— Может, достать его пушку да стрельнуть ему в лоб? Подумают: выпил и застрелился, — прозвучал устало неуверенный голос Фимы. — Или забрать эту пушку себе?
— Не стоит, — выдохнул Йосип. — Чего над мертвым-то? А пушка пропадет — то и тебе покоя не дадут, ты тут самый приметный…
— Ладно, — согласительно протянул Фима. — Давай-ка шинельку из-под него выдернем. Пригодится еще.
Фима стремительно наклонился к лежащему телу, его рука молниеносно ударила тело в бок. Потом пальцы Фимы цепко взялись за край шинели.
Игорь, сдернутый вытащенной из-под него шинелью с первоначального места падения, лежал теперь на спине, головой почти касаясь пирамиды из пушечных ядер, на которой сидел орел, знаменовавший победу Суворова над турками.
Шаги двух пар ботинок затихли в темноте. Из ближайшей травы выбрел ежик, остановился, задрал остренькую мордочку к небу.
И с неба закапал дождь. Сначала крупные капли застучали барабанщиками по земле, зашелестели по траве. А потом сменили их струи ливня, и весь город окунулся в ночной дождь, всё заблестело: и земля, и трава, и памятник. И снова стала намокать гимнастерка Игоря, и по лицу его полилась вода. И вода эта будто передала какой-то сигнал притаившейся в нем, едва ли способной на большее, чем притаиться, жизни. Или это ливневые струи в полураскрытый рот Игоря попали, но что-то в нем свершилось, что-то сдвинулось в теле, какой-то механизм соскочил со стопора и стал напирать своей слабой пока силой на другие механизмы, что приводят тело в движение, внутреннее и внешнее. Снова дрогнули его веки. Дрогнули и поднялись. А во рту дождевая вода обрела вдруг сладкий, желанный вкус. И почувствовал Игорь возможное спасение, не понял, а именно почувствовал, будто зверь он, а не человек. Тело его дернулось, неуклюже и неслаженно. Дернулось и оказалось на боку. И взгляд его, слабый, прищуренный, заметил, как земля под его головой превращается в дождевую лужицу. И края этой лужицы расходятся в стороны, а значит, становится она больше.
Игорь наклонил свои губы что было сил к земле, к луже. И ощутил на губах воду. Сладкую, холодную. Глотнул и еще больше приник губами к воде. Язык высунул, чтобы, как собака, еще больше забросить в себя этой живительной влаги. Язык, правда, был толще и неповоротливее собачьего. Уперся он языком в землю, в дно лужи. Уперся и провел им по земле, ощущая ее твердость и шероховатость.
— Вода, — смог он вдруг произнести слово, тихое, дрожащее на губах.
И снова прильнул к ней, к луже.
Жизнь, ранее притаившаяся где-то в глубине его тела, стала смелее, выглянула из своего закутка, прошлась по костям и венам, удивляясь, что тело стало оживать и теплеть.
А ливень бил по Очакову со всей силы. И уже не было в городе ночной тишины. Отовсюду лились с шумом потоки воды, останавливались там, где не было очевидного русла, набирали силы и прорывались дальше, вниз.
Игорь, передохнув немного, еще несколько раз пил дождевую воду. И в какой-то момент он «услышал» свои пальцы, пошевелил ими, оперся ладонями о землю под лужей и приподнялся. В животе по-прежнему горело, но горело каким-то тупым, более слабым огнем.
— Жив? — прошептал он, удивляясь и оглядываясь по сторонам. — Я жив…
Ему удалось подняться на ноги.
— А сумка? — спросил он сам себя, озираясь вокруг. — Сумка с деньгами где?
Пощупал карманы галифе. В одном лежала пачка рублей. Второй был пуст.
Тут память вернула Игорю похищенный ядом Фимы Чагина прошлый вечер и эту ночь.
— Фима, — прошептал Игорь.
Жадно вдохнул воздух и сделал неуверенный шаг в сторону видневшегося дома с подсвеченным лампочкой указателем названия улицы и номера. Дошел до калитки, открыл ее, глядя на темные окна дома, но тут же сделал шаг назад. Калитка сама закрылась. А Игорь, пошатываясь, держась рукой за правый бок, который болел сейчас сильнее, чем живот, побрел дальше по улице.
Дождь продолжался, но Игорь его не чувствовал, как не чувствовал более и того, что вся одежда на нем была мокрая, как и волосы и лицо.
Время от времени он отрывал взгляд от тротуара и осматривался. Незнакомые дома и заборы сменились знакомыми, уже виденными. Калитка, ведущая к дому Вани Самохина, остановила Игоря. Он, снова ощущая во рту жажду, подошел к боковому окошку дома. Поднял руку, показавшуюся вдруг удивительно тяжелой, словно держал он в ней двухпудовую гирю. Стукнул по стеклу.
— Ой, что это с вами? — воскликнул испуганно Ваня, впустив мокрого, дрожащего от холода и слабости Игоря в коридор.
Игорь сделал пару шагов и упал. Голые ноги Вани, стоявшего тут в одних фиолетовых трусах, оросились брызгами воды. В коридор выглянула Александра Мариновна в длинной ночной рубашке. Подошла.
— Ой, боженьки! — всплеснула руками. — Синий какой!
Игорь повернул голову, посмотрел слабеющим взглядом вверх, на стоящих над ним людей.
— Яд, — прошептал он. — Меня отравили… водкой…
Мать Вани засуетилась.
— Снимай с него всё! Живо! — скомандовала она сыну.
Сама побежала на кухню, зажгла керогаз, поставила на него ковшик с водой. Достала из тумбочки полотняный мешочек с травами, открыла, принюхалась. Потом взяла две пригоршни сухих трав и в ковшик бросила.
— Надо ж такое, надо ж такое, — приговаривала она, торопя закипавшую в ковшике воду взглядом.
Ваня тем временем раздел Игоря донага, перетащил его по полу в комнату со старым диваном. Накрыл диван простыней. Перед тем как положить туда гостя, обтер Игоря полотенцем. Когда Александра Мариновна занесла в комнату ковшик с отваром, Игорь уже лежал на диване, накрытый под самый подбородок одеялом. Лежал без чувств.
— Тазик принеси! — приказала мать сыну, опуская ковшик, над которым поднимался пар, на тумбочку у дивана.
Ваня сходил за тазиком, потом за жестяной леечкой, какую они обычно использовали при переливании вина в бутылки.
— Холодный какой! — произнесла озабоченно Александра Мариновна, приложив ладонь ко лбу Игоря. — Давай, сунь ему лейку в рот.
Ваня с сомнением посмотрел на ковшик.
— Кипяток же там! — кивнул он на отвар. — Может, воды холодной влить?
— Нет, — отрезала мать. — Не подействует! Давай, вставляй!
Ваня попробовал втиснуть узкое горлышко лейки между зубами Игоря, но оно не пролезало.
— Пальцами раздвинь! Живо! — торопила его мать, стоя рядом с ковшиком в руке.
Ваня с силой раздвинул челюсти Игоря. Просунул лейку. Обернулся к матери.
Александра Мариновна поднесла ковшик к леечке, и заструился темный отвар вниз. Из горла Игоря хрип вылетел, словно бумага там какая-то тонкая порвалась. Его правая рука дернулась, будто он ее поднять попробовал. Мать Вани придавила правую руку своей левой, нависая над головой Игоря тяжелой грудью.
Весь отвар ушел по лейке в горло Игоря. Его тело дернулось, по нему прошла судорога. Александра Мариновна отскочила от дивана.
— Разверни его к тазику! — крикнула сыну.
Ваня обхватил Игоря, повернул на бок. Подвинул голову к краю, подставил тазик.
Из горла Игоря снова раздался хрип, сменившийся рвотным хлюпом. Еще одна судорога скрутила его. Он поджал ноги, и тут же изо рта вырвалась темная жидкая масса.
— Держи его, я пойду еще заварю! — сказала мама Ване.
Больше до утра Ваня с мамой не спали. После трех промываний желудка лоб Игоря стал теплее. Александра Мариновна нагрела на керогазе чугунный утюг и принялась высушивать им милицейскую форму. Вытащила из кармана галифе пачку рублей. Перепугалась. Положила ее на стол и несколько минут, не моргая, смотрела на деньги. Испуг от долгого рассматривания денег исчез, а на его место пришло приятное спокойствие. «Это, видно, из-за этих денег его убить хотели!» — подумала. Высушила и выгладила форму, после чего, аккуратно сложив, оставила ее на табуретке рядом со спящим бледным Игорем. Рубли, сапоги и ремень с кобурой опустила рядом на пол. Только высушенные носки забрала в свою комнату. Включила свет, натянула один носок на лампочку и принялась заштопывать рваную пятку.
Ваня, глянув на настенные ходики, решил последний час до рассвета полистать «Справочник винодела». Вернулся к себе.
Игоря разбудила или, если точнее — привела в чувство резкая боль в правом боку. Он приподнял голову, уперся локтем в матрас и тут же рухнул обратно, подкошенный новым болевым взрывом. Замер, уставившись в потолок. В поле взгляда попала зеленая люстра. Игорь пошевелил пальцами правой руки, после этого дотронулся до болящего бока и в ужасе замер — его пальцы коснулись чего-то липкого.
Тишину разогнал звонок мобильного телефона. Игорь наклонил голову, поискал телефон взглядом. Заметил, что лежит на своей кровати, в своей комнате ирпенского дома. Рядом, на тумбочке, выглаженная, аккуратно сложенная милицейская форма.
Захотелось пить, неприятная резь в животе напомнила о прошлой ночи.
— Ма! — крикнул он и почти не услышал собственного голоса — настолько слаб он был.
Полежал несколько минут неподвижно, подышал ровно и ритмично. Снова крикнул.
Дверь приоткрылась.
— Ты? — Глаза матери выражали удивление. — Где ты был? Вчера весь день твой мобильный звонил, до часу ночи! Где ты…
Мать вдруг замолчала и подошла к кровати.
— Что у тебя с лицом? Ты синий весь!
Ее ладонь легла на лоб Игоря.
— У тебя жар…
— Отравился, — выдохнул Игорь.
— Водкой?! — мама скривила губы.
Игорь кивнул, также скривив губы.
— И бок болит, посмотри! — он показал взглядом направо.
Елена Андреевна приподняла одеяло и ахнула. В глазах — ужас.
— У тебя тут кровь! Я врача вызову! Я… — Она оглянулась по сторонам, словно в поисках помощи. — Я Степана попрошу!..
Мать Игоря выбежала из комнаты. Игорь услышал, как хлопнула входная дверь в коридоре. Снова попробовал приподняться и опять рухнул. Потерял сознание.
Лежал так неизвестно сколько времени. Пока не услышал доносящиеся из окружавшей его темноты голоса.
Кто-то что-то делал с его телом. И это «что-то» отдавалось болевым эхом в ребрах.