Ревир все смотрел в окно. За окном прыгали по земле, наскакивали друг на друга дрозды, чего-то они там не поделили.
– Слушайте, – вдруг сказала Клара, – а у вас дома есть книги?
– Есть.
– Они где, на стенах?
– Да, на полках.
– Вон как, – с удовлетворением сказала Клара. – Это славно.
– Вы любите читать?
– Читать – нет, а книги люблю. Мне нравится, когда они вот так на стенах… я видела на картинках. – Она весело улыбнулась Ревиру. – Если б у меня были дети, я бы хотела, чтоб они читали книжки. Я бы им надарила кучу книг, и они бы выучились читать. (Она подумала о Лаури, он всегда читает книжки в бумажных обложках и подарил ей словарь… уж конечно, он бы захотел, чтоб его дети умели читать. Люди, которые умеют читать, не чета тем, кто не умеет.) Тогда они всё узнают быстрей других ребят. Если б я могла ходить в школу и всему выучилась как надо, я… я теперь была бы не такая.
– А почему вы хотите быть не такой, как сейчас?
Клара слегка покраснела. Засмеялась.
– Да нет, я не хочу.
Ревир посмотрел на нее долгим взглядом. Клара подумала – Джинни со своими, верно, уже сплетничает про них, странно, что Ревиру это вроде и на ум не приходит. Большим и указательным пальцами он в раздумье теребит сомкнутые губы. Он так и дышит досадой, недовольством, и еще что-то здесь есть… он смотрит на нее таким тяжелым, пристальным взглядом, будто все, что вокруг, ему ни капельки не интересно, а вот она не дает ему покоя. А Лаури, верно, уже в пути, он едет к ней, еще несколько часов – и они будут вместе… еще даже не успеет стемнеть. В сумочке у нее лежат те две фотографии, снятые на побережье, – вот бы показать Ревиру! Но она достала только одну – свою.
– Это я снималась на побережье, – сказала она.
Ревир взял карточку. И стал что-то уж очень внимательно изучать. Клара даже смутилась, она ведь показала карточку просто так, безо всякого значения.
Ревир сказал не сразу:
– Тут вы тоже не похожи на себя.
Клара послушно кивнула в знак согласия, а сама подумала: да почем он знает, какая я есть? И протянула руку за карточкой, но Ревир все еще ее разглядывал. Потом сказал:
– Очень странно. Я вас ни о чем не прошу…
Сказал сухо, отчужденно. Казалось, он сейчас переломит карточку пополам. Но он сунул ее в карман.
– Я ж не для того… – растерянно сказала Клара.
– Мне нельзя ее взять?
– Ладно, берите.
– Моя первая жена умерла родами, – сказал Ревир.
Он говорил так резко, что Клара подумала – наверно, его никто не может долго слушать. – Ребенок тоже умер. Это было очень давно, она была так молода… она… теперь она годилась бы мне в дочери. Врачи всячески старались ее спасти, но она умерла. Ваша мать жива?
– Да.
– Где она?
– Верно, во Флориде.
– Почему вы убежали из дому?
– Отец меня поколотил, – сказала Клара.
И тут в мозгу ее вспыхнула новая, неожиданная мысль: она ушла из дому совсем не поэтому, а просто пора было уйти. Однажды они с Розой увидели флаг, и она его украла, и после этого все пошло как-то само собой. Вот потому-то сейчас, годы спустя, в августовский воскресный день, она и сидит тут, в машине Ревира. В смятении она прибавила:
– Он все напивался пьяный и колотил меня, ну и пришлось уйти.
– Вы говорите о своем отце?
– Он напивался и колотил меня…
– Вы его любили?
– Ну ясно.
– За что же?
– Не знаю. Может, нам пора назад?
– За что же вы любили своего отца, если он вас бил?
– Он мне отец.
– Ну и что же?
– Он мне отец, – угрюмо повторила Клара. (Может, Ревир, как Лаури, просто над ней потешается? Вон какие у него колючие глаза, так и сверлят. Лаури иногда тоже так смотрит.) – Когда кого любишь, так, хоть и поколотит, все равно любить не перестанешь.
Ревир задумался над ее словами. Клара прикрыла глаза, ей вспомнилась та улица, и дом, и флаг. Вспомнилось, как она подбежала и схватила его, – она будто смотрела со стороны, словно то была и не она, а кто-то другой. Еще миг – и все пропало, прошлое отступило, и опять она сидит рядом с этим чужим человеком. При чем же тогда отец? Но ничего этого Ревиру не объяснишь.
– Вы скоро собираетесь выйти замуж? – спросил Ревир.
Клара подняла на него глаза:
– С чего это вы спрашиваете?
– Да или нет?
– Не знаю. Вроде нет.
– Но может быть, и выйдете?
Она смущенно засмеялась:
– Да вроде нет.
– У вас есть кто-то на примете?
– Может, вернемся, мистер? Пожалуйста, поедем.
Ревир посмотрел на нее сурово, испытующе, как прежде на карточку.
– Хорошо, – сказал он. – Можно и вернуться.
Клара сидела очень прямо, с видом послушным и в то же время настороженным, как ребенок, который боится, что нечаянно напроказил. Неспешно плыла навстречу знакомая дорога, и Клара прикидывала, далеко ли еще до Тинтерна. Лаури сейчас тоже в пути, через несколько часов он будет у нее. А сама она какая-то медлительная и спокойная, словно разогрелась на солнце. Ревир Тинтерну еще больше чужой, чем она, подумалось ей. Она где-то посередке между ним и этой уродливой кучкой домов, и кое-как расчищенных участков, и пыльных дорог, поросших между колеями сорной травой; может, половина или даже вся эта земля – его собственность, и все равно он тут больше чужой, чем Клара.
Он остановил машину и выпустил Клару, лицо у него было усталое. Наверно, ему все сорок, подумала Клара, это была ее первая ясная и определенная мысль о нем.
– Берегите себя, – сказал он почти словами Лаури.
Клару даже передернуло.
Она кивнула и улыбнулась – мол, да-да, конечно – и, держась за ручку дверцы, ждала, когда же можно будет уйти, когда наконец печальный, давящий взгляд Ревира ее отпустит. Чего он злится, откуда эти недобрые, угрожающие складки у рта? Сказать бы ему, что она сама себе хозяйка, никто не может ею распоряжаться. А если кто и станет ей хозяином, так другой, не Ревир. Но ведь непонятно, чего ему надо. Она никогда таких не встречала, просто не знает, как с ним говорить… И когда с ним рассталась, почувствовала только облегчение, оттого что больше не давит ее этот тяжелый взгляд.
Но пока она поднималась по лестнице к себе, чувство облегчения ушло точно вода в песок. Она снова ощущала на себе взгляд Ревира – вот если бы много лет назад так посмотрел на нее отец, если б он умел так смотреть (только он, понятно, так не умел), никуда бы она не сбежала, этот взгляд удержал бы ее дома. И тогда не было бы Лаури. И не было бы этого нового, ошеломляющего, что она знает о себе (невольно она прижала руку к животу). Да, это правда. А может, и нет? Разве можно знать наверняка? Наконец-то лестница позади, она совсем задохнулась.
Она отворила дверь – может быть, все-таки Лаури уже здесь? – но нет, комната пуста. И жара, как в духовке. Зажужжали было мухи, потревоженные ее приходом, и опять затихли. Клара села на постель, посидела несколько минут, бездумно глядя в стену. А потом перед нею всплыло лицо Ревира и вспомнилось, что поняла она о своей жизни, когда сидела в машине: прежде она думала, будто события, которые привели ее в конце концов к Лаури и к тому, что она, быть может, носит внутри, – будто все это просто случай. А так ли оно на самом деле? Одно за другое цепляется, одно из другого вытекает – и может быть, все в жизни вовсе не случайно?
Она скинула туфли: ныли усталые ноги. Подошла к умывальнику, ополоснула разгоряченное лицо, нимало не заботясь о том, чтоб не забрызгать платье. На подоконнике, на самом солнцепеке, стоял недавно купленный цветок в горшке. Земля пересохла и крошилась, и Клара полила цветок. Провела пальцем по листу – до чего же он хитро устроен, такой маленький и такой непростой…
Что ни возьми, если присмотреться повнимательней, все на свете хитро устроено, все непросто, ничего не поймешь.
Вот бы объяснить это Лаури. И то, что она поняла про свою жизнь. Но думать очень трудно. Когда она старается по-серьезному что-то обдумать, получается, вроде она просто подражает Лаури, ведь это он научил ее думать. Так неужто всю жизнь ему подражать, готовить эти разговоры перед зеркалом? Вот в зеркале ее лицо, и тело ее, а что она вся застыла, будто не дышит, – это из-за Лаури. Это он сделал ее такой. И если она красивая, это тоже из-за Лаури. Это не та красота, о которой она прежде мечтала, не та, что на журнальных обложках, на рекламе губной помады и всякой косметики. В лице, что смотрит из зеркала, что-то странное, словно боль или обида. Ну да, конечно, подумала Клара, у нее такое лицо, словно ее обидели или вот сейчас обидят. Вот откуда это выражение слабости… Когда Лаури придет, она все это ему скажет, как бы ни было трудно сказать, и про ребенка скажет, и тогда он только небрежно махнет рукой – и все станет хорошо.
Она откинулась на подушки, закурила сигарету и стала ждать. Обдумывала – что и как ему сказать, какими словами. Пожалуй, надо начать так…
А ведь все это, даже и ребенок, особенно ребенок, обрушилось на нее нежданно-негаданно, как черепица с крыши, подумала Клара, и лицо у нее стало ожесточенное и растерянное. Ну почему все так странно, так безрадостно? Просто понять нельзя. Никак не разобраться в собственных мыслях. Будь сейчас рядом Лаури, он бы помог разобраться или просто высмеял ее и прогнал эти мысли… но его нет – и вдруг он не придет? Час был еще ранний, но Кларе стало страшно. Она подошла к зеркалу, погляделась – нет, все в порядке, по лицу ничего не заметно. Непорядок только в голове, в мыслях, – этого не видно. И медленно, вяло подумалось: может быть, все кончится тем, что будет у нее ребенок, и родится он так же, как родилась она сама – просто по несчастной случайности. Что-то случайно совпадает или не совпадает, сталкивается с чем-то и все портит… и, если пытаешься чего-то достичь, чтоб жизнь твоя имела смысл, оказывается – все в ней зависит от прошлого, уходит корнями куда-то в дальнюю даль, к родителям, к бабкам и дедам, так далеко, что сердце замирает. Может, оттого и радости как не бывало? Ревир смотрел на нее, а видел какую-то другую девушку, он очень удивился, что Клара такая счастливая, и от этого счастье сразу стало меркнуть. Почему он пошел за нею? Чего ему было надо? Клара обошла вокруг постели, легонько похлопывая в ладоши; как будто она не по себе самой била, не сама себя наказывала. Может, ему всего от нее надо, может, он хочет, как упырь, высосать из нее всю кровь? В эту минуту она была старая-старая, словно уже прожила свой век. Может, Ревир хочет присвоить и ребенка Лаури, и все, что сделал из нее Лаури, и даже то, как Лаури тогда, ночью, в своей каморке мыл ее в тазу…