Да уж, в Блюстоуне ни от кого ничего не скроется!
– Элайна хочет, чтобы я внесла за Лофтон залог?
– Нет. Лофтон сейчас в больнице. Но как только врачи ее отпустят – отправится в КПЗ. Она на машине обняла дерево. Хорошо хоть осталась жива.
– А сама Элайна сейчас где?
– В Нью-Йорке. Пытается вылететь сюда.
Либби схватила сумочку, ключи, недопитый эль и целлофановый столбик с солеными крекерами с кухни.
– Ну, что ж делать. Родственников ведь не выбирают, верно?
– Что это значит?
– Долгая история. А сейчас мне надо ехать.
– Я тебя отвезу.
– От тебя этого не требуется. Серьезно. Я все лето где-то от тебя пропадала, и, если честно, я даже поражена, что ты сейчас здесь.
– Я тоже. А пока я тебя везу, ты мне как раз и расскажешь, почему исчезла от меня больше чем на пять недель.
Либби бы непременно с ним поспорила, если бы не чувствовала себя так, будто ее вот-вот вырвет ему на ботинки.
– Ладно. Поехали, – бросила она и устремилась вперед.
Вслед за Либби он спустился с крыльца и направился к своему пикапу. Она быстро скользнула на переднее пассажирское сиденье и пристегнула ремень.
Заведя двигатель, Коултон осторожно выкатился на тихую поутру улицу и не теряя времени взялся за волновавший его вопрос:
– И где ты пропадала?
– Работа. Потом небольшой отпуск.
– Ты сказала, что все мне объяснишь, когда вернешься. Вот, ты вернулась.
– Ну, мне, надо полагать, пришлось решать кое-какие вопросы, – уклончиво ответила она. – И если бы ты знал меня дольше, нежели пять минут, ты бы понимал, что мне непросто переживать какие-то утраты.
– И что ты утратила?
– Осознание своей личности. И осознание своего прошлого, каким я привыкла его считать.
Он помолчал пару мгновений, причем зубы у него были плотно, до пульсации на скулах, сжаты.
– И это как-то связано с Элайной?
– О да-а!
– Не хочешь об этом говорить?
Либби откинулась затылком на подголовник.
– Как выяснилось, она – моя настоящая мать.
Коултон искоса стрельнул на нее взглядом, на лице у него читались одновременно шок и некоторое облегчение.
– Это как?
– Сногсшибательная новость, правда? После такого меня уже и перышком сшибешь. – Желудок у нее неприятно сжался, и Либби поспешно надкусила крекер.
– А ты в этом уверена?
– Еще бы. Если я куда-то исчезаю, то, значит, на то есть весомые причины. В отцовском кабинете я обнаружила адресованное мне письмо от моей прабабушки Оливии Картер.
– Так доктор МакКензи знал насчет Элайны?
В горле у нее аж забулькал смех.
– О, еще как знал!
– Чего-то я не догоняю…
У Либби было по-прежнему такое чувство, будто она пересказывает чью-то чужую историю.
– Аллен МакКензи был не только мой приемный отец, а и тот человек, от которого я родилась.
Коултон некоторое время хранил молчание, усваивая информацию.
– У папы, как выяснилось, была одна-единственная близость с Элайной – и вот я тут как тут.
– Это объясняет, почему Элайна сказала, что ты знаешь, как поступить насчет Лофтон.
– И сразу хочу заметить, что Лофтон не лучшим образом приняла известие, что у нее есть старшая сестра. Надо думать, крупным землевладельцам не очень приятно, когда их вдруг скидывают с первого места в порядке рождения.
– Я застукал ее на том, что она бросала в оранжерею камни. Даже не понял сперва, что это она, пока она не сдернула оттуда на своей машине. Я поехал за ней следом и увидел, как она влетела в дерево. Вытащил ее из разбитой тачки и вызвал копов.
– Да, парень, я вижу, у тебя та еще ночка выдалась. Мы, Картеры, умеем дать прикурить!
– Но при чем же тут оранжерея?
За окном пикапа маленькие улочки Блюстоуна остались позади, сменившись длинным пологим въездом на федеральную автостраду.
– Я подозреваю, при том, что Элайна затеяла весь этот проект, чтобы сойтись со мной поближе.
– Это она так объяснила?
– Да. – Либби прижала к виску еще холодную баночку с имбирным элем. – А еще она хочет оставить Вудмонт мне.
– Почему?
Она вновь опустила затылок на подголовник.
– Элайна прекрасно знает, что Лофтон, ни минуты не колеблясь, или продаст поместье, или разобьет его на куски под жилые застройки.
– Это теперь многое объясняет в поведении Лофтон. – Коултон испустил протяжный вздох, словно избавляясь от державшего его неделями напряжения. – Я позвонил Джинджер, сказал ей, что Лофтон у нее в больнице.
– Хорошо.
– Как-то ты сама не очень здоровой выглядишь.
Либби, приподняв голову, прихлебнула эля.
– Да, я себя немножко загнала. Еще и заболеваю, похоже.
– А как ты нашла письмо от Оливии?
Либби поудобнее откинулась на сиденье.
– Отец незадолго до кончины расчистил свой рабочий стол, оставив в нем только важные документы. А письмо положил в отдельную папку без названия. Все, что мне оставалось, – это только открыть его стол. Но, если помнишь, я тяжело пережила эту утрату, а потому всю весну держалась от отцовского кабинета стороной.
– Ясно.
Либби повернула к нему голову:
– Так что дело вовсе не в тебе. Дело во мне и в моей сумасшедшей семейке.
Уголки губ у него тронула еле заметная улыбка.
– Ну, с сумасшедшими семейками я способен справиться.
– Не зарекайся. Неизвестно, кто еще на себя свалится с моего генеалогического древа.
Коултон между тем свернул на съезд, ведущий в Шарлоттсвилль, и далее направился, следуя указателям, к медицинскому центру. Наконец он припарковался напротив входа, и вдвоем они выбрались из машины.
Глядя на двери в больницу, Либби допила остатки эля. Сейчас было бы самое время сделать анализ крови, который на 98 % подтвердит, что «драгсторовские» тесты выдали ошибку.
– Но и это еще не все, – добавила она.
Коултон снова заметно напрягся, как будто внутренне группируясь перед вторым раундом.
Она помедлила немного на тротуаре напротив входа в приемный покой. Отбросив прочие возможные причины своего недомогания, она должна была быть честной и перед собой, и перед ним.
– Помнишь, я говорила тебе, что шансы забеременеть для меня практически равны нулю? Так вот, порою даже самый дальний выстрел попадает в цель. Я только что получила розовые плюсики не на одном и даже не на двух, а сразу на трех тестах.
Он взял ее за руку:
– Что ты сказала?
– Что я пять недель как залетела. И пока ты не успел запаниковать, хочу напомнить, что у меня подряд были три выкидыша. – Она почувствовала, что Коултон еще сильнее напрягся, а потому продолжила с нарочитой легкостью: – В последние три раза, когда я была беременной, я чувствовала себя прекрасно. Но в этот раз по мне точно колесами поездили.
– Пять недель назад мы были с тобой в оранжерее.
– Как я уже сказала, не паникуй. – Либби закрыла на миг глаза, прогоняя непрошеные слезы. У ее ребенка не было никаких шансов появиться на свет, и осознание этой безнадежности вовсю опутывало ее сердце, впиваясь, точно колючей проволокой. – Учитывая мой опыт прошлых беременностей, я не сумею отходить весь срок.
– Но твой прежний опыт вовсе не означает, что ты потеряешь и это дитя.
– Я серьезно, Коултон. Не стоит как-то привязываться к этому ребенку. Не надо. – Глаза у нее налились слезами. – Тут прямо как в песне – она уйдет, разбив навеки твое сердце.
– Она?
– Ну, или он.
Коултон взял ее руки в свои, пальцами расправляя ей сжатые кулаки.
– Как только разберемся с Лофтон, то сразу же отыщем Джинджер. Она сделает тебе анализ.
– Еще слишком рано, Коултон. Я лучше выжду хотя бы пару-тройку недель, а потом сама ее найду.
– Мы все равно с ней сегодня увидимся. У тебя есть какие-то признаки, что все плохо?
– Нет.
– Тогда – свистать всех наверх! Надо помочь тебе его сохранить.
Либби вгляделась в его лицо, ища в нем каких-либо признаков огорчения или досады. Но не нашла там ничего подобного. Черт подери, ей даже померещился возбужденный блеск в его глазах!
– Не радуйся раньше времени, Коултон.
– Поздно, – пожал он плечами. – Я глубоко к тебе небезразличен, и все последние недели я только и гадал: в чем же моя промашка?
– Ты ни в чем не промахнулся.
Он с облегчением выдохнул.
– И дальше не собираюсь. Я останусь рядом с тобой и с ребенком.
Лофтон они нашли на четвертом этаже больницы. Медсестра указала им нужную палату. Пройдя за занавеску, Либби увидела, что Лофтон лежит на больничной койке, сжимая перед собой пластиковый лоток. Лицо ее было бледным и измученным.
– Лофтон, – негромко позвала ее Либби.
Оставив Коултона у двери, Либби приблизилась к ее постели. Подняв глаза, Лофтон некоторое время пристально глядела на нее, после чего сомкнула веки. С одной стороны лица у нее расплылся огромный синяк, вдоль подбородка шли ссадины, оставленные, видимо, раскрывшейся подушкой безопасности.
– У тебя голос прямо как у мамы.
– Правда?
– Да.
– Элайна попросила тебя проведать. Она будет здесь в ближайшие часы. Насколько я поняла, она еще в Нью-Йорке.
Лофтон прижала пальцы к виску:
– Здорово.
Либби подтянула поближе к койке стул и села.
– Нравится тебе это или нет, но судьба свела нас вместе. Родственников не выбирают, верно?
Лофтон подняла ко рту лоток. Пару раз она натужилась в рвотных позывах, заставив Либби встать и отвернуться.
– Я больше чем уверена, что Элайна хочет, чтобы мы с тобой подружились, и ей, видимо, представляется, что сейчас лучший для сближения момент, – произнесла Либби.
– Пока тебя не было, у меня все было хорошо. Она любила только меня, и мы с ней были лучшими друзьями. Она всегда называла нас «двое амигос».
– Ну, а теперь будут «три мушкетера».
– Вот именно. Аж тошно.
Либби вновь подступила к койке, однако на сей раз осталась стоять.
– У меня нет ни малейшего желания вклиниваться между вами. У меня была чудесная мать. – Она глубоко вдохнула. – И чудесный отец.