— Верно! — оживился Шаров. — И земля готовая.
— Люди поужинают — о семенах потолкуем, — сказал Кондрашов. — Утром — за лопаты. А сейчас — за ложки. Каша-то остывает.
Но каша была еще горячая. Она так понравилась, что все трое ели, обжигаясь.
Шаров вспомнил о доме. Жена ждет к ужину, заведет свой разговор… Лучше бы не сегодня, — без того достаточно неприятностей…
С бригадного стана все трое выехали в сад, когда на небе, словно белые кувшинки на озере, расцвели звезды. Разбудив Васю Бабкина, вместе с ним побывали на новом участке, помяли землю в руках, условились, что завтра вся садоводческая бригада займется посадкой картофеля.
В село возвращались в полночь. Кондрашов обещал не только одолжить несколько мешков своей картошки, но и побывать у соседей…
Татьяна спала крепко, не слышала, что муж лег рядом с нею. И утром проснулась только тогда, когда он, натягивая сапог, стукнул каблуком о пол.
— Павлик, ты уже уходишь?! Так рано…
— Понимаешь, Танюша, горячая пора. С картошкой у нас…
— С картошкой?! Зачем нам теперь картошка?.. Ты, надеюсь, в институте уже оформился? А мне даже не рассказал, не разбудил…
Вскочив с кровати, Татьяна подбежала к мужу, когда он уже застегивал ремень поверх гимнастерки, и обвила его шею горячими руками.
— Когда тебе выходить на службу? Когда?.. Ну, чего ты не смотришь мне в глаза?.. Я же обо всем договорилась… Или ты не прочитал моей записки?
— Я, Танюша… Да ты не сердись… П-пойми…
Шаров хотел поцеловать жену в щеку, но она отшатнулась от него.
— Ты даже не был в институте? Не был?!
— И не п-пойду.
— Боже мой! В какое положение ты меня поставил! Я договаривалась, просила человека… И вот, когда все улажено… Ну, пеняй на себя!..
Татьяна, прикусив нижнюю губу, чтобы не разрыдаться, метнулась в постель.
— Не подходи ко мне… Не подходи…
— У меня, мать, вчера был такой тяжелый день…
— Они все у тебя будут такие, пока… пока ты не переменишься… Бычиный характер! Молчишь и все делаешь по-своему… Сам и расплачивайся…
— Н-ну, что же… — Шаров повернулся и, выходя из комнаты, уже на пороге проронил: — Я — в п-полевые бригады. На весь день…
Каждое утро Вася просыпался с мыслями о письме. Когда же придет ответ? Когда? И что напишет Вера? Каким чувством будут наполнены строки ее письма? Вспомнит ли избушку в саду? А вдруг там суровое: «Забудь…» Нет, нет, только не это!..
Получая почту для бригады, он всякий раз торопливо перебирал газеты и журналы, а потом, для большей достоверности, спрашивал:
— Мне опять нет письма?
— Пишут, — смеялась заведующая почтовым отделением, курносая женщина, сестра Капы. — Пишут длинное-предлинное письмо! Для второго — бумагу готовят, для третьего — чернила разводят!..
Он был бы рад и маленькой открытке, лишь бы на ней стояла короткая надпись: «Вера». Только одно имя… Много раз он писал это дорогое для него имя палочкой на земле, но озорной ветер тотчас сдувал все, не оставляя следа.
Имена у них начинаются с одной и той же буквы. Надо бы и прозвище придумать тоже с одной. Но лучше «Незабудки» он придумать ничего не мог, чаще всего называл девушку этим скромным цветком.
На опушке бора Вася набрал букет незабудок, которые, казалось, спорили своей легкой голубизной с весенним небом, и поставил на свой стол в старой избе.
Капа, заглянув туда, рассмеялась:
— Не цветы, а мышиные хвостики! Ты бы еще нарвал пастушьей сумки!..
— Кому что нравится. Говорят, на вкус да н. цвет товарищей нет…
— А я люблю большие цветы. Чтобы сами в глаза лезли и сердце обжигали! Есть такие…
Однажды вечером Капа появилась с пестрым букетом кукушкиных башмачков. Тут были и розовые, и малиновые, и желтые, яркие, как пламя. Кто не залюбуется такими?! Подойдя к столу бригадира, она выдернула из горшочка незабудки и хотела на их место поставить редкостный букет. Но Вася оттолкнул ее цветы и выхватил свои из ее руки.
— Чудной ты! — удивилась Капа. — Кукушкины башмачки не всякому попадаются, а глянутся всем, кроме…
— Ну и ставь их там, где они нравятся.
— И поставлю. В красном уголке на самое лучшее место. По крайней мере, девчата порадуются. А ты сиди со своим чахлым пучочком.
Передернув плечами, Капа скрылась за дверью.
С тех пор прошел месяц. Букет из незабудок давно завял. Но Васе было жаль расставаться с ним. Он выплеснул воду из горшочка, а сухие цветы поставил на полку с книгами.
— И зачем тебе дался этот веник? — спросила Капитолина.
— Погоду отгадывать.
— Смешные вы люди! Кузьма Венедиктович отгадывает погоду по усам: мягкие — к дождю, жесткие — к сухим дням. А ты травку в отгадчики поставил. Купил бы барометр.
Капа подошла к столу, за которым сидел Вася, и лукаво улыбнулась:
— Слушай, бригадир, нарвать тебе букет из белых ромашек?
— Не надо.
— Зря отказываешься. Если хочешь знать, ромашка из всех цветов — самолучший отгадчик. Сиди за столом и выщипывай по лепестку. — Капа покачивалась из стороны в сторону. — «Любит, не любит, к сердцу прижмет…»— Озорно подмигнув, выкрикнула — «К черту пошлет!»— и выбежала в сад.
Прошла добрая половина лета. Отцвели луговые цветы. На столе у Васи больше не появилось ни одного букета.
Капа надеялась на успех: пусть не скоро, но переменится Васятка, — выйдет она за него. Станет мужней женой, и жизнь пойдет по-другому. У нее останется забота — о минимуме трудодней. Выработает минимум и будет — жена садовода! — дома сидеть, как сидят по домам жены некоторых бригадиров. Если Шаров начнет упрекать, она ответит:
«А ваша супруга в библиотеке загорает! Дорогу в поле позабыла…».
Все это — в будущем, а пока что приходится показывать, что она — трудолюбивая и заботливая звеньевая. Васятке это нравится.
По утрам, едва бригада успевала позавтракать, Капа командовала:
— Девки, в поход!
Вооружившись тяпками для рыхления почвы, они отправлялись на межу колхозных земель. В полдень повариха доставляла обед к месту работы и в сад звено возвращалось только поздно вечером.
— Ну, как приживаются наши саженцы? — спрашивал бригадир.
— Попробовали бы не прижиться! — отвечала игриво Капа. — У меня на посадку рука легкая, а на непослушных — тяжелая. Ха-ха. Они меня боятся: стоят все кудрявенькие.
Васе давно хотелось взглянуть на лесную полосу, но неотложные хлопоты удерживали его в саду. То он занимался искусственным опылением яблони, то прополкой грядок, где были посеяны семена крыжовника, собранные отцом. Всходы не показывались, и Вася все чаще и чаще рыхлил грядки, покрывавшиеся после дождей твердой коркой.
Почти каждый день он наведывался туда, где зимой Вера помогала ему сеять березку; осторожно приподнимая пласт сена, осматривал поверхность черной, как грачиное крыло, сырой земли. Но там тоже не было заметно ни одной зеленой точки. Неужели семена, собранные им самим всего лишь прошлым летом, оказались невсхожими? Обидно. Очень обидно. Если бы он знал, не обмолвился бы при Вере. В Глядене услышат про неудачу, и девушка, чего доброго, посмеется над его пустой затеей: «Не вышло у тебя… Ничего не вышло…» И напишет тому… своему: «Есть в Луговатке один чудачок…» Ну и пусть пишет. А он, Василий Бабкин, не отступится. Он добьется своего — вырастит саженцы березки. Ведь для них уже намечена полоса поперек всей Чистой гривы.
Помогли проливные дожди. На заветной делянке сено всегда было влажным, и под ним наконец-то появились маленькие, словно капельки, нежные листочки. Увидев их, Вася радостно вскрикнул:
— Растет! Растет моя… наша березка! Наша!
Первой об этой радости должна узнать Вера. Надо написать ей, несмотря ни на что… Написать немедленно…
Вечером, сидя за столом, Вася несколько раз доставал листок почтовой бумаги, но тут же и останавливал себя: «Ни к чему все это…»
Взял обычный лист и начал писать в краевую газету. «Пусть читает… и не думает, что написал для нее одной. Я со всеми поделюсь радостью…».
Кудрявая, веселая береза! После дуба, она едва ли не самое могучее из деревьев. Высоко в небо вскинула свои зеленые ветви. Стоя одиноко где-нибудь на бугре, она выглядит хозяйкой поля, а в молодой роще походит на девушку в хороводе. Любые невзгоды ей нипочем. Но в первые дни жизни она — хилый младенец. Ее приходится оберегать от солнца, от горячего ветра.
Есть хорошая поговорка: «Цыплят по осени считают». И для березки ранний счет может оказаться ошибочным. Лучше всего письмо в газету отложить до осени, когда сеянцы поднимутся над землей и окрепнут. Может, взойдет и крыжовник. Вера прочтет письмо в газете и…
За плечами неожиданно появилась Капа; глянув на исписанный лист, упрекнула:
— Про березку строчишь?! И что ты, бригадир, прилип к ней? А на наши саженцы даже не взглянул, будто они тебе пасынки.
— Я знаю, у них есть заботливая мать, — польстил Вася звеньевой, чтобы она поскорее отвязалась от него.
Но Капе этого было мало.
Ей хотелось, чтобы он похвалил ее там, на лесной полосе, и похвалил бы при всем звене.
— Какой ты к черту бригадир по лесным делам! — разворчалась она. — Ты любишь только по теории указания давать. Нет, ты на практике научи уходу за молодыми саженцами, чтобы они у нас подымались, как квашня на опаре.
— Ладно, завтра — к вам, — пообещал Вася.
Строгими шеренгами стояли молодые тополя, шумели густо-зеленой листвой. Даже в этом младенческом возрасте они, отбрасывая тень, оберегали своих соседок — ягодную яблоню и мелколистную желтую акацию.
Вася шел впереди Капы и, присматриваясь к деревцам, хвалил:
— Прижились хорошо! Замечательно!
— Для того и садили!
— А в междурядьях — сорняки.
— Сейчас порубим! — Капа потрясла тяпкой в воздухе. — Девки, в наступленье. Расходитесь по рядам.
Девушки встали между шеренгами саженцев и принялись за работу. Колючий осот, высокая лебеда, нежный молочай — все падало под остриями тяпок.