Нет, Харытэй, я не буду, конечно, убивать или бить Тусахова, не буду жаловаться на него и позорить перед людьми. Это было бы по его законам, а я не хочу их принимать. Ведь именно этого и ждёт он от меня… Но я расскажу обо всём Максиму…
Он вдруг почувствовал, что совершенно спокоен. Душевная боль отпустила его, и было какое-то странное ощущение, что — навсегда. Пронзительная боль в сердце тоже утихла. Утихла, хотя и без уверенности в том, что она не повторится.
Харайданов поднялся, запахнул ворот рубахи, пригладил слипшиеся, взлохмаченные волосы. Он был совершенно спокоен. Он был спокоен, ибо принял решение.
Теперь он был готов встретиться с кем угодно, готов к любому разговору. И главное — к разговору с Максимом.
Он стряхнул с себя приставшую хвою, оправил рубашку и повернулся лицом в ту сторону, где мерно шумела на перекатах речка. И в это время оттуда, со стороны брода, послышался крик:
— Отец!
— Не кричи. Я здесь, — громко и четко сказал Ксенофонт.
Из-за крутояра показался Максим. Ксенофонт не двинулся ему навстречу, стоял на том же месте возле поваленного дерева.
— Отец! В чём дело?.. Что случилось?! — от подъёма по яру и от волнения Максим едва переводил дух.
— А где твои люди? — не отвечая на его вопрос, спросил Харайданов.
— Дома остались… С Ариной… — Максим был в замешательстве. — А ты почему… ушёл?
Харайданов молчал — он ещё не знал, как начать тот разговор с сыном, на который он решился.
Но Максим уже, видимо, начал о чём-то догадываться. Пристально посмотрев на отца, он спросил:
— Из-за Тусахова?
Харайданов утвердительно кивнул:
— Да. Из-за Тусахова.
Максим помолчал, потом снова вопросительно поднял на отца глаза.
— Ты что… знал его раньше?
— Да, знал. И твоя мать тоже знала его. К несчастью.
Максим подошел вплотную к отцу, осторожно положил ему руки на плечи, ещё раз взглянул в глаза.
— Отец… — тихо произнёс он и уже другим, мягким, но настойчивым голосом закончил: — Ты должен рассказать мне всё. Понимаешь — всё.
Харайданов положил в ответ свои руки на плечи сына.
— А твои люди?.. Разве они не будут искать тебя?
— Расскажи, отец, — голос Максима был уже требовательным.
— Ну что ж, — Харайданов вздохнул. — Ты сам этого хотел. Впрочем, если даже ты и не захочешь слушать меня, — а может быть и так! — я всё равно тебе расскажу.
Он медленно опустился на замшелый ствол, на котором сидел, придя сюда.
— Садись, сынок. Садись и слушай…
1967
Сорат — простокваша особого приготовления.