Они действительно смотрят, но не злобно, а очень- очень удивленно.
– Это правда, что в твоей деревне живут орки? – спрашивает Урзул, крупная серокожая Вышняя из породы бессонных вампиров. Она сама немного похожа на орчиху.
– Не в самой деревне, а в спальном доме, – отвечает ящер и, оценив окончательно обалдевшие лица остальных, поясняет: – Они хорошо умеют ходить за скотом, понимают его, лечат, с ними козы стали сильнее и толще. Эти орки – одиночки, им некуда податься, их никто не хватится. Они сами к нам пришли, мы не вынуждали и даже не звали, но коль уж они приперлись. ну скажите, мудрейшие и древнейшие, вы на моем месте что бы сделали? Выпили орков и продолжали самостоятельно пасти скот?
Вышние переглядываются, тихий ропот трогает каменные стены зала, пару раз взвиваясь до быстрого шепота спорщиков. Ящер снова ухмыляется: вот и зашаталось собранное тобой единство, Ауз – видишь, Вышние, в головах у которых осталось что-то помимо упертости, начали думать, а это ведь так интерес-сно, да?
Ауз тоже видит это и понимает, что ситуация оборачивается не в его пользу.
– Нам нужно решить, как отнестись к этому, – слабым голосом говорит он. – Нам нужно всё оценить и учесть. Давайте пока. разойдемся по своим семьям, а потом.
Но Вышние еще очень долго никуда не расходятся, они окружают ящера и задают ему сотни вопросов, и ящер с удовольствием всем им отвечает, а волк запоминает запахи и повадки каждого вампира, что стоит сейчас перед ним.
В деревне наше возвращение встречают с большим облегчением – шутка ли, Вышний на четыре ночи уехал! Преданность семейства льстит мне, но и пугает – вампиры преданы мне безусловно, потому вся тяжесть принятых решений лежит только на мне, а у меня ведь очень мало опыта.
– Вышний, говорят, третьего дня от нас торговцы уехали и пропали, чего делать-то?
– Волков послали вслед?
– Не, они сразу расчихались и всё, торговцы краску везли, она пахучая, зараза…
Так ли нужно мне было становиться Вышним, не лучше ли быть просто частью семьи, не брать на себя ответственность за два десятка вампирских судеб, не чуять обожающие взгляды каждой чешуйкой, не быть таким невероятно важным – и одиноким?
Нет-нет-нет, если бы я не стал Вышним, семья до сих пор ютилась бы по склепам и жила впроголодь. Не появились бы люди и орки, которые не боятся вампиров, не было бы надежды на новый жизненный уклад. Я всё время что-то затеваю, потому что боюсь остановиться и хорошенько задуматься.
– Вышний, Вышний, а погонщики уже рассказали? Они две лодки перевезли, пока тебя не было, а следом, говорят, еще три лодки придут!
Рассказали, конечно, разве погонщиков заткнешь?
Под мои пальцы подсовывается холодный нос, дыхание щекочет перепонки. Треплю Волка по щеке. Да, и Волка бы тоже здесь не было, и других волков, охраняющих наши владения, и Трех Медведей, таскающих лодки торговцев. Большая часть торговцев – подорожные, они приходят по суше в одиночку или небольшими группами, кто едет на тележке, запряженной осликом, а кто – на ослике или лошади верхом, некоторые вовсе ходят пешими и носят свой товар в больших мешках за спиной. Но самые богатые торговцы, конечно, не приходят, а приплывают. Ниже по реке начинаются непроходимые пороги, так мы научили Трех Медведей возить по суше лодки, и торговцы за это хорошо платят – каждый хочет поскорей доставить свои товары к морю-озеру.
– Вышний, орки снова просят поле засеять.
– Нет.
– Очень просят.
– Нет. Могут взять под огороды еще земли… по полосе каждому.
Позволь засеять поле – потом мельницу затребуют, потом свою торговлю наладят, глазом не моргнешь – целое хозяйство развернется, тогда людей и орков тут будет жить больше, чем нас, а через полвека – еще больше, а там молодые забудут, чьей милостью обрели дом, решат, что не очень-то им нужны вампиры, что сами они справятся с дорогами, зверями и причалами. Нет уж. Обойдутся без своего зерна.
Мы не бедствуем, нам хватает и на зимний корм для коз, и на еду для орков, и на содержание дороги, и на всякие нужды деревни.
Всё хорошо, в общем. Всё, кроме зудящего чувства неустроенности, неугомонённости, которое бессонным ежом вертится у меня в груди и не даёт жить спокойно, как живут теперь все обычные вампиры семьи.
У моего дома топчется человек. Смутно знакомый, мне кажется, я уже видел и эту мясистую сутулую спину под беленой рубашкой, и синие штаны, которые выглядят так, словно их хозяин спал в стогу, и умное живое лицо, словно приставленное от другого человека. Ему лет сорок, верно – в этом возрасте люди не так легко пускаются в дорогу.
К дому я подхожу почти на рассвете, так что не вываливаюсь на человека из темноты, и он не отскакивает с потешными воплями, как это обычно делают люди, а спокойно склоняет голову в вежливом поклоне:
– Вышний.
Я смотрю на него с любопытством: в поклоне нет ничего заискивающего, как обычно бывает у людей и орков, не привыкших к вампирам вообще, а ко мне – в особенности. Привыкшие заискивают тоже, но уже без страха, по привычке. А этот ведет себя так, словно для него естественно быть рядом с кем-то… важным.
– Меня называют Ухо-горло-носорез, – говорит он и улыбается, словно сам придумал это прозвище как глупую шутку. Оно так же не вяжется с его умным лицом, как поношенная одежда.
А я теперь вспоминаю: весной он проезжал мимо с обозом, ехал к какой-то городской шишке, а мне указывали на него и называли его дурацкое прозвище, полученное из-за того, что этот лечитель «так режет душу, что лучше бы тело кромсал».
– Я лечитель расстройств души и памяти, – добавляет он. – Мне сказали, Вышнему могут пригодиться мои умения.
Волк смотрит на меня, а я смотрю на Волка. Когда он был щенком, я не видел в его глазах ничего, кроме ледяной тоски, но потом научился разбирать всякие тонкости. Сейчас он смотрит с надеждой и сомнением – зеркало моего собственного состояния.
Да, я хочу вспомнить всё, что знал до вампирской жизни. С нынешними, ограниченными знаниями о мире вокруг я часто действую ощупью, и мне надоело бояться последствий, о которых я не подумал, потому что о чем-то там забыл.
– Долго объяснять, – говорю я лечителю. – Пойдем в жральню.
Что поделать, придется возвращаться домой днем, когда свет впивается в глаза десятками иголок. Но в спальном доме при жральне вампиры не остаются, ни к чему это. А Вышнему подобное и вовсе не к лицу.
И в свои дома мы людей не приглашаем никогда. Примета плохая: не отвяжешься потом.
С того дня Носыч, как я прозвал лечителя для краткости, таскается за мной еще одним хвостом… на самом деле нет, но мне кажется, что он преследует меня повсюду. Волка он совсем не боится, слушать не касающиеся его разговоры – тоже не опасается, и я думаю, что лечитель просто напрашивается, чтоб его прикопали где-нибудь в чаще, где ходят только родичи Трех Медведей.
– Поведение Вышнего наводит на мысль, что он ощущает некую вину перед орками, – говорит Носыч.
Мы идем от поселения к деревне, полная луна светит так ярко, что ее свет даже неприятен глазам. Волк трусит впереди.
Только что орки подстерегли меня и снова упрашивали позволить им сеять зерно.
– Не думаю, – говорю я, – скорее они начинают раздражать меня. Скажи, еще два года назад кому-то из них могло прийти в голову подобное – подстеречь в ночи вампира и чего-то требовать от него, а?
Носыч хохочет, от леса в ответ лают волки.
– Еще немного – и я всерьез задумаюсь о стаде орков взамен стада коз, – ворчу себе под нос.
– И всё же мне кажется, в прежней жизни Вышнего были орки, которым Вышний сделал зло.
– Может, и были, – я останавливаюсь. – Я тебя здесь поселил не для того, чтобы слушать непроверяемые домыслы. Я хочу вспомнить. Я сразу тебе сказал, что дело сложное, что вампир, единожды вкусивший крови, скоро забывает свою прошлую жизнь, но ты взялся решить этот вопрос. Так решай его, Носыч, а не корми меня догадками.
Он чешет косматую голову.
– Я понимаю нетерпение Вышнего, но не всё делается скоро. Я делюсь своими предположениями в надежде расшевелить память Вышнего, придать мыслям нужное направление…
Фыркаю и иду дальше, мимо загона, где днем орки доят коз для своих нужд, мимо нашей жральни, где можно попить крови и послушать новости. Хотел бы я зайти туда, как обычный член семьи, выпить и поговорить, послушать и подумать, да просто не делать ничего.
Дверь жральни приоткрыта, дразнит запахом свежей крови, разбавленной теплым вином. Жральный подавала – большой выдумщик.
Нет, не могу. Во-первых, если я зайду, другие вампиры окружат меня вниманием настолько плотно, что для обычных разговоров места уже не останется. Это всегда так. Во-вторых, у нас с Волком другая задача, более важная. Не дают мне покоя те пропавшие торговцы, хотя времени прошло много, но всё же я решил пройти дальше по дороге, точнее – чтобы Волк прошёл.
– Я знаю, что семья Вышнего живет в деревне два года, – говорит Носыч, – и в этих краях кого только не встретишь.
Он идёт на полшага позади меня, довольно бодро идёт, только спотыкается время от времени. Я знаю, что для орков и людей любая ночь темновата, но удивляться этому не перестаю. Неужели и я когда-то плохо видел по ночам, а от солнечного света глаза мои не наполнялись слезами?
– А случалось ли так, чтобы через эти края проезжали другие ящеры?
– За «ящера» можно получить хорошего леща хвостом, – говорит мой рот прежде, чем я понимаю, что именно сказал.
От удивления запинаюсь о собственную ногу. Я понятия не имею, что означала эта фраза. Носыч, ничего не заметив, кудахчет:
– Я не хотел сказать грубость Вышнему, я понимаю, что теперь Вышний выглядит иначе и не думает о себе как о ящере.
Шмяк! Носыч улетает в придорожные кусты. Надеюсь, он там хорошенько покатается по козьим следам, хотя по-прежнему понятия не имею, что такого страшного в слове «ящер». Как еще можно назвать мою породу, если не ящериной? Я сам зову себя именно так, и другие Вышние – тоже!