Вдруг никто и никогда не разоблачит Садовника, и он продолжит обычную жизнь, совершив то, что он совершил? Продолжит ходить по улицам, есть вкусную еду, радоваться жизни, целовать женщин.
Я застонал, как от зубной боли, вскочил, зашагал туда-сюда по комнате мимо шкафов Шерлока Холмса с криминальной картотекой.
Как же мне хотелось воскресить моего дорогого друга! Воскресить, чтобы он нашел и покарал убийцу. Я схватился руками за волосы, дернул. Мне хотелось сделать себе больно – чем больнее, тем лучше. В поисках чего-то острого – карандаша или ручки – моя рука очутилась в кармане брюк, и я вытащил сложенный вчетверо листок.
Пять нежнейших цветков распустились в саду.
Беатрис, Ирэн, Розамунд, Эмбер…
И еще одна, имя чье – табу.
Пока ветер злой не сорвал лепестки
С моих милых цветов,
Я цветы сорву.
Беатрис, Ирэн, Розамунд, Эмбер…
И еще одну, имя чье – табу.
35
– БАРБАРА!
Страшный крик раздался внизу.
– Барбара, девочка моя! Дитя мое!
Я выскочил из комнаты и посмотрел вниз. Посреди гостиной стоял Лестрейд, рядом с ним – перепуганная до полусмерти миссис Этвуд. Лицо инспектора было серым, седые волосы торчали вокруг головы подобно налипшим клочкам бумаги.
– Ватсон! Она пропала!
– Кто пропал? – еще не до конца придя в себя, спросил я.
– Моя дочь, Ватсон! Моя Барбара!
Он пошатнулся и упал на колени. Бедный седой старик!
Я сбежал вниз по ступенькам, помог ему подняться.
– Успокойтесь, Лестрейд! Миссис Этвуд, воды инспектору.
Экономка быстро сходила в кухню, принесла стакан воды. Руки Лестрейда так тряслись, что он не мог пить: зубы стучали по стеклу. Я забрал у него стакан.
– Вы уверены, что Барбара пропала, инспектор?
Он посмотрел на меня как на безумца.
– Абсолютно уверен, Ватсон. Абсолютно. Она у Садовника.
При этих словах инспектор издал болезненный всхлип и сердце мое сжалось от жалости.
Я усадил Лестрейда в кресло у камина. В то самое кресло, в котором когда-то сидел Шерлок Холмс. Миссис Этвуд принесла немного этой чудовищной жидкости, что русские называют vodka. Я заставил инспектора сделать глоток. Ему, кажется, полегчало.
– Расскажите все, Лестрейд.
Барбара ушла из дома примерно в 6 вечера, ничего не сказав мисс Старридж. Лестрейд вернулся из Скотленд-Ярда в девять, позвонил мне насчет «того дела» и поднялся к Барбаре, чтобы пожелать ей доброй ночи. Девушки в комнате не было.
– Я поднял на ноги всю полицию Лондона, Ватсон, – проговорил Лестрейд мертвым голосом. – Лучшие ищейки прочесывают… Черт подери!
Он спрятал лицо в ладонях и зарыдал.
– Они не найдут ее! Не найдут! Как тех четырех девочек!
Мне было невыносимо видеть, как плачет этот старый служака, прошедший огонь, воду и медные трубы. Но нужно было что-то делать.
– Возьмите себя в руки, Лестрейд, – попытавшись придать голосу твердость, сказал я. – Иначе нам не найти Барбару.
Он стонал, покачиваясь в кресле и не отнимая ладоней от лица. Наконец, убрал руки и взглянул на меня.
– Помогите мне, Ватсон. Молю вас.
В дверь тихонько постучали. Миссис Этвуд пошла открывать. На пороге стояла мисс Остин в симпатичном пальто и розовой шляпке. Она с изумлением смотрела на происходящее в гостиной.
– Что здесь происходит, мистер Ватсон? – удивленно проговорила Джоан.
– Барбару Лестрейд похитили, – сообщил я.
Она побледнела, как полотно, и вдруг, сорвавшись с места, побежала к лестнице. Ее каблуки простучали по ступенькам.
«Аделаида», – мелькнуло у меня в голове. Я совсем забыл про собственную дочь!
Наверху раздался крик, а через секунду мисс Остин выскочила из комнаты Аделаиды. Смертельно бледная, глаза расширенные.
– Мистер Ватсон, вы знаете, где Адель? – спросила Джоан прерывающимся голосом.
– Нет, мисс Остин.
Она покачнулась и упала бы с лестницы, если бы я не подхватил ее, бросившись вверх.
– Адель пропала. Ее нет в комнате, доктор, – прошептала девушка. – Простите меня. Простите.
Джоан потеряла сознание.
– Воды, миссис Этвуд, – взмолился я, спускаясь по ступенькам с девушкой на руках.
Пожилая экономка и без моей просьбы уже несла с кухни воду.
Я положил мисс Остин на софу в гостиной. Миссис Этвуд побрызгала ей в лицо водой. Девушка застонала и открыла глаза.
– Простите меня, – прошелестели ее губы едва слышно.
– Как она, Ватсон? – судя по голосу, Лестрейд вполне пришел в себя.
Я не ответил, помогая Джоан присесть.
– Вам не за что просить прощения, мисс Остин. Это только моя вина. Я не уберег свою дочь.
– Не говорите так, доктор, прошу вас, – слабым голосом попросила мисс Остин. Лицо ее болезненно сморщилось и слезы побежали по бледным щекам.
Я больше не мог смотреть на это. Мое сердце разрывалось, мозг пылал, как жарко натопленный камин.
– Миссис Этвуд…
Экономка не дала мне договорить.
– Я прослежу за ней, мистер Ватсон.
Я благодарно кивнул этой доброй женщине и повернулся к Лестрейду:
– Осмотрим комнату Аделаиды, инспектор.
Мы поднялись наверх. В комнате моей дочери не было ровным счетом ничего подозрительного. Если не считать подозрительными много раз виденные мною книги проклятых французских символистов и неразобранную постель. Сколько раз я заходил в эту комнату пожелать дочери доброй ночи, погладить ее по золотистой головке, поцеловать в лоб? Я смотрел на знакомую до мелочей обстановку и вдруг мое сердце точно схватила ледяная рука. Схватила и сдавила изо всех сил.
Я увидел свою дочь. Она лежала в луже крови. Глаза закрыты, голова запрокинута, на шее – кровавый надрез. Садовник частично обстриг ей волосы, оставив несколько золотистых прядей, уложенных вокруг макушки, подобно лепесткам подсолнуха.
Я покачнулся. Если бы Лестрейд вовремя не поддержал меня за плечи, я бы упал на пол. Лишь в тот момент, когда я увидел свою дочь мертвой, до меня в полной мере дошло: моя единственная, неповторимая Аделаида находится в лапах зверя, жестоко расправившегося с четырьмя ее ровесницами.
– Адель, – прошептал я. – Моя Адель.
Лестрейд усадил меня на кровать.
– Не нужно, Ватсон! Мы найдем их.
Сжав зубы, чтобы не закричать на весь дом, я обхватил голову руками и издал глухой, протяжный стон. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Теперь я знал, что чувствовали те несчастные, что приходили к Холмсу со своей бедой. Я побывал в их шкуре, и никому я бы не пожелал испытать этого.
– Идемте же, Лестрейд, – вскочил я.
– Но куда, Ватсон?
– Все равно куда! Идемте! Мы будем искать их повсюду. Будем искать.
Но Лестрейд удержал меня за плечи.
– Подождите, мой друг, – мягко сказал он. – Лучшие ищейки Скотленд-Ярда уже ищут Барбару по всему Лондону, сейчас я позвоню своим ребятам и сообщу об исчезновении Аделаиды. Шаря по кустам и дворам, мы ничем не поможем моим парням, доктор! Поверьте, они знают свое дело.
Его спокойный голос подействовал на меня. Действительно, мы ничем не можем помочь сейчас. Остается только ждать. И думать, думать, думать! Проклятье! Как жаль, что я не Холмс!
36
Лестрейд позвонил в Скотленд-Ярд и, попрощавшись, ушел в ночь. Я был почему-то уверен, что он присоединится к своим ищейкам и до утра будет прощупывать каждый куст в многочисленных лондонских парках.
Но что оставалось делать мне? Думать. И только. Мне нужно было думать.
Во только измученный мозг отказывался повиноваться. Куча улик, каждая из которых – ниточка, ведущая к Садовнику. Вот только я запутался в этих ниточках, как муха в паутине.
Я ходил туда-сюда по комнате моей дочери, вновь и вновь прокручивая в голове события последних двух недель. Мертвые девушки, плачущий учитель, француз, получающий по заднице рыбой, проповедник, рассказывающий пастве о познавшем Христа неандертальце. Стоп!
Викарий Холидей! Викарий Холидей, черт подери! Последний постоянный посетитель отдела французской литературы Лондонской библиотеки, не имеющий стопроцентного алиби!
– Мистер Ватсон.
Я обернулся. Джоан стояла в дверном проеме – бледная, осунувшаяся. Несмотря на обрушившееся на нее горе, она оставалась все также прекрасна, ее не портили даже темные круги под глазами.
– Да, мисс Остин?
Она попыталась что-то сказать, но слезы помешали ей.
– Не нужно, мисс Остин, – с состраданием сказал я.
Мне хотелось пообещать ей, что мы с Лестрейдом обязательно найдем девочек, но я не смог. Я не смог, и мне стало страшно, ведь я и сам уже не верил в благополучный исход этой чудовищной истории.
– Простите меня, мистер Ватсон, – прошептала она. – Вернее, нет, не прощайте, мне нет прощения. Я оставила Адель одну, это моя вина.
Мисс Остин разрыдалась, закрыв лицо руками. Она сейчас совсем не была похожа на гувернантку. Скорее, на девочку-подростка из воскресной школы, отвергнутую жестокосердным юнцом. Жалость, переполнявшая меня, требовала выхода. Сам не понимая, что делаю, я шагнул вперед и обнял ее. Джоан подняла заплаканное лицо, посмотрев мне в глаза испуганными глазами олененка. Ее приоткрытые губы покраснели и припухли от слез.
Мы смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Просто стояли и смотрели. Наконец, я наклонился и поцеловал ее солоноватые, мягкие и очень горячие губы. Она не отстранилась, не оттолкнула меня. Я обнял Джоан за талию, ощутив легкий трепет ее тела. Она закрыла глаза и запрокинула голову, подставляя шею под мои поцелуи. Ее кожа была нежной, теплой и шелковистой.
Целуя Джоан, я нашел на ее напряженной спине шнуровку платья. Секунда – и платье, шурша, заскользило вниз, открывая самое совершенное произведение искусства из тех, что мне доводилось видеть. Я подхватил девушку на руки и понес на постель моей похищенной дочери, которую, вероятно, изверг-Садовник мучал в тот же миг, как я с наслаждением вдыхал такой нежный, сладковатый, такой знакомый запах волос мисс Остин.