В общем, несмотря на изящное телосложение, «Неуловимый» гораздо убойнее эсминцев и Альянса, и Мезальянса, легкий, быстрый, с идеально плавным разгоном и убойной артиллерией. Прелесть что за корабль! К тому же, благодрая его небольшим размерам оказалось возможным оборудовать «Неуловимого» лемурианским двигателем.
Ради такого некоторую тесноту можно и потерпеть. Особенно, если учесть, что Мезальянс на свои корабли загоняет в два-три раза больше народа чем мы, чтобы хоть как-то компенсировать недостатки ИНИСа.
День начинаем с душа. Он расположен на этой же палубе. Вошел в кабинку, руками уцепился за специальные поручни, под давлением трижды обдало теплым паром, вытерся жестким полотенцем — следующий! Расход воды — двести грамм, расход времени — пять минут.
Сегодня обычный день, никаких торжеств или особых случаев не планируется, поэтому вернувшись в каюту, я надел форму № 4, повседневная упрощенная. Вот, кстати, интересный момент: мы уже два года на самотеке, но по-прежнему носим форму Альянса. И все ремонтные работы, включая профилактические, тоже производим за счет Альянса. Провизию, воду и воздух, правда, почему-то покупаем за свой счет. А если вспомнить, что вся команда дружно продолжает получать жалование, то понятны слухи, которые циркулируют среди нижних чинов, о том, что мы по-прежнему служим Альянсу, только неофициально. А наш якобы уход к Тау-Кита — прикрытие какой-то секретной операции. Учитывая уникальность корабля и, так скажем, своеобразную биографию нашего капитана, возможно, в этих слухах есть доля истины.
Ладно, пора на завтрак. Есть хочется зверски, несмотря на ночной налет на мини холодильник.
Кают-компания нашего отсека находится двумя палубами ниже. Тут строгий порядок: у каждого свое место. Три стола на шесть персон, и командирский стол такого же размера, но с четырьмя стульями. Я сижу напротив капитана, по левую руку от него — стармех Сикорский. Четвертое место — своеобразный переходящий кубок, его по приглашению капитана занимает наиболее актуальный на данный момент член команды. Это у нашего капитана такая дополнительная точка для прощупывания пульса жизни на корабле.
Когда шли на Голконду, это место неприрывно занимала личная гостья капитана — доктор Стерн. Понятно, что всю эту неделю каптенармус Петрова ходила хмурая и нервная. До Голконды мы шли на военном ускорении, но доктор Стерн, несмотря на свою ярковыраженно штатскую внешность и богемные повадки, от перегрузок нисколько не страдала, словно была к ним привычна.
Сегодня командирский столик пуст: капитан со Стерн внизу. Сикорского капитан тоже поначалу забрал с собой, но уже на следующий день вернул обратно. Зачем он вообще таскал стармеха вниз? Боевых инженеров, что ли, ему мало? А если его убьют, где будем нового брать? Дело, скорее всего было в корабле там, внизу, в котором они разбили лагерь. Пульхр видимо, надеялся запустить его, переправить в Солнечную и продать на черном рынке. А кто лучше Сикорского сможет запустить двигатель?
Пока капитан внизу, мы с Сикорским освобождены от вахт, зато попеременно несем двенадцатичасовые дежурства.
Что у нас, интересно, сегодня на завтрак? Надо отдать должное: после того, как Пульхр стал капитаном «Неуловимого», кормежка на борту улучшилась, а когда ушли на самотек — стала выше всяких похвал. Шведский стол, как на рекреации. Раньше на завтрак в качестве витаминов давали пол-яблока или пол-апельсина, а сейчас фруктовый салат — накладывай сам, сколько хочешь. Раньше выпечка была два раза в неделю, и надо было успеть прибежать. Сейчас выпечка двух видов лежит горкой.
Так, берем яйца, бекон, фасоль, сосиски, картофель фри и кофе. Сейчас все это уговорим и сходим за выпечкой. Что у нас сегодня, кекс? Обожаю с утра кекс. Особенно с апельсиновым соком.
Вообще-то я в еде умерен, но марш всякий раз вызывает у меня дикий голод, который по инерции сохраняется пару недель спустя. Ну, а что вы хотели, из-за перегрузок во время разгона и торможения организму требуется от пяти тысяч килокаллорий в сутки.
Вспоминаю, как я привыкал к этим перегрузкам, когда попал на службу, — и мурашки по спине. После училища, я, как и положено, полтора года отслужил на подводной лодке, и попав на «Неуловимого» я на себе ощутил мудрость этой традиции. По крайней мере, после подводной лодки не нужно привыкать к воздуху и порядкам на корабле.
Молодые офицеры на космических кораблях всегда начинают службу в том отсеке, где находится лазарет: в период адаптации новичок должен проходить медосмотр дважды в день. На «Неуловимом» врач находится в восьмом отсеке. Мой непосредственный начальник — командир отсека, скептический оглядел меня и выдал потрепанную папку с зачетными вопросами: учите отсек, лейтенант, знать про восьмой отсек все.
На следующий день куда-то полетели. Нет, я, конечно, и раньше летал на космических кораблях, но пассажиром и на гражданских, которые летают с нормальным ускорением в 1g, которое равно силе тяжести на Земле. А военные корабли разгоняются и тормозят с военным ускорением 2,5g. То есть на время марша мои в то время шестьдесят килограмм превратились в круглосуточные сто пятьдесят.
Когда разгон начался, я поначалу, дурачок, подумал, что не так страшно военное ускорение как его малюют, вполне себе терпимо. Но уже через пару часов я едва таскал ноги. Еще через пять мог только лежать, и то с трудом. На следующий день проснулся, все мышцы болят с непривычки, жутко хочется есть, при этом тошнит, а голова трещит как с похмелья. На следующую ночь ко всем этим радостям жизни добавилась бессоница.
При этом вахты и обслуживание материальной части никто не отменял. В свободное время — учить отсек. Командир отсека проверял меня каждый день. Он недоволен: я ничего не знаю про отсек, ему страшно меня тут держать. Память стала дырявая: только закрыл папку — все, о чем только что читал, из головы выдуло.
До завтрака и после ужина — медосмотр. Врач меряет давление, слушает сердце, качает головой и дает горсть таблеток: от давления, от бессоницы, для укрепления костей, для восстановления суставов, больше пей жидкостей, больше ешь, пока полежи вот тут полчасика, вот тебе масочка с кислородиком. Лежу как пластилиновый, постепенно вминаясь в кушетку, и изумляюсь: неужели я сам, в здравом уме, сюда пришел служить?
Извиняюсь, конечно за такие подробности, но за всю первую неделю марша по большому в туалет ни разу не сходил — организм с перепугу перерабатывал все без остатка.
После завтрака за меня берется командир отсека: тренировка на разгерметизацию отсека. В случае разгерметизации переборки автоматически задраиваются, и, пока из отсека в космос не выдуло весь воздух, нужно успеть надеть аварийный скафандр. Норматив — две минуты. До сих пор слышу голос командира с характерными оборотами речи:
— Плохо, лейтенант, очень плохо! Вам с таким оскафандриванием надо было в цирковое поступать! На отделение клоунов! Людей смешить!
— Но это же норматив для нормального тяготения! — пытаюсь оправдываться я. — А у нас — военное!
— А вы, лейтенант, на военном корабле. И я эту несложную мысль уже устал доносить до вас в пустоту по несколько раз в день и даже чаще. А на военном корабле все военное: время военное, тяготение военное и даже вы, как это ни странно звучит, тоже военный. Другого тяготения у меня для вас нет! Тренируйтесь, и надейтесь, что при разгерметизации отсека у вас будет две минуты на оскафандривание!
Время от времени на отсек устраивает набег старпом. Он недоволен мной даже больше, чем командир отсека, и тоже не стесняет доносить до меня эту несложную мысль по несколько раз в день. Еще он в образных выражениях намекает мне подумать и, пока не поздно, переметнуться в гражданский флот, а не позорить своим присутствием военный.
Впрочем, командиром отсека старпом тоже недоволен. И это нормально. В космосе нет ничего опаснее довольного старпома. Как только какой-нибудь старпом вдруг делается чем-нибудь доволен, его немедленно списывают на берег.
После ужина снова медосмотр.
— Так, Юсупов, ты начал терять в весе. Это очень плохо. Еще сдохнешь тут на мою голову. Больше ешь!
— Я не могу. Тошнит.
— Вот таблетки от тошноты, вот еще таблетки, попробуем подстегнуть твой обмен веществ.
И я снова начал есть, хотя и нехотя, зато в огромных количествах. И каждый день мечтать, что сдохну на чью-нибудь голову.
Когда мы вернулись из похода, команда отправилась вниз, на Землю, на рекреацию. Я, естественно, тоже. Как вышел из космопорта, так и пошел, пошел куда-то. Солнце, чайки орут, девушки в юбочках, кислород, и, самое главное, ничего не гнет меня к полу со страшной силой. Вышел я к морю, сел на камушек, да и заплакал. Нервы стали ни к черту.
Нет, думаю, господа воспитатели, что-то вы напутали, не создан я для военно-космических сил, а служить, в самом деле, можно и в гражданском флоте. Форма, у них, конечно, не такая пафосная, зато летают без садизма. А я вот как возьму, да прямо сейчас напишу заявление о переводе.
Потом подумал, и решил: мне же за счет Альянса полагается месяц рекреации с сохранением выслуги, так что я лучше напишу заявление за неделю до следующего выхода. За это время замену мне подберут, никого не подведу.
Подошло время. Я написал заявление, в последний раз надел парадное, нацепил саблю и отправился в штаб. Вышел решительно, но чем дальше иду, тем тише шаг. Как же так, думаю? С первого раза сдался. Ведь это же мечта детства была. Да не просто мечта, а я буквально для этого был создан. Лучший кадет курса! Юсуповы всегда служат на военном флоте! И чувство такое, что вот сейчас я заявление отдам, и закончится в моей жизни, толком даже не начавшись, что-то большое и важное. Нижние чины все, поголовно, люди, а я, клон, да еще из такой семьи — не выдержал?
А тут еще навстречу идут две девушки. Обе поглядели на форму и улыбнулись. В общем, не дошел я до штаба. Нет, думаю, может я чего-то не понял, в чем-то не разобрался? Схожу-ка еще раз.