Дядя Коля сидел на корточках, подперев скулы ладонями, с искренней завистью глядел на татуировку.
– А тебя, Лех, побрить-постричь-подеколонить если да приодеть, больше сорока не дашь, ей-богу!.. – крикнул он, радуясь другу, как себе. Подумал и спросил, улыбаясь: – Лех, а помнишь, как все тут перед войной еще было… А? Арка вон там стояла, как строили-то ее…
Дядя Леша посмотрел туда, куда указывал Николай – в туман.
– Лес тогда мужики привезли на подводах… Доска сороковка сосновая пахнет как… не поверишь, до сих пор помню!.. А мы летаем кругом – радости! А мужики-то тогда какие были все… здоровые! Не то что теперь! Жарко, по пояс раздетые, топориками махают! За день арку-то подняли, помнишь?
Дядя Леша тихо кивнул.
– А помнишь, как украсили ее тогда? В флагах вся, в еловых ветках… А сельхозвыставка? С колхозов чего только не навезут! Репы – как свиные головы! А яблок, яблок, мама родная! Ведь в каждом колхозе был сад, Леш! Все, все сады держали, а небось не дурней нынешних были! Концентрация, специализация…
Дядя Леша молчал.
– Да, – продолжал дядя Коля вдохновенно. – И мы идем… с галстуками… «Мы пионеры – дети рабочих…» Я на барабане…
Дядя Леша посмотрел на друга чуть насмешливо.
– На каком барабане? – спросил он.
– А кто, ты, что ль? – возмутился дядя Коля.
– А я не говорю… Симаку всегда барабан давали.
– Ладно, Симаку!.. Симак… Да его близко к барабану не подпускали!.. Где у тебя курево?
– В телогрейке погляди.
– Это чего? – заинтересовался дядя Коля, вытащив из кармана телогрейки звонок.
– Звонок, не видишь…
– Купил?
– Ага, – подумав, ответил дядя Леша. – Звонок купил, теперь на велосапед собирать буду.
Дядя Коля засмеялся мелко, по-детски, и дядя Леша прыснул, мотнул головой, удивившись своей шутке.
И пошел к воде, опустив голову, осторожно ступая по холодной, росной траве.
– А! – махнул рукой дядя Коля, быстро разделся и пошел, встал рядом, щуплый, белотелый, в белых, с тесемками кальсонах. Худую его спину перерезали от края до края два страшных глубоких шрама, будто какая-то огромная тварь схватила его поперек, чтобы сожрать, да, пожевав, выплюнула – то ли худ оказался, то ли совсем невкусен.
– Берегет тебя Ирка-то… не простужает, – глянув на кальсоны, пошутил дядя Леша.
Дядя Коля махнул рукой.
– Нечего простужать, Леш…
– Ладно…
Дядя Леша еще раз оглянулся и пошел медленно в холодную воду, как в детстве, испытывая себя и закаляя.
Дядя Коля сунул в воду ступню и взвыл от холода, заскакал на одной ноге, но тут же, скинув кальсоны, закричал вдруг чужим, хриплым и чуть гнусавым голосом:
– Четвертый взвод! Черти корявые, подтянись! – и кинулся, поднимая брызги, в воду.
Дядя Леша вложил прочитанное письмо в конверт, достал из ящика стола стопочку писем, перехваченных резиночкой из-под лекарства, присоединил к ним новое. Он был в чистой белой майке и широких, с большими отворотами темно-синих бостоновых брюках по моде конца сороковых.
Подошел к гардеробу, открыл скрипнувшую дверцу: там висели на плечиках несколько старомодных платьев, толстое мужское пальто с большим сильно потертым каракулевым воротником, пиджак с широкими лацканами и толстыми, на вате, плечами, бостоновый темно-синий, как брюки. Дядя Леша снял с плечиков пиджак и висевшую под ним белую поплиновую сорочку. Впрочем, белой она уже не была, а желто-сероватой от своих долгих лет жизни, с помятым жалким воротничком. Он надел сорочку, пиджак, подумал и взял из незадвинутого ящика стола жестяную коробку из-под зубного порошка, открыл ее, достал награды – два ордена Славы, – приколол их на грудь. Постоял секунду перед мутным зеркалом гардероба. Он был подстрижен и выбрит сейчас, и прав был дядя Коля, что так ему больше сорока не дашь…
Но лицо дяди Леши, глаза были более хмурыми, чем обычно. Нерадостно и тяжко, похоже, было ему надевать сейчас все эти наряды, цеплять награды. А на столе лежала фотография, которую дядя Леша, может, забыл положить в письмо, а может, специально не положил. Это была фотография, сделанная в провинциальном тихом ателье, где наиболее удавшиеся портреты выставляют на всеобщее обозрение в витрине. Она была женщиной лет пятидесяти с красивым лицом и грустными большими глазами. Скромно уложенные на голове волосы делила надвое широкая прядь седины. И как ни тяжко было дяде Леше, он слышал сейчас ее голос:
«Здравствуйте, уважаемый Алексей Алексеевич!
Вот снова пишу вам письмо. Наверное, нескромно это. Вы ведь написали только один раз. Да еще статья в газете про вас. Хотя это не письмо. Но я не обижаюсь, конечно, вы человек занятой, у вас настоящий большой сад. Но я как-то привыкла писать вам письма. Алексей Алексеевич, с радостью вам сообщаю, что все ваши черенки привились. Теперь буду ждать урожая. Боюсь только, что жарко им здесь будет. Но я вот прижилась, хотя и не местная сама, орловская. Это мой покойный муж из этих мест.
Алексей Алексеевич, у нас здесь, конечно, жить – рай земной. Виноград, персики, инжир, орехи грецкие, всё есть. Растет даже такой плод, названия которого вы, наверное, не слышали – фейхоа. Кстати, очень вкусный.
Розы сейчас цветут – глаз не оторвешь! И море у нас рядом – сто метров. Земля здесь, правда, каменистая, но климат такой, что, как говорится, сухую палку в землю воткнешь, и она зацветет.
Алексей Алексеевич, а как у вас виды на урожай? Может быть, напишете мне, если у вас, конечно, будет время. До свидания. С уважением, Вера Васильевна.
Алексей Алексеевич, чуть не забыла. Посылаю вам свою фотографию. Фотографировалась недавно, на Первое мая. До свидания. С уважением. Вера Васильевна».
Дядя Леша пытался определить и разобраться среди коридоров со множеством дверей, у которых тихо сидели, разговаривали, плакали и молчали, ожидая решения своей судьбы или судьбы близких…
Отодвинув дядю Лешу в сторону, прошел милицейский конвой. Вели двух зеленых совсем, но ухмыляющихся, нагловатого вида юнцов – то ли на заседание суда, то ли с заседания. Рядом семенили их перепуганные насмерть, заплаканные матери.
Неожиданно дядя Леша увидел кожаную куртку своего следователя и заторопился по коридору за ним. Костылев шел быстро, хотя и держал перед собой несколько толстых папок с делами. Дядя Леша толкнул кого-то, не заметив, боясь потерять Костылева, и наконец догнал его, пошел быстро рядом, чуть сзади, растерявшись, не зная, как обратиться.
– Товарищ… гражданин следователь… гражданин следователь, – дядя Леша тронул его за плечо.
Тот остановился, обернулся. И дядя Леша несколько опешил. Это был не его следователь.
– Да, я вас слушаю… – сказал неторопливо этот. Он тоже был молод и был серьезен, был даже похож на Костылева, его следователя, но это был не он.
– А я… – виновато улыбаясь, заговорил наконец дядя Леша, – я думал… Мне следователь Костылев нужен…
– Зачем он вам? – быстро и нетерпеливо, точь-в-точь как Костылев, спросил этот.
– Да… как… – не знал, что ответить, дядя Леша. – По личному делу…
Этот улыбнулся:
– Здесь по общественному редко кто бывает…
Дядя Леша смутился, но в лице его, в глазах возникла вдруг злость, и он сказал неожиданно:
– Я признание пришел сделать… Я это… ложные показания дал…
– А, вон оно что, – удивился этот человек. – Тогда пойдемте со мной…
– Олег, уже начинают! – крикнул кто-то из-за спины.
– Сейчас иду! – не оборачиваясь, ответил он.
Они вошли в узкую, как пенал, комнату. Олег прошел к стоящему у окна столу, сел, стал копаться в ящиках, искать что-то.
– Садитесь, – кивнул он на стул напротив.
Дядя Леша подошел, присел осторожно.
– Как ваша фамилия? – спросил Олег, не поднимая головы.
– Глазов… Алексей Алексеевич…
– Да-да, вспомнил, – сказал Олег, вытаскивая из стола папку. Он раскрыл ее, стал читать.
Дядя Леша попытался заглянуть в папку, увидеть, что этот человек читает, заговорил:
– Ну, в общем… там я тогда неправду написал… ложные показания… дал, значит, ложные показания…
Олег поднял на мгновение глаза.
– Да-да, я слушаю…
– …Я, когда стал эти бандероли посылать… А переводы шли обратно. Я, правда, сперва на почте сказал, чтоб не несли переводы… Чтоб обратно отсылали. А она, бандероль, полтора-два рубля, полтора-два рубля. Я их до десятка за день отправлял, бывало. Гляжу – денег не хватает, и всё. Я сто тридцать получаю, куда больше-то? У меня все есть, дом… всё… А тут на курево не хватает… Думаю – чего ж делать? Ну и стал я переводы эти проклятые брать. – Дядя Леша замолчал, глянул быстро на следователя.
Тот молчал, глядя чуть насмешливо.
– Ну, я точно не считал, – продолжил дядя Леша, волнуясь еще больше. – Может, трояк или пятерку куда потратил, а так… Да мне тратить-то не на что, всё есть… А сберкнижки у меня нету, проверить можете…
Следователь оторвался от бумаг. Дверь открылась, женский голос проговорил нетерпеливо:
– Олег, уже начали…
– Сейчас иду! – крикнул следователь и, улыбнувшись, криво сказал: – На район по штату нас два следователя. Я вот и Костылев был.
– А где ж он? – осторожно спросил дядя Леша.
– А он теперь в Москве… Жена москвичка… – Следователь улыбнулся. Лицо его было усталым. Дядя Леша только сейчас это заметил.
– Это «Слава»? – спросил неожиданно следователь, указывая взглядом на ордена.
– Чего? А-а… да…
– А что же, на третий подвига не хватило? – с улыбкой спросил следователь.
Дядя Леша молчал, не поднимая глаз.
– Ну, в общем, так, Алексей Алексеевич, – заговорил деловито и устало следователь. – Мы получили данные с почты о сумме полученных вами переводов и стоимости почтовых отправлений. Минус сто один рубль выходит…
– Как минус? – быстро спросил дядя Леша.
– Сто один рубль вы из своего кармана заплатили, не нажились вы… А кому-то у вас в колхозе хотелось этого, очень хотелось… Ну, всё… – Следователь поднялся. – Извините, я на совещание…