Немолодая полненькая китаянка-продавщица приняла у меня деньги и улыбнулась как-то странно. Затем… еще более странно… посмотрела на мой живот.
Мяукнула и расстегнула несколько перламутровых пуговиц на розовой блузке.
Показала мне глазами на корзинку под ногами… в корзинке лежали куклы, похожие на младенцев…
Обычная реальность — как занавес на сцене — беззвучно отошла в сторону и на ее место незаметно встала другая. И началось что-то непонятное… опасное… и соблазнительное.
Карнавал? Цереалий? Цам?
Над нами пролетели два мерзких нетопыря и целая стая сов.
Неторопливо прошли по воздуху несколько элегантных дам и кавалеров в полумасках.
Пробежал детина-дебил в юбке.
За ним двое громил пронесли корчущуюся в их крепких руках девушку.
Пролетела странная влюбленная пара. Он был ранен и умирал. Она в отчаянии обнимала его. Вслед за ними пролетела окровавленная шпага…
Горбатый урод провел по воздуху юную красотку. За ними последовали ее отец, мать и тетка. Все они плакали.
Последними мимо нас проплыли играющая на гитаре (на бесструнной стороне) обезьяна и ее благодарная публика — два льстеца и умиленный до слез осел…
Опять «началось»?
Китаянка быстро вышла из-за прилавка и защелкнула замок на входной двери. Убрала висевшую в окошке картонку с надписью — OPEN.
Потом мягко, как кошечка подошла ко мне (мне показалось, что у нее два лица — человеческое и кошачье), сняла блузку и бюстгалтер, задрала мне майку… замурлыкала… погладила мой живот… одной рукой влезла мне в трусы… а пальцами другой сжала мне сосок…
Человеческое лицо ее исчезло, осталось только кошачье… она по-звериному улыбалась, показывая острые зубы и лиловый юркий язычок, и мурлыкала еще громче.
Я смутился. Не оттолкнул ее, как следовало. Одервенел.
Что привлекло ко мне эту чужую женщину-кошку из другого мира?
Неужели пузо, которого я так стеснялся?
Или она увидела, когда я расплачивался, толстенькую пачечку пятидесятиевровых бумажек у меня в портмоне? И захотела сделать интимный цап-царап? Напустила на меня морок и…
Морок мороком, а дело свое кошечка делать умела. Через минуту я уже был на высокой золотой горе и готов был прыгнуть с обрыва в голубую реку… и превратиться в сверкающие брызги…
Во время оргазма я испытал метаморфозу. Стал моложе лет на тридцать…
Ощутил, что парю в воздухе. Голый. А рядом со мной парила моя китаяночка.
За нами стоял огромный баран и смотрел в небо своими бараньими глазами.
А на земле под нами… кошечка заигрывала с рысью… рядом с ними лежали кувшин, череп, веретено и трупик какого-то неизвестного мне зверька.
Ведьма залезла своей лапой мне в голову… через дырку шириной в кулак… и вытащила оттуда камень, который мне мешал всю жизнь. Мне не было больно, мне было хорошо…
И вот… я блаженствую в воздухе… тело мое поет и радуется и назад, в ту, настоящую реальность, не хочет.
Недалеко от нас парят другие… Две ведьмы, старая и молодая оседлали длинную метлу. Молодая вцепилась старухе в волосы… Куда они летят?
Толстая-претолстая голая «мама» с ногами, пораженными водянкой…
Голову ей холит и щекотит ее «сестричка», а две «доченьки» держат «маму» в воздухе… Одна — сосет ее левую грудь, другая, та, на шее у которой покоится «мама» — широко раздвинула бедра… в заскорузлом ее паху — растопыривший крылья филин (символ того-сего в нудном мире искусствоведов). А сверху… лихо парящий котяра с солнечным зонтиком.
Солнца однако не видно…
Целая свора воющих ведьм летит на плечах ведьмака, поджавшего ноги и широко раскинувшего свои мускулистые руки-крылья…
Мы уже на земле. На «полянке». На Брокен не похоже. Скорее это знакомое мне место в Иудейской пустыне. Недалеко от Иерусалима. Вокруг нас — ведьмы, черти, демоны…
В середине поляны — на большом кварцевом валуне стоит, вульгарно отклячив зад, большой черный козел. Он тут главный. Вокруг него собрались сотни ведьм и колдунов. Они приветствуют его поцелуем в анус. Козел отвечает им зловонными ветрами.
В руках у них корзины с мертвыми младенцами. Они — единственная пища дьявола.
Два особенно ужасных существа (у одного — тело человека, а морда птицы, с громадным клювом, и ноги тоже птичьи, у другого — свиноподобное лицо с исполинскими ушами, растущими из макушки) сидят верхом на полуослах-полумедведях… Демоны эти, чем-то похожие на членов советского Политбюро ЦК КПСС, совершают свой променад…
Ведьма и ведьмак с ослиными ушами «подмазывают» нетерпеливого козла, рвущегося в дорогу…
Старая уродка-ведьмачка рассказывает подружкам о том, сколько ей удалось загубить невинных душ.
Юная ведьма — как пионерка моей юности — дает торжественную клятву… сидя на человеке с ослиными ногами.
Лыбящаяся ведьма в фартуке использует голого мальчика как поддувало, а ее приятель ведьмак сосет у младенца кровь из члена…
Привязанная к мужчине женщина уже и не бьется. В волосы ей вцепилась когтями крупная судейская сова в очках.
Великосветсткие львы глодают еще живую девушку-птичку…
Демоны-монахи распивают вино.
Эль Коко пугает детей, в спальню их матери крадется ее любовник.
Девушка пытается вырвать зуб у повешенного разбойника, она верит, что колдунья приготовит ей из него приворотное зелье.
Разбойники отдыхают перед новым нападением. Пьяница не может натянуть штаны. Его дом горит. Продажные женщины ощипывают кавалеров как петушков.
Жадные толпы народа ожидают сожжения еретиков в длинных конусообразных шапках.
Мать в ярости лупит сына по голой заднице тапочкой. Он разбил кувшин.
Голоногие красавицы со стульями на головах призывно улыбаются смеющимся кавалерам…
Черт смиренно стрижет когти другому черту большими кривыми ножницами.
Человек с ослиными ушами кормит ложечкой двух «шиншилл» с закрытыми глазами и с замками на ушах.
Крылатый демон изо всех сил дует на закрывших уши руками монахов.
Главный ведьмак сурово выговаривает своих подчиненных.
Три безобразные ведьмы прядут нити судьбы.
Врач-осел сидит у постели умирающего.
Толстопузый полицейский корчит из себя важную персону и запугивает бедняков.
Компания поклонников слушает речь попугая.
Задремавшему великану-жениху читают ложную родословную невесты.
Семидесятипятилетняя красотка смотрится в зеркало. Поправляет бант.
Восьмидесятилетний скупец трясется за свои денежки.
Отчаявшаяся босоногая женщина в застенке не замечает крыс у ее ног.
Очнулся я в своем номере в отеле. На кровати.
Как я сюда добрался?
Куда делась кошка-китаянка?
Было у меня с ней что-то?
Ничего не помню.
Купленные в лавочке продукты стояли на столе. Рядом с ними лежала книга из Прадо. В голове моей не было дырки… а тело… опять стало дряблым и старым.
Все хорошо, нормально, замечательно…
Я принял душ, поел и попил. Открыл книгу.
Картинки в ней больше не оживали. Почитал о «Капри-чос» в интернете.
Оказывается, эти занимательные изображения — не более чем критика испанского общества конца восемнадцатого столетия и его нравов. Борьба художника с несправедливостью и злоупотреблениями власть имущих… и с предрассудками народа.
Как скучно!
Какое мне дело до общества и его предрассудков?
Интересно, чем опоила меня эта чертова азиатка?
Надо проверить деньги в портмоне…
ШЕСТЬ ПОСЛАНИЙ ВИРТУАЛЬНОЙ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
После полета хожу весь день дурной, между сном и явью. О Калифорнии рассказывать еще труднее, чем фотографировать океан. Две недели жил в «Морском Ранчо» — это такая на десять миль растянувшаяся коммуна богатых людей. Деревянные виллы на берегу океана или в секвойном лесу. Утопия социальная и географическая, прохладная. Температура не поднимается даже летом выше 17 градусов. Дожди, туманы. На другой стороне огромной чашки с водой — Япония, Китай и Россия.
Синий океан, пестрые цветы на склоне, обрывы, черные гранитные скалы. Ветер. Очень поэтичное место. Прогулки вдоль берега располагают к размышлениям. Думаешь, думаешь…
О беспредельности, не о беспределе.
О равнодушии природы к человеку.
О единственном нашем даре — милосердии (во всем остальном так дальше крабов и не пошли).
Потом жил три дня в Сан-Франциско.
Красивый город на холмах, только я уже староват и для красот и для холмов. Ходишь как вошь по верблюду — вверх-вниз. Не то, чтобы не понравилось. Просто меня больше интересуют люди, чем мосты, музеи или архитектура. А гигантские здания банков приводят в ярость.
Людей я видел только двух типов — туристов и бомжей. От тех и от других тошнило, потому что в них узнавал себя. Давал бомжам доллар и просил показать настоящий «америкен смайл». Понимали. Показывали.
Ночью Сан-Франциско это нечто. Тут темпераменты не европейские, фантомы иной природы. Бразилия? Африка? Пляшущие и поющие динозавры-негативчики, нанюхавшиеся кокаина, наглотавшиеся экстази… Могут и башку разбить, если под копыта попадешь.
Потом улетел во Франкфурт. По дороге проклинал себя, самолеты и особенно салат из креветок, которым зло объелся, несмотря на вегетарианство.
Я старше вас. Мне тысячу лет. Лет семь назад я перестал жить. Но плотояден, распутен и неприятно толст. Для вас не опасен. Типичен. Вы таких и в Иерусалиме и в Одессе видели не раз.
— Подсказать я вам ничего не могу — сам не знаю ни черта. Я не писатель и не провидец. Пишу от нечего делать. Рад, что к вам приходят мужчины и деньги. Ко мне не приходят ни те ни другие. А события и тем более — прекрасные остались в другой жизни. Рад, если голова не болит.
Можете ли вы прислать по электронной почте фотографию? Было бы интересно посмотреть на вас. Моя небритая физиономия смотрит с первой страницы интернетной страницы.
У вас хорошо работает интуиция — я действительно болен. Глаза воспалились. Как будто два красных плавящихся моста кто-то вставил в череп. Был сегодня у врача, торчал в приемной часа полтора. Пациенты напоминали оркестр, готовый к концерту; но почему-то так и не начавший музицировать. Сидели, вздыхали, взъерошивали волосы, кряхтели, вставали, уходили, приходили, рассуждали о ценах, о глаукоме, опять вздыхали. Всех куда-то вызывали, всем что-то мерили, просили посидеть, потом опять вызывали, выдавали какие-то бумажки, кое-кто получал очки, кого-то отправляли в высшую инстанцию — к доктору. В голосе медсестры слышалось благоговение… Наконец и меня позвали. Доктор оказался очень маленьким, породистым, умным и красивым. Лазил мне в глаза оптическим аппаратом, все сразу понял, утешал, одобрял, обещал.