Но Витюшка боялся показывать косу — как бы не разжали его пальцы.
— Волосы у всех девок одинаковые! Видали мы! — шумели поезжане.
— Коль так, то и разговаривать не о чем. — Девушки заслонили невесту. — Поезжайте туда, где видали дешевую косу!
— Не будем ссориться. Добавлю десятку! — Герасим Матвеевич протянул Витюшке деньги. — Бери! Красная цена!.. Ну, еще пятерку даю.
— Не уступай, продавец!
— Мало, дружка, добавляешь!
— Запрос большой! Надо же сбавлять. Без этого какая торговля?
Коса была куплена за семьдесят три рубля. Зажав деньги в руке, мальчик выбежал из дома…
Дружка взглянул на подруг невесты.
— Ну, а кто же теперь из одной косы сделает две бабьих? Тут дело женское.
— Даром нет охоты расплетать да заплетать, — отозвалась одна из девушек.
А поезжане уже ставили на стол бутылки вина, высыпали на тарелки конфеты и печенье…
Витюшка вернулся, когда в горнице уже все сидели за большим столом. У мальчика была в руках зеленоватая ваза. Тонкая и высокая, с косым срезом наверху. Тетка любит такие!.. Но вот беда — для него не оставили стула. И возле стены к Вере невозможно протиснуться…
Недолго думая, он юркнул под стол. Вынырнул неподалеку от невесты. Дед, потеснившись, уступил Витюшке частицу своего стула. Он поставил перед невестой вазу:
— Вот тебе!.. А за цветами после сбегаю…
Мальчик ждал, когда начнут кричать «горько», но так и не дождался. Наверно, это полагается в доме жениха… Витюшка приуныл — знал, что его не возьмут в Луговатку…
Жених с невестой и поезжане уехали на двух тройках. За ними двинулись гости, приглашенные из Глядена. Шаров и Трофим Тимофеевич задержались на некоторое время, — на машине они быстро догонят свадьбу…
А в это время в Луговатке Катерина Савельевна, готовясь к встрече невестки и сына, уже положила на полотенце каравай пшеничного хлеба и поставила фарфоровую солонку, до краев наполненную солью…
После свадебной гулянки прошли только одни сутки, а Вера уже собиралась домой. Отец уехал еще вчера, вместе со всеми гостями.
Рано утром Василий запряг гривастого Мальчика, на котором когда-то ездил Забалуев.
Катерина Савельевна, уложив подарки, на прощанье поцеловала невестку:
— Будь, доченька, счастлива! Желаю тебе лихого слова никогда не слышать, пасмурных дней не видеть.
— А ты, мама, вместе с Васей приезжай к нам в гости.
— Приеду. Приеду… А сначала его к тебе провожу… Ты не горюй, не кручинься!.. Я помогу ему с передачей сада все устроить поскорее. Ну, в добрую минуту…
Катерина Савельевна медленно закрыла ворота и, положив руки на верхнюю жердочку, долго смотрела вслед удалявшейся тележке. По ее щекам текли слезы…
Вася и Вера ехали молча. На развилке дорог, — одна вела в Гляден, другая — в сад луговатского колхоза, — они расстались. Поцеловав жену, Бабкин выпрыгнул из коробка. Вера, принимая вожжи, опустила голову.
— Я ведь скоро… скоро… — говорил Вася. — А так сразу бросить сад не могу. Ты понимаешь… отец растил. Не могу… Пока найдут хорошего садовода… Но я завтра жекуплю мотоцикл. Мне все наши мотоциклисты советуют… Буду приезжать…
Боясь расплакаться, Вера тронула вожжи. Мальчик помчался, вскинув голову. Грива развевалась на ветру…
Бабкин снял кепку — на прощанье помахать жене. Но Вера ехала, не подымая головы. Все дальше и дальше, Вот уже едва видна. Если сейчас даже и оглянется, то все равно не отыщет его среди полей…
Вздохнув, Вася надел кепку и по обочине дороги медленно пошел в сторону сада. Под его ногами хрустела мелкая прошлогодняя полынка.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вася мчался на мотоцикле. Упругий жаркий ветер трепал рубашку на его спине, пытался заломить козырек фуражки, туго надвинутой на лоб, разогревал щеки, давно задубевшие под беспощадным солнцем.
Впереди, во всю ширину улицы, подымая ленивую тучу пыли, понуро двигалось стадо коров. Равнодушные к машинному стрекоту, который когда-то был для них страшнее свиста пастушьего кнута, они брели, не оглядываясь, не прибавляя шага. Пришлось сбавить скорость до самой тихой и осторожно пробираться возле палисадников.
Ездить Вася научился легко и быстро. Живя в саду, каждый день наезжал в Гляден. А в Луговатку — раз в неделю: чувствовал себя отрезанным ломтем.
Неожиданно столкнулся с Капой. Пережидая стадо, она, располневшая, стояла спиной к палисаднику. За ее широкую юбку держался Вовка, одетый в легкую матроску. На голове у мальчугана была полотняная бескозырка с черными лентами, на концах которых поблескивали золотистые якоря.
Вася остановился:
— Здравствуй, Капитолина Матвеевна!
— A-а, навеличивать принялся! — громко и горделиво рассмеялась Капа, сложив руки на живот.
А Вася уже разговаривал с Вовкой:
— Тебе, матрос, нравится моя машина? Хочешь прокатиться?
Еще не видала земля такого мальчугана, который не хотел бы прокатиться на любой машине. Вовка подтвердил это звонким «ага!» и, подхваченный дядей Васей, взобрался на зеленый бачок «Ижевца» и ухватился за рогали.
— Ты смотри! — пригрозила Капа мотоциклисту, когда тот разворачивал машину в улицу, освободившуюся от коров. — Везешь не мешок репы, а человека! Ха-ха- ха… Своего-то не успел завести, тихоня! Не привык возить маленьких-то…
Провожая глазами мотоцикл, едва заметный в туче пыли, она проглотила смех и всполошилась:
— Ой, упадут! Ой, ухаб! Уронит ребенка… — Испуганно взмахивала руками. — Пропал Вовка!.. За деревней расшибутся!..
Когда вдали снова показался мотоцикл, она побежала навстречу, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Они встретились на середине улицы. Подхватив мальчугана под мышки, Вася поставил его перед матерью:
— Получай своего наследника!
— А потише не мог? Перепугал меня до смерти! Не что-нибудь, а ребенка доверила тебе…
Положив руку на плечо сынишки, Капитолина подняла носик и снова расхохоталась:
— Тебе бы в жисть не рассчитаться за него! Не со мной, а с моим мужиком…
— У тебя, я помню, не болело сердце за сына. Своим не считала…
— А вот теперь переменилась! И мужик мой ужасно любит Вовку. Больше, чем меня! Тьфу, тьфу, не сглазить бы!..
Вася спросил, надолго ли она приехала в село.
— Может, насовсем….
Постепенно прояснились планы и намерения Капы: к зиме родится маленький, жить с двумя детьми вдали от родных будет трудновато, лучше — возле мамы.
Тыдыев соглашается осенью переехать в колхоз, но только на зарплату.
— А вдруг правление не согласится? — Вася приуныл. — Что делать?
— Ладно, выручу. А то совсем высохнешь тут без бабы-то. Из-за тебя пойду на трудодни! — Капа с шутливой горделивостью вскинула голову. — Хочешь — завтра приму сад.
— Вот славно! — встрепенулся Бабкин. — Приходи в контору. Договоримся.
Долго ждал Вася этого дня, а дождавшись — задумался: нелегко уходить из колхоза, с которым был связан, как с родной семьей, всей жизнью, работой, думами о будущем.
На рассвете он уехал в сад. На яблонях наливались плоды. Ветки стланцев устало клонились к земле, а ветки ранеток напоминали початки кукурузы: так много было на них плодов. На прощанье сад порадовал небывалым урожаем! Кусты крыжовника, выращенные из семян, собранных отцом, были особенно дороги. Не проходило дня без того, чтобы Вася не побывал на этом участке. Присматривался ко всему. Перезимовали кусты хорошо. Через месяц созреют ягоды…
Вот они — три десятка кустов. Все выращены из одних и тех же семян, однако у каждого из них есть что-то свое. Они разнятся и по количеству шипов, и по форме листьев. Ясно, что и ягоды будут разными по вкусу. Надо все отметить, все записать, как делают настоящие селекционеры. Лучше бы перевезти кусты в «Победу», но... нет, он не сможет сделать этого. Он не потревожит сада, в котором все связано с памятью об отце. А для наблюдения за маточными кустами будет приезжать раз в неделю.
Вася запряг коня в телегу и, пригласив Капитолину, поехал прощаться с лесными посадками. Сидели спиной друг к другу и некоторое время молчали.
Вот и старая лесная полоса. Осенью на деревьях надо обрезать лишние сучья, чтобы кроны были ажурными, чтобы сквозил ветер, и тогда снег ляжет ровным слоем на всю клетку поля.
— Знаю, — буркнула Капитолина. — Это надо было сделать еще в прошлом году.
Не хватило сил.
— В крайности — весной.
— А весной…
— Можешь не объяснять. — И Капа расхохоталась. — Весну проженихался! Что, не мог ты, как все добрые люди, зимой свадьбу справить? Не говори, не говори. Все равно запишу — твоя недоделка.
Осмотрев все, они возвращались в сад. Теперь Капа сидела рядом с Васей и продолжала вперемежку со смехом сыпать упреки:
— Вольготничал много. От работы за бабину юбку прятался. Специально, чтобы на меня да на Тыдыева навалить побольше…
— Он будет на зарплате…
— А тебе что за дело до его зарплаты?
— Неловко за человека. В колхоз и — на зарплату. Все на трудоднях, а он… Вроде сознательный, а… с такими пережитками.
— А ты с какими? Или у тебя — одни недожитки?.. Другие парни женятся — баб в колхоз привозят, а ты вышел замуж! Ха-ха-ха!.. Молчал бы лучше. Не лез бы с критикой. Небось тоже охотно пошел бы на зарплату.
И Вася до самого сада больше не проронил ни слова. А там, переходя из квартала в квартал, говорил только о том, что нужно было сделать немедленно. Капа, в тон ему, отвечала коротко:
— Вижу.
Но она не умела сердиться, не любила молчать и вскоре спросила, долго ли он будет ходить букой. На ее характер лучше критика, чем молчание. Вася снова разговорился. Он советовал выкорчевать старые деревья, отжившие свой век, и садить новые.
— Обязательно новые сорта, — подчеркнул он. — Саженцы возьмите у нас…
— Уже — у вас?! — усмехнулась Капа.
— У Трофима Тимофеевича, — поправился Вася.
— Быстро ты всеми думками перебазировался туда! Как же, ведь…