Что-то подсказывало ему, что как только он приляжет и заснет — исчезнет эта параллельная реальность, и тогда он не найдет ответы на вопросы, которых с каждой минутой становилось все больше.
Он взял из рук Вани Самохина стакан, выпил вино, ощутив на языке точно такой же резкий кисловатый вкус. Потом кивнул Ване на диван. Мол, садись рядом!
Ваня присел.
— Так что ты интересное хотел мне рассказать? — спросил его Игорь.
— Так ведь это… я ж еще расписки не написал!
— Ну, так бери бумагу и пиши! — сказал Игорь.
Ваня поднялся, вышел из комнаты и тут же вернулся с тетрадкой и жестяной чернильницей, в которой пошатывалась перьевая ручка. Присел за овальный стол, накрытый скатертью.
— Вы диктуйте, товарищ лейтенант! — попросил.
Игорь замешкался. В этот раз он как-то слишком медленно входил в роль лейтенанта милиции образца 1957 года.
— Хорошо, пиши! — произнес он после паузы. — Я, Иван-отчество-Самохин, соглашаюсь добровольно сотрудничать…
Ваня Самохин наклонился над тетрадкой и заскрипел перьевой ручкой, то и дело макая ее в чернильницу.
Игорь подождал, пока скрип пера закончится. Ваня поднял голову, вопросительно посмотрел на милиционера.
— …добровольно сотрудничать с органами милиции, — продолжил Игорь. — И готов, рискуя жизнью, помогать им в борьбе с преступными элементами…
Ваня вдруг обернулся, лицо его выразило растерянность и озадаченность.
— Что-то не так? — спросил Игорь.
— Я рисковать жизнью не обещал, — негромко проговорил он. — Так помогать можно, а с риском — не-а. У мамы сердце больное…
— Хорошо, — вздохнул Игорь. — Пиши без риска, просто помогать…
— Вам же за риск доплачивают и оружие дают! — Ваня, прежде чем вернуться к написанию расписки, бросил многозначительный взгляд на кобуру милиционера.
— …помогать им в борьбе с преступными элементами, — повторил Игорь. — Дата, место, подпись.
Дописав, Ваня аккуратно вырвал листочек из тетрадки, сложил его вчетверо и протянул Игорю.
Игорь деловито взял расписку и сунул ее в нагрудный карман гимнастерки.
— Ну что, я спать? — спросил Ваня.
— А может… — задумался вслух Игорь.
— Что «может»? — осторожно спросил Самохин.
— Может, прогуляемся по городу. Покажешь мне достопримечательности?
— Какие-такие примечательности? — озадачился Ваня.
— Например, дом этого Фимы Чагина.
— А вы что, не знаете? — в голосе парня прозвучало больше, чем просто удивление — неожиданное снисхождение, словно он вдруг понял, что перед ним не лейтенант милиции, а сельский дурачок.
— Знаю, знаю… Но хорошо бы еще разок взглянуть… двумя парами глаз!
Уловив доверие и уважение к собственной персоне, Ваня больше не стал сопротивляться. С готовностью поднялся, обернулся в сторону двери.
— Пойдемте, — сказал. — Я вам короткий путь покажу!
Вывел Ваня Игоря на неосвещенную улицу, прошли они метров тридцать и налево свернули. Пересекли заброшенный двор и старый сад и оказались на другой улице. Эта улица, видать, была поважнее, потому как на ее перекрестках фонарные столбы стояли не для порядка, а для освещения. И дома здесь стояли более основательные — кирпичные, одноэтажные. В их темных окнах отражалась ночь.
— Вон он! — прошептал Ваня, показывая рукой на неприглядное здание с выше обычного поднятым цоколем. Порог со ступеньками, поднимавшимися к двустворчатой деревянной двери, сразу напомнил Игорю об их со Степаном недавнем приезде в Очаков.
Остановились. Откуда-то издалека донесся рык мотоцикла. Игорь насторожился.
— А у Фимы-то не спят! — проговорил Ваня, показывая взглядом на дом.
Игорь с недоумением бросил взгляд на темные окна фасада.
— С чего ты взял, что не спят? — спросил Самохина.
Ваня рукой показал на правый угол дома. Присмотревшись, заметил Игорь, что там, за углом, как-то светлее было, словно из невидимого отсюда окна на землю свет падал.
Жестом руки Игорь приказал Ване за ним следовать. Остановились они у калитки.
— У него собака есть? — спросил шепотом Игорь.
— Не-а! Иначе бы она сутки напролет лаяла…
— Чего?
— Людей к нему много ходит… Собаки такого беспорядка не любят.
Игорь кивнул. И тут негромкий хлопок заморозил его, заставил напрячь слух. Мужские голоса где-то рядом зазвучали. Игорь оглянулся на Ваню, показал рукой на раскидистую невысокую яблоню, росшую метрах в пяти справа, сразу за забором. Они быстро отошли и забрались под ее ветки, на которых еще висело несколько плодов.
Дверь в доме Чагина открылась, скрипнув. Двое мужчин вышли на порог. Закурили.
— А когда он вернется? — спросил один.
— Года через два-три, может, раньше. Если срок скостят.
— Ну, это было б гарно! Пускай от тебя привет письменный передаст!
— Добро, — сказал второй и, закинув на плечо вещмешок, спустился со ступенек и зашагал к калитке.
— Йосип! — окликнул его оставшийся на пороге дома, бросил окурок под ноги и затоптал носком сапога.
— Ну? — Йосип обернулся.
— А если через три года не вернется?
— А если вернется, а тебя не будет? Или дом сгорел?
— Типун тебе на язык, Йосип! Скажешь тоже! Если дом сгорит, то и мне лучше с ним, с домом.
— То-то! — хмыкнул Йосип. — Сам себе накаркаешь! Вернется он!
Скрипнула калитка. Йосип вышел на улицу, плюнул под ноги и зашагал прочь.
Дверь в дом закрылась. Снова на улице тихо стало. Выбрались Игорь с Ваней из-под дерева. Ваня яблоко сорвал и смачно укусил, отчего Игорь дернулся, бросил на парня недовольный взгляд.
— А я чего?! — шепнул Ваня. — Никого ж, а я проголодался…
— Ты этого Йосипа знаешь? — спросил Игорь.
Ваня отрицательно мотнул головой.
— А того, что курил?
— Так то Фима Чагин.
— Фима? — задумчиво повторил Игорь. — Так он совсем молодой…
— А чего ему старым быть? — Ваня пожал плечами.
— Так, а что ты для меня такого узнал? — Игорь вспомнил о словах Игоря, сказанных ранее, у забора винзавода.
— А! Мама сказала, что Фима с Валькой-рыжей шуры-муры водят, и он к ней на базар захаживает!
— Валька-рыжая? Это кто?
— Она в рыбном ряду торгует. Баба — огонь! Только рука у нее тяжелая!
— А чем торгует? — заинтересовался Игорь.
— А чем в рыбном ряду торгуют? Рыбой. У ней муж — рыбак. Он ловит, она продает.
— Покажешь ее?
— А че не показать?! Она у всех на виду, на базаре! Ее за сто метров слышно…
— Ладно, — кивнул Игорь. — Пошли, поспим, а утром — на базар!
На старинный диван, взбугренный невидимыми пружинами, Игорь лег спать одетый, только фуражку и ремень с кобурой снял. Накрылся поверх одежды одеялом. Усталость вроде бы и склоняла тело ко сну, но вот мысленное беспокойство, наоборот, сну сопротивлялось. Перепугался Игорь, что если заснет сейчас, то проснется он у себя в уютной спальне ирпенского дома, так и не разузнав больше ничего и не увидев этой Вальки-рыжей, которая рыбой на Очаковском базаре торгует. И что тогда? Снова коньяк пить и на темную улицу идти? Но одновременно понимал Игорь, что хочешь не хочешь, а ждет его полная капитуляция перед сном. А значит, надеяться надо было на лучшее, а готовиться можно было ко всему. Один план на следующее утро уже имелся, и если не вдаваться в долгие и мучительные размышления о реальном и параллельном мирах, то попадет он с утра — есть такой шанс — на очаковский базар 1957 года. А коли попадет, то — он снова прощупал оба кармана галифе, в которых приятно выпирали по пачке денег, — что-нибудь там и купит на эти вот купюры, из которых в самый раз кулечки для семечек крутить — такие они большие!
Еще не было шести утра, как проскрипело и прозвенело что-то за окном. Игорь открыл глаза, сразу по сторонам глянул, проверяя, где же это он проснулся. На самом деле ощущение продолжающегося сна немного успокоило его — увидел он над собой высокую деревянную спинку дивана с зеркалом, полочками и узорчатым черным дерматином, обитым по краям мебельными широкошляпными гвоздиками.
Глаза его еще разглядывали две фаянсовые статуэтки детей на этих полочках, когда дверь в комнату отворилась и внутрь вошел Ваня, уже одетый, прыская себе на щеки из пузырька с одеколоном.
— С утречком! — сказал он бодрым голосом. — Ну че, на базар, что ли?
Игорь скинул одеяло, поднялся. Расправил на себе чуть примятую форму, сапоги, стоявшие тут же, на деревянном полу, обул.
— А туалет у вас тут где? — спросил.
— На улице, за домом.
— А ванная? Умыться?
— Тож на улице, сразу за углом. Там на стенке сарая умывальник висит.
Игорь хмыкнул, бросил взгляд на фуражку, повернул к двери.
— А мама где? — спросил у Вани.
— Мама уже на базаре, у нас тут народ ранний, с шести на работе, с трех — пьяный! — ухмыльнулся парень.
Игорь уже смелее, раз никого больше в доме не было, вышел во двор, сразу увидел умывальник. Умылся. На языке со вчерашнего позднего вечера кислый вкус вина висел. Пополоскал Игорь рот водой, да не смыла она винный вкус. Посмотрел на деревянную полочку, тут же рядом с умывальником к стенке сарая прибитую. Два обмылка на ней лежали, какая-то жестянка, несколько измочаленных зубных щеток и ни одного тюбика пасты.
Игорь раздвинул рукой залежи щеток, но и под ними пасты не обнаружил. Открыл жестянку, а в ней белый порошок.
«Зубной, что ли?» — подумал, припоминая, что слышал о том, как раньше зубы порошком чистили, а не пастой.
Намочил щетку, ту, что получше, ткнул ее в порошок и приподнял — «бутербродец» знатный получился, даже пальцы ощутили, как потяжелела щетка. Попробовал порошок на вкус — безвкусный! Подраил им зубы, снова пополоскал рот, и ушел с языка винный вкус. Пропал совсем.
— Я тут какао сделал, — встретил его в передней Ваня с белой эмалированной кружкой. — Вот, пейте!
Какао оказалось излишне сладким. Игорь присел с кружкой за кухонный стол, посмотрел в окно, занавешенное ажурной полупрозрачной тканью, чем-то похожей на бумагу, точь-в-точь повторявшей узоры то ли салфетки, то ли скатерки, аккуратно приукрывавшей немаленький радиоприемник, стоявший на тумбочке.