Глава 27
Четверг, 18 июня 2020 г.
Северная Вирджиния
«Быка надо брать за рога», – таков был для Либби девиз всего дня, когда она отправилась на машине на север штата Вирджиния.
Руководствуясь своим телефонным навигатором, она проехала по шоссе I-66, затем по кольцевой дороге, оказалась в историческом городке Александрия, проехала по мемориальному бульвару Джорджа Вашингтона, тянущемуся вдоль извилистой реки Потомак. Она уже была в этих местах в третьем классе, когда в школе организовали поездку к горе Вернон, – даже не подозревая о том, что настоящая мать всего в каких-то пяти милях от нее. В тот день она только и думала о том, что мама положила ей с собой в контейнер для ланча несколько замечательных капкейков, и Либби съела их все еще до того, как они доехали до Фредериксбурга.
При воспоминании о той школьной поездке и о том чудесном ланче, что мама упаковала ей с собой, в душе у Либби засвербило острое чувство вины. Мать делала для нее все, что могла, несмотря на собственные проблемы. Она всегда была рядом, готовая поддержать.
Наконец Либби свернула в красивый, засаженный деревьями микрорайон с целой коллекцией старинных кирпичных домов, перед каждым из которых зеленела ровненько подстриженная лужайка, возвышались раскидистые магнолии и красовались бережно замульчированные клумбы с азалиями, что только-только распустили свои бело-розовые цветки.
Припарковавшись, Либби повесила сумку на плечо и пошла по свежеотсыпанной гравийной дорожке к дому. Внутри у нее все переворачивалось, словно требуя отказаться от решения с предельной открытостью поговорить с Элайной. Со стороны той было, конечно, замечательно – дать Либби почитать дневник Оливии, написанный в первый год пребывания в Вудмонте. И Либби была признательна Элайне за то, что теперь она, по крайней мере, знала, что ее прабабушка Оливия имела те же трудности доносить дитя до срока, как и она. И рождение отца Элайны все-таки давало веру в то, что и у Либби явится возможность испытать когда-то счастье материнства.
Либби поднялась по кирпичным ступеням, нажала на звонок. Выждав несколько секунд и не услышав изнутри дома никаких шагов, она потянулась за дверным молоточком.
Это ж какой надо быть бестолковой, чтобы сесть в машину и проехать три часа, не позвонив и вообще никак не предупредив человека, что к нему едешь!
Либби что есть силы постучала молоточком по двери.
Чем дольше тянулась эта ответная тишина, тем больше Либби сознавала, что заявиться сюда – вообще была не лучшая идея. Раздраженная тем, что подготовленная ею речь и театральное появление пропали впустую, Либби сошла с крыльца.
Уже бредя по тротуару к своей машине, она услышала:
– Либби?
Обернувшись, она увидела Элайну, приближающуюся к ней с бокового двора. На той были шорты, футболка и садовые перчатки.
– Как ты тут оказалась?
– Я приехала с тобой поговорить. Я помню, ты говорила, что скоро вернешься, но я не могу больше ждать. Если еще хоть сколько прожду, то потеряю всякое самообладание.
Насупив брови, Элайна аккуратно стянула с рук перчатки.
– Почему бы нам не пройти в дом? Что тебе предложить? Лимонад или бурбон?
– Пожалуй, и то и другое.
Элайна открыла парадную дверь, и вместе они прошли по черно-белому плиточному полу к большой, просторной кухне, очень напоминавшей кухню в Вудмонте после перестройки.
Открыв холодильник, Элайна достала две бутылочки газировки со вкусом лимонада.
– Извини, но свежего домашнего лимонада у меня здесь нет.
Либби взяла одну из бутылок и сразу свинтила пробку.
Элайна уселась на барный стул в центре беломраморного кухонного островка и протянула ладонь к Либби:
– Так чем я могу быть тебе полезна?
Либби сделала глоток, удивляясь, как внезапно у нее во рту возникло ощущение, будто она засунула туда горсть ваты.
– Кто мой настоящий отец?
Элайна не торопилась с ответом, сосредоточенно занявшись открыванием бутылки.
– Наши с тобой отношения сейчас, так сказать, в фазе медового месяца, – продолжала Либби. – Когда обе стороны ведут себя наилучшим образом и стараются все делать как надо.
– Думаешь, это ничего не даст? – спросила Элайна.
– У меня всегда так получается. Поначалу все развивается хорошо, но где-то на середине пути вдруг что-то идет насмарку, и я остаюсь ни с чем. Я всегда считала, что мой отец – это единственный человек, который никогда меня не подведет. Но он все же увильнул от того, чтобы рассказать мне о тебе.
– Он очень любил тебя, Либби.
– Я, конечно же, очень ценю его любовь – но мне необходима еще и честность. И уж поверь, будь отец жив, мы бы с ним сейчас очень откровенно поговорили.
– Мне бы не хотелось, чтобы твой отец как-то принизился в твоих глазах. Он был бесконечно предан тебе и твоей матери.
– Я это знаю. Но это вовсе не означает, что у меня сейчас не нашлась бы для него пара крепких слов. Он был обязан передать мне письмо Оливии.
– Я отдала ему это письмо в тот день, когда мы встретились с ним за ланчем в Роаноке.
– А почему именно тогда?
– Я знала, что он болен, и хотела использовать, возможно, последний наш шанс донести до тебя правду. Я полагала, что за столько лет он уже мог бы тебе все как есть обо мне рассказать. Мне понятно было, почему он этого не делал, пока была жива твоя мать. Он пытался защитить и ее, и тебя. Но после того, как она умерла, я надеялась, он тебе что-то расскажет. Мне оставалось только ждать, зная, что я уже однажды сделала свой выбор и что с моей стороны было бы нечестно нарушить обещание, в самом начале данное твоим приемным родителям.
– Какое обещание?
– Что я никогда и ни при каких обстоятельствах не стану искать с тобой контакта. А они, в свою очередь, пообещали, что не расскажут о тебе моему дедушке. Как я уже говорила, он был чересчур непреклонен в своих взглядах на женщин, которые рожают детей вне брачных уз.
– Какие-то прямо драконовские взгляды!
– Да, именно так и было тридцать с лишним лет назад в сельских краях на юге штата.
– Я уже поняла для себя, что мне совсем не нравится Эдвард Картер.
– Не суди о нем чересчур строго. Он был человеком своего времени. Не идеальным, конечно. Но он старался сделать как лучше.
– Его «как лучше» означало, что ты не посмела сама меня растить.
– Я еще не готова была растить ни тебя, ни вообще какое-либо дитя. Меня тогда приняли в Школу права, и я отдавала себе отчет, что в ближайшие десять лет мне предстоят долгие часы кропотливой учебы и труда. Оливия сразу же это поняла. И теперь, оглядываясь назад, на те напряженные годы после твоего рождения, я понимаю, что у меня просто не оставалось бы времени на то, чтобы быть хорошей матерью.
У Либби в душе поднялся целый шквал эмоций, и не будь она столь выдержанным человеком, они, чего доброго, могли бы снести ее с ног.
– А кем был мой настоящий отец? Он знал о моем существовании?
– Да, он о тебе знал. И, веришь ты или нет, он с большой сердечностью отнесся ко мне, узнав, что я забеременела. Он послал мне деньги и помогал, насколько мог.
– Но он не захотел меня растить. Он что, был таким же молоденьким, как ты? – От гнева голос Либби сделался неровным, точно ломающимся.
Элайна сцепила руки на коленях и отвела плечи назад.
– Он был намного старше. И к тому же женат.
– Женат?
– Я вовсе не горжусь тем, что когда-то совершила. Можно было бы пуститься в объяснения «почему и зачем», но теперь это уже не имеет значения. Мне уже давным-давно следовало бы себя простить.
Для Элайны это был уже давно пройденный этап, однако Либби еще с трудом продиралась через новую для себя территорию.
– Кто он?
Элайна сделала глубокий, протяжный вдох.
– Твоим настоящим, биологическим отцом был доктор Аллен МакКензи.
Услышав папино имя, Либби почувствовала себя так, будто ей крепко бухнули кулаком по голове.
– Повтори еще раз.
– Твой папа и был твоим настоящим, биологическим отцом.
Либби откинулась назад, вжавшись хребтом в спинку стула.
– Не понимаю, как такое возможно?
– Я училась в колледже на последнем курсе и приезжала домой на каникулы. В перерывах между семестрами работала в медицинской приемной у своего дедушки. А у твоего отца дальше по коридору был педиатрический кабинет. Дедушка всегда хотел, чтобы я стала врачом, а потому пристроил меня стажером в приемную к твоему отцу. У твоего папы было прекрасное чувство юмора, и он необыкновенно любил детей.
– Да, мне все у нас говорят, каким он был добрым.
– Да, он был добрым и великодушным. Пожалуйста, никогда не упускай это из виду.
– То есть он изменил моей матери?
– Лишь однажды. У твоей матери тогда был новый курс медикаментозной терапии, и твоего отца она к себе не подпускала. Он ходил как в воду опущенный. А я тогда рассталась с парнем из колледжа. И так случилось, что у нас обоих настал момент, когда мы потеряли бдительность.
От слез у Либби перехватило горло.
– И где это случилось?
– В Вудмонте. Я забыла в кабинете бумажник, и он привез его мне домой. Бабушка с дедушкой оказались в отъезде, и дом был целиком в моем распоряжении. Я пригласила его войти, угостила пивом. И как-то все так быстро перешло от одного к другому… На следующее же утро я уволилась с работы, и в следующие полгода мы ни разу с ним не виделись.
– И ты с первого же захода понесла?
– Да. У меня никогда не было проблем забеременеть.
Либби шумно втянула носом воздух.
– Как жаль, что я этого не унаследовала.
– Мне тоже очень жаль. Когда мы с твоим отцом встретились осенью за ланчем, он говорил мне о твоих проблемах. Сразу должна заметить, Тед о нашей с ним встрече знал.
Либби прижала кончики пальцев к вискам.
– И когда ты сообщила моему отцу, что беременна?
– Я была уже на шестом месяце. Оливия настояла на том, чтобы я сообщила об этом отцу ребенка. И я позвонила ему.