– Да Соловьев был такой, деловой… – заговорил недовольно дядя Леша. – Пришли они, значит… Тогда все кукурузу сеяли… Чуть не с оркестром пришли… И у Соловьева, значит, в руках топор… Ну, я выхватил его и на него. А кто вам сказал?
– Да сказали… Я подумал – попугать решили…
Дядя Леша смутился. Он только сейчас заметил, что новый председатель сидит за столом рядом с ним, а не за столом, как принимал Селиванов, и не напротив, как следователь Костылев.
– А где ж шофер-то ваш… секретарша? – спросил он. – Они ж там все время сидят…
– Сидели, – поправил председатель, – время горячее, а они сидят… Я ее на ток работать отправил, а его в мехцех, в ремонте помогать. По-новому работаем, по-новому…
– Понятно, – еще больше приободрился дядя Леша. – Дело хорошее…
– Ну, это еще не дело, Алексей Алексеевич. – Председатель разворачивал на столе большой лист ватмана. – Вы, наверное, слышали, что у нас – переспециализация… Птицеводство… Отрасль выгодная… На строительство птицеводческого комплекса и жилого поселка нам пообещали восемнадцать миллионов рублей. Вот будущий поселок, видите? С многоэтажным селом покончено! Колхозник возвращается к земле. Но при этом имеются все городские удобства… Вот коттеджи на одну-две семьи… ванные, санузлы, даже камины… Гаражи, подвалы, здесь же небольшие приусадебные участки… А вот школа-десятилетка со спортзалом и бассейном, Дворец культуры, кафе.
– А сад? – насторожившись, спросил дядя Леша.
– Детский сад? Вот он, – ткнул председатель пальцем в какой-то квадратик на ватмане.
Дядя Леша молчал.
– Ах да, извините, – улыбнулся председатель. – Сад ваш здесь, за планом. То есть – наш сад… – поправился он. – Я ведь знаю, что сад этот – исторический, что о нем даже в летописях упоминали… На всю Россию здешние сады были знамениты… Лечились этими яблоками… Воевали, чтобы ими обладать… Вы, быть может, удивитесь еще больше, но в сельхозакадемии я заканчивал садоводческий…
Дядя Леша смотрел на нового председателя удивленно и недоверчиво.
– Так, а как же – по птицеводству? – спросил он, до конца, похоже, что-то не понимая.
– Ну, это, знаете, – развел руками Савченков. – Это сам собой не распоряжаешься, номенклатура… Но за садом мы теперь вместе будем смотреть, если позволите, конечно…
– Так… – растерялся дядя Леша, – всей душой, как говорится. Нам же столько надо! Вот хранилище! Вот все говорят – импортные яблоки хранятся хорошо, их в Москве до нового урожая продают. Да наши яблоки-то лучше! – горячился дядя Леша. – И по вкусу, и по лежкости… Уж по полезности не говорю… Как бы нам овощехранилище, а, Игорь Евгеньевич?
Новый председатель по-доброму смотрел на него и чуть заметно улыбался.
– Все правильно, Алексей Алексеевич… Я с вами полностью согласен… Только не все сразу… На все нужно время, силы… А сейчас вас что волнует?
– Уборка, Игорь Евгеньевич, уборка меня волнует…
В маревом горячем воздухе стоял запах созревших яблок и теплой земли.
Неподалеку от его дома, почти под яблонями, на наскоро сложенных печурках хлопотливые поселковые старухи с выбившимися из-под платков прядями прилипших к потным лбам волос варили в больших тазах варенье из перезревшего белого налива, из некондиционной «китайки» и «райки», которые в округе только и остались, что в этом саду.
Время от времени они вытирали тыльными сторонами ладоней потные лица, мотали головами, безбоязненно и привычно отгоняли пчел, от которых воздух в саду гудел и колыхался.
Дядя Леша шел от пасеки, потирая пожаленные ладони, улыбался, щуря на солнце глаза. Был он в драных брюках, в бессменной своей красной когда-то майке, в старой, с прорехами, широкополой соломенной шляпе.
– Лешк! – крикнула неожиданно высоким веселым голосом одна из женщин. – Ты шляпу-то с чучелы, что ль, стащил, а?!
Дядя Леша улыбнулся. А женщины захохотали, оторвавшись от своего важного и горячего дела.
Колхозники и колхозницы суетились у длинных, с чужими номерами трейлеров – грузили в них яблоки. Здесь работали все: и новый председатель, и тетка Ира с Райкой, и конечно же дядя Леша.
– Всё, перекур! – крикнул председатель и вытер платком пот с лица.
– Может, еще машинку загрузим? – спросил на всякий случай дядя Леша.
Председатель улыбнулся шутливо-укоризненно:
– И не жалко вам, Алексей Алексеевич, людей?
– Они сами себя пожалеют, – отвечал на ходу дядя Леша. – А яблоки перележивают…
– На тот год поболе соберем! – крикнула Маруся-почтальонка, которая сегодня тоже в саду работала.
– Не, – не согласился дядя Леша. – Теперь сад год отдыхать будет. Вы отдыхаете, а сад что ж, без отдыха…
Дядя Леша посмотрел вокруг. День был ясный, теплый, солнечный, может быть, последний такой день в этой осени. Колхозники отдыхали – разговаривали друг с дружкой, смеялись, сидя на ящиках и полулежа на кучах яблок, и все, каждый, ну просто каждый, со вкусным хрустом и видимым на лице удовольствием грыз крупные, краснобокие и сочные яблоки.
И дядя Леша вдруг улыбнулся счастливо и широко, развел в сторону руки, выпятил грудь и, запрокинув голову, вдарил изо всей силы каблуком сапога в землю – пошел в пляске.
– Э-э-х!!! Эх!!! – закричал он, не вспомнив никакой частушки.
– Ну всё, Лешка наш заплясал, значит, девки, дело будет! – весело крикнула Маруся.
Все засмеялись, и дядя Леша остановился, мотнул сокрушенно и смущенно головой и увидел улыбающееся почти лицо Ирки. Постоял и подошел чуть нерешительно. Ирка откусила от яблока, пожевала с хрустом, заговорила громко и совсем дружелюбно:
– Вкусны у тебя нынче яблоки, кум, вкусны! Ничего не скажешь…
– Так работали с Николаем-то твоим, старались, – улыбнувшись, быстро ответил дядя Леша. – Как он там? Некогда сходить все…
– Поправляется… Про тебя спрашивает… Так поехали в воскресенье вместе… на десятичасовой автобус подходи утром… Радый будет… Скоро уж, говорят, выпишут…
Дядя Леша улыбнулся.
– А у меня яблонька столетняя есть одна, секретная… Там яблоков с десяток всего, правда, да хватит… старинный сорт, лечебный… Живое яблочко…
– Молодильное… – засмеявшись, подсказала Ирка.
– Чего? – не понял сразу дядя Леша. – Ага, молодильное, молодильное… – улыбаясь, повторил.
Сзади загудел грузовик.
– Ну, когда грузить будете?! – закричал-заругался шофер.
И дядя Леша, забыв об Ирке, заторопился к нему, поднимая людей для работы.
Гудела и скрежетала в саду техника. Бульдозер давил, резал, смешивал с глиной, сгребал яблоки в одну кучу, где трудился погрузчик «Беларусь». Он хватал яблоки стальным ковшом и сыпал в кузов самосвала. Стекла погрузчика были украшены репродукциями картин Рубенса, вырванными из журнала «Огонек»: похожих сложением на деревенских баб голых дочерей Левкиппа похищали, хотя они и были теперь в мазуте и солярке.
Дядя Леша шел, сутулясь, глядя перед собой в землю. Из погрузчика посигналили, но дядя Леша продолжал идти, не останавливаясь.
– Дядь Леш! – прокричал кто-то.
Дядя Леша обернулся. Витек, дяди-Колин сын, выскочил из погрузчика, оставив поднятым над кузовом ковш с яблоками.
– Ладно, заткнись, – бросил он на ходу шоферу самосвала, который было возмутился, подошел к дяде Леше шарнирной своей походкой.
– Здоров, дядь Леш, как она, ничего-то? – сказал он, широко улыбаясь и прибавил: – Дай-ка в зубы!..
Дядя Леша протянул папиросы.
– Коровки и плодово-ягодным доиться будут, – гоготнул Витек.
Дядя Леша ничего не сказал, повернувшись, пошел дальше.
На автобусной остановке стояли несколько собравшихся в город поселковых; они разговаривали, поглядывая на дорогу, по которой, не торопясь и погромыхивая, приближался грязнобокий колхозный автобус.
Дядя Леша подходил, успевая, даже опережая автобус, и видел тетку Иру с толстой хозяйственной сумкой с передачей для Николая. В руке дяди Леши была сетка с теми самыми, видно, молодильными яблочками. В зубах он держал незажженную папиросу.
Из-за спины автобуса кто-то требовательно посигналил, и он сбавил ход, прижался к обочине, уступая дорогу серьезным спешащим «Волгам». Дядя Леша лишь мельком глянул на них, переложил из руки в руку сетку. «Волги», их было штук пять, затормозили и встали одна за другой в сотне метров от остановки. Поселковые, наверное, обязательно посмотрели бы теперь на начальство, пообсуждали бы его, подогадывались бы вслух, по какому поводу, зачем оно здесь появилось в таком большом количестве, но подошел уже автобус, взвизгнув, распахнул двери-гармошки, и надо было садиться, занимать свободные места, пока они еще были.
Дядя Леша вытащил из кармана открытую пачку «Севера» и хотел вернуть туда папиросу, но, кажется, забыл вдруг про это, как-то рассеянно и неспокойно поглядывая то на начальство, которое выходило из машин, собираясь о чем-то своем совещаться прямо здесь, на обочине, то на грязные стекла автобуса. На заднем сиденье уже сидела тетка Ира. Она видела дядю Лешу и улыбалась ему. Дядя Леша тоже улыбнулся.
– Лех, давай, место держу! – крикнул из автобуса какой-то знакомый мужик и махнул рукой.
А дядя Леша подошел с папиросой к кабине шофера и попросил спички, теперь уже не отрывая взгляда от тех людей, которые стояли около «Волг» полукругом и о чем-то разговаривали.
Вытягивая шею, напряженно и непонимающе наблюдала за ним тетка Ира.
– Леха, давай скорей, – крикнул из автобуса тот же мужик, но дядя Леша даже, кажется, и не услышал, прикурил, вернул шоферу спички и пошел вперед.
Посредине стоял новый председатель. С листом ватмана в руке он объяснял что-то всем, а особенно стоящему рядом высокому мужчине в сером глухом плаще и шляпе.
Новый председатель взмахивал свободной рукой, показывая, видимо, где пройдут улицы нового поселка, а где встанут производственные корпуса птицефабрики. Дядя Леша протиснулся к нему сзади, потянул вежливо за рукав.
– Извиняюсь, Игорь Евгеньич, – заговорил он негромко, тихо даже и почти спокойно, – так как же с шефами, а? Который уже день обещаете… А яблоки падают, гниют… Коровам скармливаем… – Дядя Леша говорил это все новому председателю, а сам взглядывал то на одного начальника, то на другого, словно искал участия. – Я извиняюсь, конечно… – закончил дядя Леша, обращаясь уже ко всем и переводя дух.