом отцу.
В шейной мышце запульсировала кровь, и Либби покрутила головой туда-сюда, пытаясь снять нарастающее чувство напряжения.
– Я ничего об этом не знаю.
– Я тебе не верю!
– Всего хорошего, Лофтон.
Закончив разговор, Либби швырнула мобильник на диван. Она продолжила расхаживать по комнате, уже не сдерживая на языке вереницу далеко не лестных слов. Ей всегда было любопытно, каково это – иметь младшую сестру. Ну вот ведь паразитка!
Снова взявшись за сотовый, Либби нашла среди контактов номер Элайны. Набрала ей сообщение, и большой палец уже застыл над кнопкой «отправить», когда Либби все же взяла себя в руки.
Ей тридцать один год, и вести себя нужно соответственно.
Ежели Лофтон считает, что сможет встать между Либби и Элайной, то она сильно ошибается.