Вася продолжал идти серединой лесной полосы. Капа крикнула ему:
— Не старайся зря — сухих не отыщешь.
С приземистого тополька, одетого на редкость крупными листьями, вспорхнула серая пташка. Присмотревшись к веткам, Вася заметил гнездышко, свитое из сухой травы и тонких волокон дикой конопли.
— Девушки, здесь поосторожнее, — предупредил он. — Не отпугните птичку.
— Поселилась на наших деревцах? Вот хорошо-то!
— Поступила на службу в лесную охрану! — улыбнулся бригадир. — Пока детей выкармливает — поймает десятки тысяч гусениц, бабочек… Птицы появились — лес поднимется!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сев еще не был закончен, а Забалуев уже начал заботиться о весеннем празднике. Каждый день он наведывался на пасеку, чтобы попробовать пиво, заквашенное в больших деревянных лагунах; выпив кружку, тыльной стороной ладони стирал пену с толстых губ и говорил пасечнику, лысому старику:
— Крепости маловато. Подмолоди еще — добавь меду. Сам знаешь, приедут гости из города, из разных полезных учреждениев.
Но в день окончания сева Никита Огнев испортил праздничное настроение председателя.
— Завтра — открытое партийное собрание, — напомнил он. — Твой доклад об итогах посевной.
— Отложи.
— Не могу. Объявление вывешено. Беспартийные приглашены.
— Сделай другое объявление. Можешь на меня валить: председатель, мол, забыл и не подготовился к докладу. Оно и в самом деле так.
— Ты всегда хвалишься: «В ночь-полночь разбуди — все про колхоз отрапортую».
— Это правда. Но после ударной работы не грех отдохнуть. Вот честь честью отпразднуем окончание посевной, тогда назначай хоть десять собраний подряд: все провернем.
— Десять нам не надо, а завтра будь готов.
— Ну, упрям, ты, Микита, — рассердился Забалуев. — Охота тебе все ломать через колено. Не к добру это. Понимаешь, не к добру…
Присутствовать на открытом партийном собрании Вера считала для себя за честь. А приглашение Огнева выступить в прениях взволновало ее.
— Надо бы поговорить, — сказала она, — но я не умею. На собраниях у меня путаются мысли.
— Набросай на бумажке, — посоветовал Огнев. — Ведь большую работу провели. А хорошо ли она сделана? Не везде. Были сучки и задоринки. Поговорить есть о чем.
Вспомнилось недавнее. Растревоженная тем, что начало сева конопли откладывалось со дня на день, Вера шла по краю своей полосы, брала горсть сухой, прокаленной солнцем земли и тотчас же бросала: горячая, как зола! «Упустили время — потеряем на урожае».
По дороге пылила «эмка». Вера не хотела смотреть на нее. Каждый день городские дружки Забалуева рыскают по колхозным полям — надоели!
Но машина остановилась, и Вере пришлось поднять глаза.
Приоткрыв дверцу, пожилой человек с круглым женообразным лицом, с золотыми зубами, помахал рукой, подзывая к себе:
— Эй, курносая, подойди-ка сюда!..
С чего он взял, что она курносая? Близорукий, что ли? Вера отвернулась и пошла в глубь полосы.
— Слушай, девушка! — повысил голос приезжий. — Я к тебе обращаюсь.
Вера холодно отчеканила:
— А я не хочу с вами разговаривать.
— Ой, ой! — расхохотался круглолицый. — Это почему же ты не желаешь со мной разговаривать?
— Потому, что вы не научились вежливости.
— Скажи, пожалуйста, какая обидчивая! — Навязчивый собеседник покачал головой из стороны в сторону. — Вы, может быть, снизойдете и скажете, где мне найти председателя?
— Я в конторе не служу, распорядка его дня не знаю, — ответила Вера и быстро-быстро пошла вдаль. Ей был неприятен этот человек.
А через час он снова появился на участке звена. На этот раз приехал с председателем. Они долго ходили по углу полосы, меряли землю шагами, а потом стали забивать межевые колья.
Вера подошла к ним и, сдвинув брови, спросила:
— Кому это отмеряете? Я не отдам землю!
— Это как же так ты не дашь? — развернулся грудью к ней Забалуев. — Председатель колхоза — я!
— А я — звеньевая! Мы тут снег задерживали, удобрения вносили… Землю готовили не для чужих дядей.
— Ты, девка, чересчур бойкая! — упрекнул приезжий. — Вмешиваешься не в свои дела!
— Колхозная земля — наше дело, — ответила Вера. — Здесь не магазин для розничной торговли, а поле.
— Ну, ну! — возмущался незнакомец. — Замуж выйдешь — горя хватишь. Быть твоим бокам битым…
Прошел день. Вера выдергала колья и засеяла всю полосу. А еще через день из города на грузовиках приехали огородники и на засеянной земле посадили картошку.
Сергей Макарович предупредил звено:
— Заставлю выполоть коноплю, как сорняк. Будете выдергивать по одному ростку — дочиста…
Вспомнив об этом, Вера, готовая на все, тряхнула головой:
— Я, Никита Родионович, обязательно попрошу слова. Но с уговором: если что-нибудь лишнее сорвется с языка — не пеняйте…
На партсобрании Забалуев ни слова не сказал о земле, отведенной городским огородникам в нескольких местах обширной Чистой гривы. По его словам, все в колхозе шло хорошо: план сева выполнен, пшеницы посеяно больше, чем в прошлом году. В полях люди работали по-ударному. Но едва он успел произнести последнее слово, как Вера заметила:
— Обтекаемый доклад!..
— Что ты сказала? — переспросил Никита Огнев, председатель собрания. — Я не расслышал.
— Говорю, доклад обтекаемый, вроде машины «Победа»!
— Мы с победой, как говорится, всегда дружны, — попробовал отшутиться Забалуев.
— С кем вы дружны — это мы видели. Знаем, — сердито сказала осмелевшая звеньевая. — Больно часто ездят дружки за колхозным добром…
— Уже начались прения! — Сергей Макарович хлопнул руками по коленям и обратился к Огневу — Может, кто-нибудь желает задать вопросы по существу? Ты спроси собрание.
— А у меня все сразу — и вопросы и выступление, — отвела упрек Вера. — Много появилось охотников получить из колхоза добро, можно сказать, так, за «здорово живешь». Иной день прислушаешься: у одного председательского дружка поросенок в мешке визжит, у другого — гусь гогочет. Со всех сторон дружки подступают ко двору, как волки. И норовят в такую пору, чтобы поменьше попадаться на глаза колхозникам. С пасеки увозят бидоны с медом, с фермы — кувшины со сливками. Осенью отгружают морковь и капусту…
— За деньги берут, — крикнул Забалуев. — Проверьте по книгам.
— А вы меня не сбивайте. Я могу мысль потерять. — Недовольно посмотрев на Сергея Макаровича, Вера продолжала — Даже коня в город увели…
— Взамен другого.
Огнев постучал карандашом по столу:
— Сергей Макарович, имей терпение.
— Несправедливость не люблю. Не выношу, — заявил Забалуев, ерзая по стулу.
Голос Веры звучал все резче и резче:
— Председатель сказал: «За деньги берут». Знаем мы, какие это деньги! Для видимости дружки платят в кассу гроши!..
Если бы все это говорил Никита Огнев или другой член партии, солидный, пожилой человек, то Забалуев, возможно, стерпел бы и выслушал бы до конца, но звонкий и острый голосок злил его. Особенно обидно было слышать все это от Веры, будущей снохи. Ежели не унять при народе, то и дома с ней наплачешься.
Забалуев вскочил, громоздкий, багровый, и, уставившись на Веру, загремел:
— За дружков критику наводишь. У меня нет дружков лично для себя — все для колхоза. Те люди, как говорится, помогают нам. Один дает кошму на хомуты, другой…
Раскрасневшаяся Вера выдержала его пронизывающий взгляд и упрямо предупредила:
— Не кричите. Не старайтесь зря. Теперь вам все равно меня не сбить. Что задумала — выскажу до конца.
Огнев поднял на Сергея Макаровича строгие глаза.
— Садись и записывай. Ответишь в заключительном слове.
— Я не привык записывать, — отмахнулся Забалуев. — Сразу объясню. Один отпускает кошму на хомуты. Другой дает головы от рыбы-горбуши. Мы из тех голов всю весну в бригадах варили уху…
— Ты мешаешь вести собрание, — резко одернул его Огнев. — Я не давал тебе слова.
Сергей Макарович осекся и сел. Вера снова заговорила:
— Очень много раздали земли разным городским огородникам. Во всех уголках — картошка. И посредине Чистой гривы — тоже картошка. Вроде оспы на полях. Отхватили и от массива моего звена…
— Ну, тут, милая, нельзя было не отдать, — опять поднялся Забалуев. — Сами с меня электричество требуете. А тот человек обещает эти — как они называются? — ну, фарфоровые чашечки для столбов. И проволоку тоже.
— Можно достать и без блата.
— Ишь какая бойкая! Пойди попытайся! Без дружков, как говорится, не проживешь. Уж я-то знаю. А ты еще молода, чтобы учить меня хозяевать! А ежели бы ты сама…
Терпение собрания кончилось. На Забалуева со всех сторон закричали так, что даже его испытанный раскатистый бас не мог заглушить возмущенных голосов:
— Порядок надо соблюдать!..
— Затеял спор, как на базаре!..
— Не хотите слушать, тогда я… тогда я… — Сергей Макарович сел. — Слова не пророню…
Вера говорила долго. И о том, что Забалуев не понимает значения лесных посадок, и о том, что севооборота нет, и о том, что хозяйство ведется без плана, а председатель зачастую все решает один, не советуется с колхозниками.
Забалуев уже не мог смотреть на нее. Ну и размахнулась деваха! Кто бы мог подумать, что она такая! Удержу не знает. Уродилась в отца! Не остановится, пока не выпалит всего!
Но вот она замолчала. После грозы обычно наступает затишье. Сергей Макарович надеялся передохнуть в тишине и обдумать заключительную речь, а тут сразу взметнулись три руки и, сливаясь, прозвучали нетерпеливые слова: «Дайте мне!» За тремя ораторами поднялись другие. Забалуев дышал тяжело, шумно, как продырявленный кузнечный мех, и все ниже и ниже опускал голову…
После собрания Сергей Макарович при свете луны запрягал Мальчика в ходок, а сам посматривал на дверь бригадной столовой, откуда с секунды на секунды должен был появиться Огнев.