Обсерватории на Титании, Обероне и Ариэле и оставленный на орбите Миранды спутник транслировали то, как земной корабль приблизился к Урану, затормозил в верхних разреженных слоях атмосферы, оставив лиловый след в половину ледяного гиганта, отбросил обожженный тепловой щит и пронесся мимо Оберона по крутой дуге, которая через шесть часов вывела на стационарную экваториальную орбиту за ломаными дугами последних колец Урана. К пяти лунам вылетел рой дронов, вышел на орбиты, быстро нашел и вывел из строя обсерватории. Спутник Миранды передал изображения вспышек – отблесков ядерных взрывов, уничтоживших оставленные на Обероне и Ариэле фальшивые купола. Потом передача оборвалась. Убегающие Свободные дальние так и не узнали, сумели ли враги найти поселение, спрятанные вокруг него корабли и мелкие убежища, рассыпанные по Миранде. Дальним оставалось только лететь к Нептуну.
Представьте Солнечную систему в виде часов с Солнцем в центре и планетами, описывающими круги вокруг нее против часовой стрелки. Поставьте Уран на полдень, Сатурн сдвиньте налево, приблизительно на десять часов, а Нептун – через весь циферблат, на половину пятого, на дальнюю от Солнца сторону. Расстояние – больше семи миллиардов километров, огромная пропасть. Чтобы пересечь ее, даже кораблям с быстрыми реакторами потребуется двадцать семь недель. Шаттлам со старыми двигателями понадобится целых два года.
Маленький флот упорно летел вперед, отстреливая пустые топливные баки. Чтобы уйти из гравитационного колодца Урана, требовалось немало энергии. Наконец реакторы заглушили, и корабли пошли в дрейф – ничтожные мотыльки, плывущие в великом океане ночи.
Большинство людей почти все время спали. Дальние умели впадать в глубокий, похожий на гибернацию сон, замедляли дыхание, сердцебиение и метаболизм, оставляя лишь искорку сознания, чтобы суметь проснуться за несколько минут. Но хотя Мэси и прошла курс ретровиральных инъекций, чтобы лучше адаптироваться к очень слабой гравитации, модификации, позволяющие впадать в сон, были куда основательнее, чем изменение пары-тройки управляющих генов, проделанное ретровирусами. Потому Мэси спала в гробу, похожем на тот, в котором путешествовала с Земли на Юпитер, охлажденная до минус четырех по Цельсию, на грани между жизнью и смертью.
Пробуждение оказалось медленным и болезненным. Она вдруг поняла, что выкашливает розовый флюоросиликон, заполнявший легкие, затем отключилась. Второй раз она очнулась совершенно больная, слепая и шалеющая от худшего во Вселенной похмелья. Потихоньку мир вокруг прояснился. Завернутая в кокон, Мэси висела в углу жилого отсека «Слона». К ней подплыл кто-то… да, конечно, это Ньют, он неразборчиво говорит. Слова казались шумом, тонущим в тупой пульсации головной боли.
Мэси засыпала и просыпалась, раздираемая болью, доходящей до самых костей, желудок будто ссохся и склеился, а в кишки напихали полцентнера цемента.
Мэси по-прежнему висела в коконе. Перистальтическая капельница гнала прозрачную питательную жидкость в вену на левой руке. Жилой отсек, освещенный тускло-красным светом, пустовал. Мерно рокотал двигатель, выдавая стабильную одну десятую g. Мэси выдернула капельницу, расстегнула кокон и вывалилась на мягкий пол. Потребовались все силы болящего тела, чтобы протащить себя в рубку, где в противоперегрузочных креслах, занимающих большую часть места, рядышком лежали Ньют, Зифф Ларцер и Хершель By.
Ньют начал подниматься, Мэси, шатаясь, подошла, упала на колени, обняла его, вдохнула знакомый запах, родную теплоту.
– Эй, как ты? – спросил Ньют.
– Думаю, я жива – более или менее.
– Тебе не следовало вставать.
– А ты что, хочешь, чтобы я снова заснула? Я и так валялась слишком долго, – сказала Мэси и, приветствуя, стукнула кулаком в кулаки Зиффа Ларцера и Хершеля By. – Мы все пока здесь, так что, надеюсь, земляне не попытались нас перехватить.
Трое мужчин переглянулись. По хребту Мэси пробежал холодок.
– Что-то случилось, – выговорила она.
– У нас есть и хорошие, и плохие новости, – сообщил Зифф Ларцер, – а еще такие, какие мы пока не отнесли ни к тем, ни к другим.
Хершель крутанул перед собой пальцами, и впереди высветился дисплей с навигационной картой. Траектория шла, изгибаясь, сквозь орбиты лун пухлой планеты. На траектории виднелись навигационные значки, а посреди ее мигал огонек.
– Мы сейчас за сто тысяч километров от Нептуна, в конце коррекционного маневра, который выведет нас на орбиту, – сообщил Хершель.
– Вокруг Тритона или Нептуна? – спросила Мэси. – Я думала, что мы направляемся прямо к Тритону.
В углу дисплея висело изображение полушария Нептуна, темно-синий круг. Уран был светлее. На Нептуне отчетливо различались полосы, над ним плыли лоскуты бледных облаков. А у экватора двигалось маленькое черное пятнышко, прикрытое пером облаков, близкое к расплывчатой линии терминатора, отделяющей день от ночи. Ледяной гигант опоясывали два ярких кольца, а за ними висел крошечный диск – Тритон, самая крупная луна Нептуна, новый дом.
– Есть небольшая проблема, – заметил Ньют.
– Это плохие новости?
– Плохие новости в том, что мы потеряли людей, – сказал Зифф Ларцер.
– Наши старые шаттлы, – добавил Ньют. – Земляне ударили по ним ракетами. Ядерные боеголовки.
Мэси показалось, будто ее кожа превратилась в лед. Мир вдруг осыпался, ушел вдаль. Мэси знала людей, вызвавшихся пилотировать шаттлы: Мика Торна, Тора Херца, Дарси Дюннант, Хэмильтона Брауна… шестнадцать человек. Их теперь нет.
Ньют с легкой тревогой смотрел на нее. Мэси сказала, что все в порядке. Он возразил, что она совсем не в порядке.
Зифф Ларцер встал с кресла. Мэси убедили вскарабкаться на него, сунули в руку сосуд с теплым мятным чаем, который Хершель принес из жилого отсека. Хершель уверял, что это его универсальная панацея от всех болезней.
– Я не больна. Я просто полумертвая, – сказала Мэси, но чаю выпила, потянулась немного и правда почувствовала себя немного лучше.
И сильнее.
Время слушать третью новость.
– Дело в месте назначения, – пояснил Ньют. – Там проблемы.
– Большие проблемы, – добавил Хершель By.
– На Тритоне уже есть люди, – вставил Зифф.
– «Призраки», – закончил Ньют.
Часть третьяСмена караула
1
– Ну, за все это время ты так и не научился расслабляться, – сказал Фрэнки Фуэнте Кэшу Бейкеру.
– Сейчас я совершенно расслабленный, – ответил Кэш. – Может, тебе стоит сфотографировать меня, чтобы помнить, как выглядит настоящая расслабленность.
– То, что с тобой сейчас, – прямая противоположность расслабленности. Да ты настолько натянутый, что хоть приколачивай ноги и голову к доске и наяривай, будто на арфе. И знаешь что? Ты такой все время.
Двое мужчин лежали рядом в бассейне, устроенном так, что теплая прозрачная вода с одной стороны будто переливалась за край, в пропасть. Локти холодил полированный бетон, вода плескалась у плеч, за кромкой бассейна расстилался восстановленный дождевой лес, тянущийся до горизонта под эмалево-синим небом, пробитым раскаленным добела гвоздем солнца. За спиной высилось блюдце из стекла и камня – дом чиновника, управляющего территориями клана Бернал, стоящий среди ухоженных газонов и клумб с тропическими цветами. Через несколько часов Кэш и Фрэнки предстояло бродить среди гостей коктейльной вечеринки по широким террасам дома, произносить краткие речи о своей роли в Тихой войне, планах реконструкции и возможностях, которые откроются при освоении знаний дальних, использовании их инженерного и научного опыта, их искусства.
Кэш Бейкер был живым воплощением архетипа, образцовым военным героем. Он учил кадетов в Монтеррее, а в остальное время занимался пропагандой: речи на митингах, в школах и университетах, посещение исследовательских институтов, верфей, заводов и фабрик, поддерживающих и снабжающих эскадры Военно-воздушных сил на Юпитере и Сатурне, – а также знакомства с членами сильнейших кланов, доминирующих в политической и экономической жизни Великой Бразилии. В общем-то, неплохая жизнь. Учить кадетов – полезная и нужная работа, и Кэш старался изо всех сил. А пропаганда помогала ребятам на Юпитере и Сатурне, потому была важной и получалась на удивление легко. Кэш умел вытянуть на поверхность свой посконный и вальяжный техасский шарм, очаровать гостей и хозяев. Перед тем как начать хождение по вечеринкам и приемам, Кэш прошел месяц обучения трем вещам: речи на публике, навыки социальной трепотни ни о чем и этикет – от правил поедания устриц до правильного обращения к жене посла.
Такой жизни позавидовали бы многие. Лучшие дома и отели, всевозможная роскошь, встречи с самыми значительными и знаменитыми людьми. Кэш даже отправился в тур по Евросоюзу, побывал в Париже, Риме, Берлине, Москве…
Но пилот хотел вернуться к своей настоящей работе, к тому, чего добился тяжелым трудом, тренировками и данным богом талантом. Кэш хотел лишь одного: сесть за штурвал истребителя J-2. Для этого он родился, для этого был переделан, снабжен невральной системой, позволявшей напрямую общаться со стальной птицей, стать одним целым с нею. И хотя Кэш понимал, что назад дороги нет, он тосковал каждый день, отчаянно желая снова сесть в пилотское кресло.
Физически он оправился почти полностью, не считая некоторой ущербности правой стороны тела и легкой хромоты. Но голова работала не совсем хорошо. Мозг пробило насквозь. Сложные, хрупкие ткани, уничтоженные осколком, вырастили заново, но в памяти зияли дыры. Кэш не мог вспомнить абсолютно ничего о своем задании, едва не ставшем последним, и почти ничего об экспедиции на Сатурн.
Вопреки постоянным дозам психотропных, Кэш по-прежнему страдал от резких перепадов настроения. Вдруг посреди обыденных занятий – физических упражнений, лекции, чистки туфель – глаза затуманивались, и по щекам бежала влага, глупые беспомощные слезы. Кэш клал себе еду на званом вечере – и вдруг накатывало неистовое желание швырнуть тарелкой в ближайшего соседа или пырнуть его вилкой просто