– Пошла вон! – закричала Забродина и стукнула обезьяну телефонной трубкой, которая теперь только для этого и годилась.
– Отставить! – возмущенно воскликнул Зароков.
От испуга Чита сиганула на шкаф, заваленный до потолка пыльными гроссбухами. Поднимая страшную пыль, они полетели на головы людей.
Когда пыль немного осела и немного осели страсти, все увидели стоящий на шкафу таинственный аппарат, без сомнения старинный.
– Что это? – удивился Сорокин.
– А сама не знаю, машинка какая-то, списывать не разрешают, – ответила Тося, поправляя прическу.
У Забродиной загорелись глаза.
– А я знаю… – сообщила она. – Между прочим, все наши паровозы стоят законсервированные – тоже на всякий случай.
– Так, – деловито проговорил Полковник и посмотрел на свои часы. Это не было сознательное действие, это был рефлекс… Или инстинкт?
То был аппарат Морзе. Полковник положил руку на ключ и поднял глаза на стоящих рядом людей.
– Куда передаем шифр… – Полковник смутился. – Куда передаем текст?
– В Центр! – выпалила Забродина. – В Государственную думу, в Уголок Дурова, в Организацию Объединенных Наций!
– В какую еще Организацию Объединенных Наций? – возмутился Сорокин. – Вице-мэру и супрефекту Семиреченска господину Огурцову, мы за него голосовали!
– Я за него не голосовала! – выкрикнула Забродина, и в этот момент в комнату вбежал Председатель. Он был грязен как чёрт, бодр и весел. Увиденная картина его восхитила.
– Значит, почту и телеграф мы уже взяли, остались вокзалы? – пошутил Председатель.
– Вы еще ответите за эту шутку, – прошипела Забродина.
Забыв, видимо, для чего он сюда пришел, Председатель махнул рукой, весело подмигнул сидящей на шкафу обезьяне и выскочил из комнаты.
Сквозь темень и непогоду, яростно пробиваясь сквозь снеговые заряды, полетели из Малых Иванов взволнованные точки и тире… Но вдруг рука Полковника застыла на ключе. Он виновато улыбнулся и признался стоящим рядом.
– Я забыл букву «ц»…
– Две точки тире точка, – подсказал Зароков.
Малоивановцы удивленно посмотрели на своего участкового. Они знали, что Полковник не просто полковник, но не догадывались, что старшина не просто старшина.
Даже Кончите это понравилось. Она спрыгнула со шкафа на руку Зарокова и посмотрела на человека с уважением.
Зароков ласково потрепал ее по щеке.
– Две точки тире точка, правда, Кончита?
Ждать ответа пришлось недолго, точнее, его совсем не пришлось ждать – бумажная лента поползла из аппарата почти сразу.
– Есть ответ! – сообщил Полковник.
– Есть власть, есть. – Сорокин забыл о своей роли стороннего наблюдателя и взволнованно заходил по комнате. – Наша власть.
– «В связи с переполненностью районной психиатрической больницы ничем пока помочь не могу. Огурцов», – прочитал ответ Полковник.
Все замерли. Первой пришла в себя Забродина.
– Вот она, ваша власть! – закричала она истерично. – Вот она, ваша демократия! В Думу! В Уголок Дурова! В Организацию Объединенных Наций!
Коровник вычистили, утеплили и натопили, зверей накормили и уложили спать.
Председатель вернулся домой за полночь – усталый, но довольный. Открыв банку килек и отрезав толстый ломоть хлеба, он начал ужинать, но увлекся чтением книги, которую специально взял в клубной библиотеке. Это был огромный фолиант в твердом переплете, на котором золотом было написано: «Звери СССР», а ниже тиснением изображен победно поднявший хобот слон.
Кого там только не было! И мамонты, и саблезубые тигры, и такие чудовища, каких представить себе невозможно.
Председатель с уважением переворачивал страницу за страницей.
«И все наши, все наши», – время от времени повторял он, и в голосе его слышалась гордость.
Перевернув последнюю страницу, Председатель погрустнел и посмотрел на лежащее на кровати животное. Оно свернулось лохматым клубком и вздыхало.
– Все есть, а тебя нету, – сообщил Председатель. – Даже не пойму – мужик ты или баба?
Председатель поднялся.
– Жрать не будешь – сдохнешь! А чего в том хорошего…
Зверь вздохнул в ответ, и Председатель тоже вздохнул. Взгляд его упал на консервы, и в голове родилась мысль. Он взял банку и поставил рядом с животным. Зверь зашевелился и ткнулся мордой в банку. Данилов радостно засмеялся.
– Значит, мужик – бабы их не очень… Вот и хорошо, что мужик… Ешь, ешь… Я, правда, отъел маленько… Да я завтра еще куплю, ты только ешь! Куплю! Это раньше… А сейчас все купить можно. Дорого, правда… Зато можно купить!
Утром распогодилось, вчерашний грозовой снег почти весь стаял, совершенно не ко времени в воздухе запахло весной. Как раньше собирались крестьяне на сход, решая, сеять или не сеять, так и теперь в наши дни собрались малоивановцы, чтобы договориться, как жить дальше. На ступеньках клуба возвышался Павлуша в красной косоворотке. Рядом с ним с горящим взором стояла Змея Забродина. Она основательно подготовилась к мероприятию – тут же на кумачовом постаменте стоял бюст Ленина, восстановленный ею при помощи клея и изоляционной ленты.
Народ внизу курил, гомонил посмеиваясь, но, конечно, волновался.
– Товарищи! – обратился Павлуша к народу, но тут кто-то крикнул: «Поберегись!» – и через мгновение вихрем пронеслась мимо Манюня.
Стоящие рядом Мякиш и Чучмек переглянулись.
– Это что же она, вообще не сворачивает и не останавливается? – задался вопросом Мякиш.
Чучмек кивнул.
– А как же? – Мякиш не мог понять, как же тогда свинка возвращается.
Чучмек усмехнулся со знанием дела и изобразил пальцем окружность Земли. Мякиш поверил. А как было не поверить?
– Товарищи! – вновь привлек к себе внимание Павлуша. Сегодня он был еще красивее, еще значительней, чем вчера. – Прежде чем начать прения, я хотел бы пригласить сюда… виновника, так сказать, торжества, того, кто навел на нас эту пакость!
Все, конечно, сразу поняли кого, да Колька и сам понял. Он вышел к ступенькам, но подниматься не стал. Насупленный, с оттопыренным красным ухом, он был готов стоять до последнего.
– А скажи нам, мальчик, – обратился к нему Павлуша, – ты общался с этими, с позволения сказать, людьми?
Колька кивнул и буркнул недовольно:
– Один раз.
– О чем же ты с ними беседовал?
– Они спросили: «У вас в деревне люди добрые живут?»
Малоивановцы затихли. Прямо-таки замерли, застыли.
– А ты что ответил?
Колька шмыгнул носом.
– Я сказал: «Добрые».
– Тьфу ты! – даже плюнул с досады Чучмек, да и все остальные заругались, возмущенные, можно сказать, до предела.
С Колькой не собирались спорить, возможно даже, он сказал правду, но эта была та правда, которая им сейчас была не нужна.
– Добрые!
– Мы, значит, добрые!
«Добрых нашли», – объясняли они друг другу оскорбительную ситуацию.
Тут медленно и тяжело вышла из толпы баба Шура и, обведя всех горестным взглядом, заговорила:
– Люди добрые! Хоть он у меня на руках и с недельного возраста, нет у меня на него прав. Не мой он сын. Но если доченька моя Любаша сюда заявится, перед всем миром обещаю – убью.
После этого баба Шура поклонилась малоивановцам, ухватила внука за большее ухо и вернулась с ним в толпу.
Народ зашумел, обсуждая, стоит убивать Любашу или нет, но Павлуша был начеку.
– Да, мы добрые! – возвысил он голос, подняв вверх пятерню. – Мы добрые! Но не добренькие. Чем отличается добрый человек от добренького? Добрый – это тот, у которого окотилась кошка, и, ни минуты не медля, он берет котят и топит их в ближайшем водоеме. Вот что такое добрый человек! А добренький тот, кто выращивает их до определенного возраста, до симпатичности мордашки, а потом подбрасывает ничего не подозревающим соседям. Мы добрые, но не добренькие!
Павлуша закончил.
Восхищенно глядя на оратора, Змея зааплодировала.
– Так что, топить их всех будем? – не поняла Тося.
Павлуша улыбнулся.
– Не надо понимать буквально. Зачем топить? Просто надо отвезти их туда же, где мы их нашли. Это же очень просто.
– А «Даешь!» снова будем кричать? – язвительно спросил Сорокин.
Павлуша смутился.
– Вчера был порыв, энтузиазм. А назад можно отвезти спокойно, деловито.
– Почему мы должны здесь страдать из-за этих циркачей? – включилась Забродина. – Они небось сейчас по Брайтону-Бичу разгуливают, в огнях рекламы купаются, а мы должны здесь своими жизнями рисковать? Не выйдет, господа хорошие! А вы, – Забродина обратилась персонально к Сорокину, – вы не только «Даешь!», вы еще «Интернационал» запоете.
Сорокин не нашелся, что ответить, молча занервничал, но тут в дискуссию вступил старшина Зароков:
– А вы почему туда забрались? Почему вы – наверху, а все остальные внизу?
Павлуша развел руками:
– Это получилось само собой… Нас, как говорится, выбрало время! Нас выдвинули массы…
– Как выдвинули, так и задвинем! – кажется, это крикнул Сухов.
Кто-то свистнул.
– Надо выбрать Председателя! – предложил Сталин.
– Мы не против, но вначале нужно договориться о процедуре, подготовить бюллетени, урны… – попробовал вразумить массы Павлуша, но те вышли из повиновения.
– Председателя! Председателя! – кричали они.
Егорыч понял, что речь идет о нем, только тогда, когда его стали подталкивать в спину. Он думал – председателя, а они предлагали Председателя.
Выйдя пред лицо народа, Данилов вначале растерялся, стянул со лба на глаза шапку армейскую старого образца и постоял так.
– Ну, если такое дело… – заговорил он. – Попались бы мне сейчас эти циркачи, накостылял бы им по шее как следует!
Всем понравилась эта мысль, всем захотелось накостылять циркачам по шее, поэтому Председателю зааплодировали.
– Но их нету пока, – продолжил Егорыч. – А звери… Никому они здесь не нужны, а ООН далеко. – Данилов озорно глянул на возмущенную Забродину. – Я сегодня ночью не спал, все разбирался, что за зверя мне Колька подсунул.