– Во, бойцы какие! А ты, Петрович, вроде мужик как мужик, а нарожал полный дом девок! И как это ты работаешь?
– Да как и ты, – отозвался на ходу Петрович, – беру отбойный молоток и работаю.
Шахтеры захохотали. Их смех гулко отдавался в высоком потолке, перекрывая шум воды, который доносился из-за закрытой двери.
– Ну, чего стоите? – обратился громко к Серому и Борису кучерявый. – Или в трусах мыться собрались? Мыло у меня есть, мочалка тоже, полотенцем одним вытремся! Мы ж мужики! Айда!
Серый и Борис стянули трусы, сунули ноги в колодки и, застучав ими по полу, заторопились за кучерявым.
Здесь стоял пар, смешанный с шумом бьющей сверху воды и хохотом шахтеров.
– А вот еще случай был, – доносился голос, – до войны еще, у нас на Урале. Две бабы на улице ругались страшно. Ревновала одна другую, что ли… Хрен их разберет. На улице проходу друг другу не давали. Как встретятся – ровно кошки. Ну, сошлись они раз, поливали друг друга, поливали, а потом одна говорит: «На вот тебе!» – поворачивается и задом к другой становится. Мол, вот тебе, кто ты есть!
– Ага! – обрадованно воскликнул щуплый мужичонка, растянув в улыбке до ушей рот.
– А та, другая, – продолжал рассказчик, – тоже не дура была. Взяла и к той задом повернулась. На вот, значит, посмотри!
Шахтеры захохотали. Тот подождал, пока смех утихнет, и с улыбкой продолжал:
– Время идет, а они не поднимаются. Уступить боятся. Народ собрался, пацаны кругом бегают.
– Ага! – воскликнул во второй раз щуплый мужичонка еще радостнее.
– А тут мужик одной идет. Попробовал он совестить их, растащить – не идут, упираются… Ну, он взял и стал рядом со своей.
Шахтеры снова захохотали.
– Два один, значит! – весело закричал щуплый и хлопнул себя по худым коленям.
– Та, значит, видит, какое дело… проигрывает. Вскакивает и бегом на завод, на мужика того жаловаться. А он у нас завкомом был. Выгнали из завкома!
– Ну?!
– Он тогда на собрании, когда выгоняли, говорит: «Что же мне делать было? Они б так до зимы на улице стояли. А мне баба дома нужна. Обед варить, да и вообще…»
Хохот заглушил шум воды. Когда смех утих, чей-то совершенно серьезный голос спросил:
– Слушай, Николай, скажи честно… Это ж ты небось и был?
Серый и Борис даже поежились от хохота шахтеров, переглянулись и улыбнулись. Кучерявый подошел к ним, наклонился.
– Вы что это, только под водой стоите? – спросил он. – Берите вот мочалку да спины трите друг дружке. Да посильней, посильней! На спине самая грязь собирается. – И крикнул в сторону: – Эй, не материтесь, пацаны здесь!
Шахтеры замолчали и занялись трудом – терли до красноты друг другу спины, вдыхая с шумом воздух и отфыркиваясь.
…Одевались Серый и Борис вместе с кучерявым быстро и весело.
– Спасибо, дядь, – сказали они кучерявому и уже пошли, но тот остановил:
– Погодите, куда заспешили?..
Серый и Борис переглянулись.
Они снова пошли по длинному коридору вместе с другими шахтерами.
В большой светлой комнате, где стояли стулья, покрытые кумачом столы, висел портрет Сталина, было людно и шумно. У зарешеченного окошечка кассы стояла очередь. Шахтеры, склонившись, получали пачки денег, отходили, пересчитывая, засовывали получку в карманы брюк, гимнастерок, пиджаков.
Подошла очередь кучерявого. Он взял деньги, пересчитывать не стал, тут же засунул пачку в глубокий карман широких брюк.
– Пошли, бойцы, – весело сказал кучерявый.
На улицу шахтеры вышли гурьбой, но сразу разбились на группы по нескольку человек. Кучерявый шел один, а рядом – Серый и Борис. Шахтеры были не похожи на себя – тех, вышедших из шахты, и тех, которые мылись в бане. У них чистые розовые лица и зачесанные назад частой расческой, не высохшие еще блестящие волосы. У Серого и Бориса тоже розовые лица и причесанные чубы.
Первый дом на пути шахтеров – белый, красивый, с колоннами и вылепленными наверху буквами – «Столовая». Большинство шахтеров направлялось к ней. И кучерявый тоже.
В столовой стоял папиросный чад и гомон голосов.
Кучерявый огляделся, выбрал свободный наполовину стол, подвел к нему Серого и Бориса.
– Сидите, – указал он на свободные стулья, оглядываясь озабоченно и деловито и здороваясь почти с каждым, кто был здесь.
Серый и Борис смущенно присели на стулья. Борис поставил банку на стол, но тут же убрал ее на колени. Напротив них сидел пожилой сухощавый мужик в гимнастерке и кепке. Перед ним стояла пустая четвертинка, стакан и пара кружек пива. Он устало и одиноко пьянел, отхлебывая пиво, всякий раз насыпая на край кружки щепоть крупной серой соли. Он не видел ребят.
– А вот и супчик! – улыбался, стоя перед ними, кучерявый.
В руках он держал круглый стальной поднос, а на нем две большие, наполненные до краев тарелки и крупно нарезанные полбуханки серого ноздреватого хлеба. Он поставил на стол тарелки, хлеб, протянул ребятам ложки и подмигнул.
– Давайте-ка… кушайте… Супчик первый сорт, горохово-музыкальный.
Серый и Борис смутились еще больше и, обернувшись, смотрели в спину кучерявого, который пошел к прилавку, где стояла небольшая очередь за пивом.
Продавщица – крупная, краснолицая, с татуированной рукой, в грязном переднике и белоснежной наколке в волосах – торговала быстро и весело.
– Пару кружечек, Рай, – сказад кучерявый и спросил: – А конфеток нет никаких?
– Сладенького захотелось? После горьконькой? – пошутила продавщица и засмеялась.
– Да не, ребятишки вон, – указал кучерявый на Серого и Бориса.
– Не, нету… Третьего дня были подушечки, все разобрали… – Продавщица наливала пиво и посматривала на ребят.
Кучерявый вернулся к столу – с пивом.
– А вы чего не кушаете? – заругался он. – А ну-ка, кушайте! Ишь, сидят, как эти… Да поставь ты свою банку, чего ты за нее держишься?..
Кучерявый посмотрел внимательно на мужчину, который не видел ничего перед собой, а видел только то, что было сейчас в нем, что болело и жгло, вздохнул и, ничего не сказав, выпил залпом полкружки пива.
– Кушайте, кушайте… – прибавил он. Серый и Борис ели быстро, видно только сейчас, за едой, почувствовав, как они голодны.
– Вот так вот, наворачивайте, – подбадривал негромко кучерявый. – А не хватит – добавки возьмем. Рубайте, бойцы…
Борис оторвался от супа, переводя дух, улыбаясь, смущенно спросил:
– Дядь, а как вас звать?..
– Дядь Толей меня звать, – ответил кучерявый.
Борис поворачивается к Серому и тихо повторяет:
– Дядь Толя…
Кирпичники – на насыпи железной дороги. Деревянщики – у своих деревянных сараев. Их разделяют огороды. Время от времени то с одной стороны, то с другой летят камни.
– Эй вы, деревянщики, деревянные морды!.. Идите сюда, мы вам покажем! – кричали с одной стороны.
– Сами, морды кирпичные… идите сюда! – отзывались с другой стороны.
– А чего у вас делать, нам и тут хорошо…
– А… испугались… в штаны навалили… ха-ха…
– Сами в штаны навалили…
– Цепью, – негромко скомандовал Витька, но все его услышали, пошли вперед по частым межам огородов, вытянувшись в цепь.
Кирпичники кидали камни, но не точно. Деревянщики не отвечали, а молча и сосредоточенно наступали. Удар! Петька замер и, ничего не понимая, свободной рукой взял большой выцветший картуз за козырек и обнажил лоб. На лицо хлынула кровь. Он резко натянул картуз почти на глаза, спрятал кровь и закричал:
– Вперед!
– Вперед! – отозвались остальные, побежали к линии, бросая в противника камни.
– Вперед, наши! – кричали пацаны.
– Вперед! – кричал Серый.
– Вперед! – кричал, стараясь не отстать, Борис.
Кирпичники дрогнули, стали медленно отступать. Деревянщики уже взбирались на насыпь, когда вдруг оттуда, с другой стороны, выскочила засада; несколько человек с камнями. Деревянщики оказались под градом камней, а самим кидать уже было нечего. Они скатились с насыпи и увидели, что наверху остались Витька и Петька.
Камень попал Витьке в грудь. Он согнулся, сморщился от боли.
– Витьку ранили, – закричал Петька. – Вперед, наши!
И хотя ни камней, ни болтов уже не осталось, все повернули и побежали с криком «ура!» на кирпичников. И те вновь не выдержали, кинулись к своим кирпичным домам и сараям.
Они скрылись в парадном и оказались запертыми в нем. Иногда в черном проеме мелькало любопытное лицо и сразу пропадало, боясь получить в лоб камнем. Через некоторое время из дома донесся предупреждающий голос:
– Эй, не бросайте! Переговоры…
Из двери вышли двое больших кирпичников с настороженными, но не испуганными лицами.
– Вить, иди сюда, поговорить надо, – сказал один.
– Говори, мы здесь свои, – ответил Витька громко.
Свои поддержали Витьку нарочитым смехом.
Кирпичники переглянулись, пошептались, и опять тот же сказал:
– Надо поговорить… только без пацанов…
Витька бросил на землю камень, который держал в руке, и направился к ним.
– Не ходи, – шепнул кто-то из пацанов.
За Витькой пошел Вадим. Пацаны недоверчиво смотрели на переговорщиков.
Витька с Вадимом вернулись.
– Пошли, – махнул Витька рукой и, ничего больше не говоря, направился к своему деревянному сараю. За ним – все остальные деревянщики.
За углом сарая сидит на корточках Петька. Кровь течет из-под картуза на лицо. Он прижимает ладони ко лбу, не пуская кровь на глаза, часто и удивленно моргает.
Солнце – высоко, а ветра нет. От рельсов и шпал поднимается прозрачное слоистое тепло. По обеим сторонам линии – поля, впереди дорога пересекает линию. Там – шлагбаум и белая железнодорожная будка.
Серый и Борис ускорили шаг. Тихо открыли дверь будки. У окна за столом, на котором лежали железнодорожный фонарь и желтые свернутые флажки, сидела, подперев рукой щеку, немолодая женщина.
– Теть, попить дайте, – попросил Серый.
– Попейте, попейте, – сказала она и тихо улыбнулась.