— Веселей!… Ми-и-ла-ай!
И все-таки Сергей Макарович опоздал. У входа в театр уже не было ни одного человека. А тут еще в дверях задержали, требуя билет.
— Я — на заседание, — объяснил он. — Мне звонили…
— У нас спектакль.
— Значит, заседание уже кончилось?
— Никакого заседания не было. Спектакль идет. Прислушайтесь — увертюру играют.
— А товарищ Желнин здесь? Секретарь крайкома? Срочно вытребовал меня. Велел сюда скакать…
Забалуева пропустили. Он прошел по пустому фойе, толкнул дверь в кабинет директора, где обычно перед заседаниями собирались руководящие работники. Дверь оказалась закрытой. Осушив в буфете две кружки пива, он поднялся на третий ярус, куда разрешалось входить и после начала спектакля, и стал прислушиваться к тому, что пели артисты, но разобрать ничего не мог — мешала музыка.
В антракте спустился вниз и у входа в кабинет директора столкнулся с Неустроевым.
— Я прибыл! — громко отрапортовал Забалуев. — Не успел к началу, но причина уважительная: сторожиха, язви ее, поздно сказала. — Понизив голос до шепота, спросил: — Зачем он меня вызвал? Никакого заседания тут не было. А велел, говорит, прямо сюда скакать.
— Желнин?
— Он сам!
— A-а, теперь понятно! — обрадовался Неустроев своей догадке. — Он просто хотел по телефону с тобой поговорить. Из-за таких мелочей он не вызывает. — Взял Забалуева под руку и пошел с ним по просторному фойе. — Мы, знаешь, тут обменялись мнениями и решили посоветовать тебе: отступись от этого Язевого лога.
— Что ты?! — Забалуев, остановившись, недоуменно развел руками. — Как же так?.. Мятлик-то самолучший… Да я бы…
— Чепуха. Не спорь из-за пустяка. Говори — согласен. И точка.
Подошел Огнев.
— Только сейчас приехал? Без жены?-
— Конешно… Зачем ее сюда тащить?!
Никогда Забалуева не вызывали в город с женой, и он перекидывал недоуменный взгляд с Огнева на Неустроева. Секретарь райкома посоветовал:
— В следующий раз обязательно привози жену…
К ним спешил Шаров с билетами в руках.
— Ты, Сергей Макаровну один? А мы для тебя два места бережем.
— За Язевый лог расплачиваешься! — ухмыльнулся Забалуев. — Вроде скуповато.,
— Семенами добавлю, — улыбнулся Шаров. — Клеверными! Будет у тебя сено лучше мятлика.
Забалуев не захотел сесть рядом с Шаровым, — между ними стояло пустое кресло. По другую сторону оказался Огнев. Сергей Макарович начал ему выговаривать:
— Кони не для того вам даны, чтобы маять их. Раскатываетесь по городу! А у кого спросились? Оштрафуем каждого на пять трудодней!..
Никита Родионович, довольный всем происшедшим, в душе улыбался. Он был уверен, что этот приезд, как своеобразная встряска, пойдет Забалуеву на пользу.
А Сергею Макаровичу все представлялось нарочитой затеей.
Для похвальбы перед начальством Шаров привез в театр столько луговатцев, сманил сюда своих гостей и, вдобавок ко всему, подстроил так, что и его, председателя колхоза, вызвали: «Любуйся! Вот какие мероприятия провертываем! Бери пример!..»
Раздосадованный, он едва дождался, антракта и, опередив своих соседей, направился в кабинет директора. Там были и Желнин, и Неустроев, и много других, знакомых и незнакомых Забалуеву людей.
— У меня такое мнение, — заговорил он громко, и на его голос повернулись все, — надо собрать колхозников со всего района. Вот будет праздник!
— Провернем! — подхватил Неустроев. — Спасибо за подсказ. Хорошее будет мероприятие!
— Я поголовно всех привезу, — продолжал Сергей Макарович, подбодренный удачным началом разговора. — Девяностолетних старух с печек поснимаю!..
Поздней ночью они возвращались в Гляден. Высокий небосвод был засыпан звездами, как горохом. Даже луна казалась на редкость маленькой.
Дорога поблескивала. Возле нее, будто вперегонки с лошадьми, мчались мохнатые тени.
Огнев сидел с Забалуевым: Сергей Макарович, захлебываясь хохотом, рассказывал о празднике. Он ведь заранее знал, что у него будет веселее! И не ошибся: гости подмели пол бровями! А молоденький-то плюгаш обморозил уши! Больно хлипкие, как гребешок у петушка!
— Чего же тут смешного? Постыдился бы говорить.
— Ишь ты! Учить принялся! Стыдно-то не мне, а им: слабаки! Как хозяин, я всех употчевал, а сам — на ногах. Порядок!.. А ежели тебе не любо слушать, так я для других слова поберегу.
Некоторое время ехали молча. Потом Забалуев, не выдержав, спросил:
— Ну, а ты чем похвалишься? Как погостилось?
Никита Родионович рассказал не о том, что они пили и ели, а что видели в Луговатке. Пока говорил о гидростанции и зернохранилище, о скотных дворах и лесопилке, Сергей Макарович сердито хлестал коня вожжами, хотя Мальчик и без того бежал так резво, что комья снега из-под копыт взлетали выше передка рогожной кошевки. А когда рассказчик упомянул о колхозном радиоузле, Забалуев не стерпел:
— Уж, грешным делом, не просватался ли ты к ним?
— Думка такая была, да не удалось: Домна за пиджак держала, — ответил шуткой Огнев.
— Значит, в агитаторы к Шарову записался?
— Про хорошее рассказывать не зазорно.
— Хорошее небось и дома найдется.
Огнев сообщил, что соседи составляют пятилетний план. Неплохо бы последовать их примеру.
— У нас не завод, — возразил Забалуев, — Не под крышей работаем — под небом. А природа часто все по-своему поворачивает. Сам знаешь, бывает, утром направляем людей сено грести да в стога метать, а через час — дождь: надо перестраиваться — брать литовки и траву косить. Вот тебе и план!
— Без плана — как без глаз.
— Ишь куда пословицу примостил! А ты мозгами пошевели. Из района планы спускают? Дюжинами! Только успевай поворачивайся. А вы с Шаровым придумали сами плановать. Ни к чему затея — из пустого в порожнее перетряхивать. Район все равно по-своему повернет.
Бригадир перешел к самому главному — к договору о социалистическом соревновании с луговатским колхозом, хотел обрадовать — Шаров обещает семена клевера, но председатель, раздраженно подергивая плечами, оборвал его:
— Ну и лопай траву, коли глупости слушаешь. А мое брюхо калачей просит. На них взрос.
— Да я в книжках читал…
— А ты не всякой книжке верь. Своим умом кумекай… Ну, а что еще вы там понаписали, умники-разумники?
Сдерживаясь, чтобы окончательно не поссориться, Огнев скупо, сквозь зубы, проронил об обязательстве садить лес в полях. Сергей Макарович, раздражаясь все больше и больше, рубанул рукой со всего плеча:
— Опять выдумки!
— А я считаю — дельное предложение. Надо обсудить.
— Тебе бы все обсуждать!.. А председатель зачем поставлен? Он — за хозяйство в ответе!
Прислушиваясь к громкому спору, доносившемуся из передней кошевки, Дорогин усмехнулся:
— Про наши обязательства толкуют!
— Я упреждала: «Не согласится Сергей Макарович, рассердится», — напомнила Домна Потаповна.
Забалуев той порой крикливо доказывал, что и в полевых бригадах, и на фермах, и в саду не хватает рабочей силы, что молодежь уходит в город:
— Добро бы — на производство: не столь бы обидно.Так нет, девки в домработницы поступают. Сельсовет не дает справок на паспорта — все равно бегут. Вот о чем нужно думать. И надо было прямо сказать Желнину, а вы затеяли про какие-то лесные посадки. Фантазеры!
Встревоженный морозами, Дорогин рано утром уехал в сад.
Еще издали, с Гляденского крутояра, Трофим Тимофеевич увидел высокие тополя. За ними яблони укрывались от ветров.
От ворот до сторожки — аллея из старых вязов, одетых инеем. Густые ветви сомкнулись и напоминали своды туннеля. По нему, потявкивая, бежал навстречу огромный рыжий пес Султан. Правое ухо у него болталось, левое торчало, как рог.
— Небось соскучился, чертушка?
Впрыгнув в сани, Султан хотел лизнуть в щеку, но Дорогин повалил его.
— Ладно тебе, ладно…
Предупрежденный тявканьем собаки, от сторожки шел молодцеватый старик в белом фартуке.
— Алексеич, здравствуй! — крикнул Трофим Тимофеевич, подымаясь из саней.
— Здравия желаю! Здравствуйте! — отрывисто ответил сторож, когда-то служивший в старой армии.
— Ну как, сильно пакостят косые? — спросил Дорогин в избушке, обирая ледяные сосульки с бороды.
— Отбою нет. Навалились окаянные. Нынче всю ночь напролет ходил по саду. Промерз до костей.
Трусливый, с первого взгляда как будто безобидный, заяц, про которого детишки поют веселые песенки на новогодних елках, у садоводов издавна числится во врагах. Чуть недоглядишь — заберутся косые в сад, обгложут стволы, да еще выберут те деревья, которые дают хорошие яблоки. Губа у них не дура! Что с ними делать? Перепробованы все пахучие обмазки — толку мало. Самое надежное — обвязать стволы сосновыми ветками: сунется к дереву косой — мордочку наколет. Так можно отвадить. Но в саду — тысячи яблонь, все не обвяжешь. Хлопотно!
Алексеич придумал погремушки, предложил также ребячьи ветрянки-трещотки. Косоглазые испугаются — убегут. Понаделали не меньше сотни: в бураны по всему саду — звон, гром, треск. Но в бураны заяц и сам боится запорошить глаза — дрыхнет в теплой снеговой норе. В затишливые морозы голод подымает его на разбойные дела, а в такую безветренную погоду, как на грех, шумовая защита умолкает…
— Приглядимся к грызунам, — сказал Дорогин. — И найдем какую-нибудь отваду.
Сторож встал, нахлобучил заячью шапку на брови, надел полушубок и подпоясался старым солдатским ремнем.
— Нет, — возобновил он давний спор, — что ни говори, Тимофеич, а ружьем лучше. Ежели положить большой заряд, — он сделал такое движение рукой, будто высыпал в ствол шомполки полную горсть пороха, — запыжить покрепче да пальнуть в одного — все от страху рехнутся! Опять же — мясо на варево! И шкурка денег стоит! .
— А ненароком в яблоньку попадешь — покалечишь, — убеждал сторожа Дорогин. — Век ее укоротишь.
— Малая дробинка не помеха.