Тут же упомянули, что, помимо плана посеяно двадцать гектаров маку.
— Не засчитывают мак, — вздохнул Елкин. — И зря я согласился с тобой. Теперь упрекают: «Шаров прикрывается решением правления. А ты где был?..» Не миновать взыскания.
— Но ведь семян-то действительно нет.
— Говорят, надо было изыскивать…
Оставив Елкина в райкоме, Шаров решил до начала заседания повидать жену. Но и там его ждало огорчение. Теща, высокая, веснушчатая женщина с завитыми крашеными волосами, старая курильщица, говорила басовито:
— Ах, какая жалость!.. Ну, что бы тебе приехать на десять минут раньше, все бы и решили сразу. Танечка так рвалась к тебе, так рвалась. Места не находила. От радости и волнения. Я говорила, что ты можешь приехать за ней. Надо подождать. Нет — убежала. Теперь ищет где-то попутную машину в Луговатку. «Голосует» на дороге… Да вот тебе записка. Читай. И никаких «но». Даже слушать не буду. Хватит для Танечки этой деревенской ссылки. Хватит, Как мать, говорю. Сейчас же отправляйся к этому профессору, твоему другу. Он ждет тебя. Ждет. Тут все написано…
Прочитав записку, Шаров медленно свернул ее и опустил в карман.
— Ну? Ну что ты молчишь?.. Место хорошее, ставка — дай бог каждому! Квартиру обеспечат. С ванной, с горячей водой!.. Танечка прыгала от радости. А ты… Ах, боже мой! Боже!.. Какой ты тяжкодум!.. Выпей чашку кофе и… в добрый час!
Шаров встал, надел фуражку.
— Мне нужно в райком. Срочно…. — И откланялся. — Будьте здоровы!
— Постой, постой… Ты взгляни на это серьезно… Давай поговорим…
— Некогда мне. Извините.
Выходя из комнаты, Павел Прохорович плотно прикрыл за собой дверь: потом достал платок и стер пот со лба…
В коридоре райкома его поджидал Елкин; глянув на лицо, встревожился. Что случилось? Уж не расхворалась ли жена?
Шаров махнул рукой:
— П-после расскажу… — И, вздохнув, добавил: — Есть такие трудноизлечимые болезни…
Про себя твердил: «Потом, все потом… Сейчас ни о чем не думать. Ни о чем, кроме дела…»
Но заставить себя не думать о записке жены было нелегко.
Раньше других членов бюро появилась Векшина.
— Прибыли? — спросила, пожимая руку тому и другому. — Ну, ладно… — добавила неизвестно для чего и направилась в кабинет секретаря.
Шаров надеялся, что Дарья Николаевна замолвит за них слово.
Это предчувствие не было напрасным, — Векшина спросила Неустроева:
— Все-таки ставишь вопрос о луговатцах?
— А по-твоему, не надо ставить? — Неустроев вскинул на нее глаза. — Попустительствовать срывщикам планов? Пусть другие следуют дурному примеру? Так? Что же у нас получится?
— Можно было бы поговорить…
— С Шаровым?! Пробовал. Он гнет свое. На таких действуют одни взыскания.
— Посевная еще не закончена. Возможно, другие колхозы перекроют план по картофелю…
— Авось да небось!.. Отменить борьбу за план, сложить руки и ждать у моря погоды?.. — Неустроев закурил, бросил спички на стол. — Твой либерализм удивляет меня!
Шли часы, в приемной освободилось больше половины стульев. Шаров и Елкин томительно посматривали на тяжелую, обитую черным дерматином, дверь. Время от времени она открывалась, выходили люди, чей вопрос был решен, и в кабинет приглашали других, а луговатцы по-прежнему ждали, когда дойдет черед до них. Шаров волновался: потерян день! Весенний! О котором говорят, что он «кормит год»!
А сегодня надо было еще заехать в райпотребсоюз и оформить документы на бензин — дома осталось на одну заправку. Опять нужны деньги. Уж больно он дорогой! От некоторых перевозок — один убыток. Хотя бы та же картошка… На прошлой неделе подсчитал — схватился за голову. Сколько же получалось? Надо восстановить в памяти и сказать прямо. Пусть убедятся, что нужны какие-то поправки… Достал записную книжку и занялся подсчетами.
Солнце уже клонилось к западу. Объявили перерыв. Все пошли обедать.
Шагнув навстречу Неустроеву, Шаров напомнил:
— Мы здесь — с утра.
— Торопитесь домой?.. А вот с выполнением плана вы что-то не спешите. Незаметно…
После перерыва их пригласили первыми.
— Ну, рассказывай, Шаров… — потребовал Неустроев, надвигая брови на холодные белесые глаза. — Как докатились до срыва сева? Вот теперь и держите ответ вместе с секретарем парторганизации.
Шаров раскрыл свою записную книжку. Пшеницы посеяно больше, чем в прошлом году. Овса — тоже. Горох, ячмень — недосева нет. Остаются просо и гречиха. Земля уже приготовлена с превышением плана почти наполовину. Впервые посеян мак…
— На мак не было плана, — перебил Неустроев. — Кому он нужен?
— Нам. Колхозу.
— Для обмана государства? От вас рабочие ждут картошку, а вы им — мак!
— Никакого обмана. Наша пятилетка утверждена. И план по картофелю мы, согласно своей пятилетке, выполнили.
— Вы сорвали районный план. Он для вас не закон?
— План хорош, когда он известен заранее. Если не за год, то хотя бы за полгода. Но не за месяц. — Шаров, сдерживая себя, говорил спокойно и четко. — А теперь я хотел бы рассказать о маке, чтобы членам бюро было все ясно. Посеяли мы его для укрепления экономики. На строительство требуются деньги. И трудодень надо поднять. Продадим мак — получим хороший доход.
— Базарные настроения! — снова прервал его Неустроев. — А снабжение города овощами вас не волнует? И сейчас не чувствуете ответственности?
— Ну, как же… Я п-понимаю, — заикнулся Шаров, потеряв спокойствие. — Но и колхозников надо п-понять. Вы п-посмотрите, что п-получается. — Потряс своей записной книжкой с расчетами стоимости перевозки картофеля. — Бензин не окуп-пается! Разве это цена? Чем больше сдаем, тем больше убыток. П-посчитайте сами.
— Теперь все ясно! — возмущенно воскликнул Неустроев. — Антигосударственные тенденции!
— Нет, голос рядового экономиста. Считаете, что я не- п-прав — разъясните мне. А, п-по-моему, выход один: если сегодня п-почему-либо нельзя п-повысить п-приемочную цену на картофель — необходимо сеять высокодоходные культуры. Надо же чем-то п-перекрывать убыток.
Отметив, что «рассуждения» Шарова уводят в сторону от обсуждаемого вопроса, Неустроев перекинул взгляд на Елкина:
— А как считает секретарь парторганизации? Можно было изыскать семена и выполнить план по картофелю?
Елкин встал, заговорил сбивчиво:
— Если приложить усилия. К колхозникам обратиться… Позаимствовать… Еще не поздно… Я, к примеру, дам два мешка.
— Вот так и нужно было действовать. А вы позволили расхолодить народ… — Неустроев склонился над бумагами. — В проекте записано: «Шарову указать»… Но он не признал своей ошибки, пытался уйти от ответственности. Меру взыскания надо увеличить. — Он стукнул торцом карандаша по столу. — Выговор!
Векшина задумалась. В начале посевной она, вместе со всеми членами бюро, голосовала за увеличение плана по картофелю. Шаров не выполнил этого решения, и он, бесспорно, должен понести известное наказание. Но не выговор же? Неустроев слишком строг. Ведь то, о чем здесь говорил Шаров, следует изучить и поставить вопрос перед центром.
Когда секретарь спросил, нет ли возражений, Векшина заявила, что не видит необходимости повышать меру взыскания.
— Придется проголосовать. — Неустроев пожал плечами. Подсчитав поднятые руки, снова стукнул по столу торцом карандаша. — Выговор! Принято при одном голосе против. Второй пункт оставить, как записано в проекте: «Обязать Шарова и Елкина изыскать семена и закончить посадку к первому июня». Тут, надеюсь, нет возражений? Принято.
— А высокодоходные культуры необходимы, — сказала Векшина. — Это надо продумать.
— Совсем другой вопрос, — раздраженно заметил Неустроев. — Сегодня его нет в повестке дня.
— Надо записать в план работы райкома, — настаивала Дарья Николаевна. — Жизнь требует.
Домой ехали молча.
Вспоминая обо всем, что говорили на бюро, Елкин думал: «Неладно Павел вел себя… Признавал бы сразу ошибку… Но, с другой стороны, можно и понять его: что на сердце, то и на языке. Выкручиваться да воду мутить не будет…»
А Шаров уже тревожился об осени: «Если хорошо уродится картошка, куда ее? На чем вывозить?.. И какими доходами убыток перекрывать?.. Надежда на сад и на пчел. Вывезти бы пасеку в горы: будет ранний мед. Дороже продадим…»
Когда доехали до Чистой гривы, спросил Елкина:
— Куда теперь?.. Домой не время…
— Правь к Кондрашову, — сказал Елкин. — Сразу поговорим с народом.
Они свернули с тракта и помчались по узкой полевой дорожке, испещренной шипами тракторных колес.
Раскаленный диск солнца уже коснулся земли. Над полями расстилался парок. Пахло молодыми травами, всходами хлебов. Гудели тракторы.
После долгого весеннего дня люди возвращались на бригадный стан. Неподалеку от кухни Кондрашов, засучив рукава, склонился перед умывальником, пригоршнями плескал воду на лицо. На его плече висело старое полотенце, протертое до дыр. Посматривая, нет ли где-нибудь на холстинке целого места, чтобы утереться, он отошел в сторонку и столкнулся с председателем, за которым, поскрипывая протезами, шагал от машины Елкин. Глянув на того и другого, бригадир встревожился:
— Что-то стряслось неладное?.. Я сейчас… — Смахнув влагу с лица, протянул полотенце. — Мойте руки. И пойдемте ужинать. Там и поговорим.
Длинные столы походили на топчаны. Шаров с Елкиным сели за самый дальний, где их уже поджидал Кондрашов, успевший поставить тарелки, полные пшенной каши со шкварками, и нарезать хлеба. Не притрагиваясь к еде, Шаров качнул головой:
— Выручай, Герасим Матвеевич…
Когда он рассказал обо всем, Кондрашов почесал за ухом:
— Картошку на семена еще можно насбирать. Не в этом загвоздка. Земли-то у нас доброй не осталось — вот беда.
— Надо найти.
— Слов нет — надо. А где ее взять? Пустошь распахать? Не будет толку… Зря отхватили у меня ленту паров под лесную-то полосу…
— А если в саду? На новом участке, — подсказал Елкин. — Все равно междурядья придется обрабатывать.