Дети уже забыли об отъезде Мэси и не спрашивали, что она делала. А она с радостью шла туда, куда они вели, наслаждалась их безыскусным щебетом, гонялась за ними, позволяла гоняться за собой. Пусть чахлые рожицы тонких деревцев и мягкие луга модифицированной травы – плохая замена лесам и полям Земли, но Мэси казалось, что она впервые – дома.
Близнецов накормили и уложили спать, Ньют рассказал очередную пиратскую историю, а потом изголодавшиеся партнеры яростно занялись любовью, отмечая возвращение домой, быстро устали, а когда лежали, обессиленные, в объятиях друг друга, Мэси рассказала про предложение, которое Сада сделала ей прямо перед отлетом. Сада предложила Мэси изменить ее яйцеклетки так, чтобы они стали совместимыми с семенем дальних. И тогда Мэси и Ньют смогут иметь детей.
Она смотрела на задумавшегося мужа. Он взглянул ей в глаза и суховато спросил:
– Ты отказалась сразу или пообещала подумать?
– Я сказала, что должна поговорить с тобой, и спросила, откуда Сада знает о наших проблемах. Та, само собой, отказалась говорить.
– Наверное, кто-то из дезертиров, – предположил Ньют.
– Или Мари Жанрено. Она обожает посплетничать и ненавидит меня.
– Сплетни – это клей, который держит нас вместе. А она не то чтобы действительно ненавидела тебя.
– Ну, я не знаю, как еще это назвать, – сказала Мэси.
– Сада могла предложить это когда угодно. Но почему сейчас?
У Мэси словно расслабился затекший мускул. Хорошо! Ньют понимает, видит проблему так же, как и она.
– Она знает, что Томми Табаджи говорил со мной о быстром реакторе, – сообщила Мэси. – Но Сада никогда не упоминала этого.
– Потому что знала: ты откажешься.
– Она знала, что ты расскажешь остальным Свободным дальним, а они, конечно же, отвергнут предложение.
– И они отвергли, – подытожил Ньют.
– Именно. Но она наверняка ломала голову над тем, что еще он предложил мне, о чем попросил. Вряд ли она надеется на то, что мы расскажем ей, даже если я приму ее предложение. Но она думает: если я соглашусь, мы станем ближе.
– Ты хочешь согласиться? – спросил Ньют.
– Конечно.
– Но мы же не хотим быть обязанными ей? То есть нам придется справиться самим, – заключил Ньют.
Путь домой и долгие дебаты изнурили Мэси – но сон все не шел. Ньют посапывал рядом, мысли все бежали по тому же порочному кругу. Она вспомнила виртуальную модель адаптации к жизни в океане на Тритоне. Сада показывала тихоокеанским дипломатам картинки головастика величиной с человека, с толстым хвостом из сросшихся ног, маленькими ручками, сцепленными на груди, вросшей в грудь головой с электрическими рецепторами вместо глаз, крошечным выпирающим ртом, перистым воротником из кроваво-красных жабр. Сада рассказывала, что во время сна из анального отверстия существа выдвинется мембрана, богатая кровеносными сосудами и колониями симбиотических бактерий, чтобы поглощать питательные вещества из воды и превращать их в сахара и жиры. Вот оно, настоящее постчеловеческое существо, первое из многих.
Мэси давно уже свыклась с переменами, внесенными в геном Ньюта и других дальних. «Призраки» меняли сам образ мысли своих детей, веря в то, что тем самым помогают найти истинное предназначение, пойти верной дорогой. Ради того же «призраки» были готовы превратить своих внуков в рыб или летучих мышей. Да, «призраки» готовы на все ради исполнения пророчеств Леви и сметут любого, вставшего на пути. Долгими бессонными часами Мэси размышляла над тем, как он сама, Ньют и близнецы будут изменены, если вдруг «призраки» решат покончить с эфемерной независимостью Свободных дальних.
6
Приписанный к базе в Бастропе Кэш Бейкер числился в группе пилотов, которые не работали по регулярному графику, но были на подхвате. Половину времени Кэш тратил на доставку припасов к переднему краю, а в остальном делал, что придется: перевозил офицеров от базы к базе, грузы на склады АР или в штаб региональной администрации в Остине. Все знали, что грузы часто были чем-то особо вкусным или роскошным, предназначенным для старших офицеров. Но кому какое дело? Прикажут – доставим куда угодно. Кэш любил летать и ненавидел расписания. Все устраивало и его дядю, поскольку Кэш мог приземлиться где угодно и доставить по назначению особый товар.
Засуха все не отступала. Дождей не было уже с ранней весны. Все тянулось и тянулось испепеляющее невыносимое лето. Реки отступили от берегов, бушевали песчаные бури, пустыня ползла на юг и восток, уничтожая десятилетний труд АР. Пожар прошел по десяти тысячам гектаров нового леса к северу от Бастропа, горячий ветер нес над городом пепел и сажу. Не хватало воды и электричества, фермы близ города давали рекордно низкий урожай. Власти ввели строгое рационирование еды. Люди пытались уйти из Бастропа, чтобы искать еду в окрестностях. Полиция не позволяла, вспыхивали бунты. Постоянно случались диверсии и саботаж, ответственность за них неизменно брали на себя «всадники свободы». К востоку от Далласа их группа захватила военный караван с припасами и раздавала пищу голодным.
Половину отряда АР‑669 назначили в охранение, патрулировать перекрестки и особо уязвимые места. Говард Бейкер перестал заниматься контрабандой, потому что на базе появилось слишком много незнакомцев и теперь проверяли все отбывающие и прибывающие грузы.
– Мы тихо отлежимся и переждем, – сказал дядя Кэшу. – Когда это кончится, наши друзья ох как попросят нас о новых подарках.
– Если только не учинят свою революцию, – заметил Кэш.
– Они черт знает сколько уже твердят о революции, а ее все нет и нет. Конечно, они пользуются нынешней суматохой. Но это пройдет. Не успеешь оглянуться, как все нормализуется.
Однажды ранним вечером Кэш вез из Остина в Коламбус Ривер холодильники с крабами и креветками для торжественного приема, устроенного для старших офицеров АР и губернатора региона, – и вдруг заметил клубы дыма, поднимающиеся от западного квартала города, от низких лесистых холмов, где жили богатые и власть имущие. Пожар бушевал над туннелем, накрывшим реку Хондо, дымная пелена висела над половиной города, и закат казался еще апокалиптичнее обычного.
Диспетчер приказал обогнуть район пожаров, свернуть на юг, а потом на восток, чтобы достичь базы АР. Кэш приземлился, зарулил в ангар. Сержант, забравший ящики с крабами и креветками, сказал, что люди пытались пройти по высохшему руслу Хондо. Архиепископ Остина повел большую демонстрацию, протестующую против безумной растраты богачами драгоценной воды: сволочи поливают ею сады!
Кэш подумал о разительном контрасте между выжженными окрестностями и роскошной зеленью холмов богатого района. Да, возможно, архиепископ и прав.
Сержант был суровым старым воякой – повязка на пустой правой глазнице, на левой руке не хватало трех пальцев. Он всегда доподлинно знал, что к чему и кто виноват.
– Раньше богатые семьи всегда страдали первыми, – сказал он Кэшу. – Я еще помню, как лет тридцать назад, когда с едой было хуже нынешнего, богатеи распахали свои сады и парки, чтобы растить зерно и всякое такое. Все жрали дрожжи, как и мы. А теперь они чувствуют себя в силе, плюют на всех. Люди сидят на рационах, голодают, а золотые юнцы закатывают экстравагантные вечеринки или рассекают по городу, чтобы подхватить наших девок, да швыряют хлеб прохожим. Богатеи держат бассейны полными, фонтаны работают, а люди стоят в очередях у колонок. Ну так и неудивительно, что народ взбунтовался. И, заметь, не один день уже. Почти всех моих людей забрали унимать бунт.
– Настолько все плохо?
– Взяли даже клерков, охрану базы. Парень, будешь торчать здесь, заберут и тебя, – заметил сержант.
– Да уж вряд ли. Кто-то должен им возить деликатесы.
– Это уж точно, – сказал сержант и сплюнул под ноги.
На следующий день Кэш рассказывал Говарду:
– Я взял тамошний микроавтобусик и выехал из базы, хотел посмотреть на их дела как можно ближе. Я был не в форме, автобусик без эмблем АР, но все равно в меня швырнули пару камней. Знаешь, где большая площадь, там, у старого вокзала? Ее превратили в полевой госпиталь. Наверное, уже сотни две раненых, и прибывают все новые. И убитых хватает. Власти развернули части из четвертого батальона, и те стреляют боевыми.
– Сколько, по-твоему, мертвых? – спросил Говард.
– Я насчитал двадцать восемь: женщины, мужчины, двое детей. Потом явилась толпа полицейских – подчищать, я уехал. К реке я так и не подобрался, но разбитых витрин видел много. Многоэтажка горела, и никто не пытался тушить. Наверное, все пожарные машины пошли на ту сторону реки, защищать богатеев.
Кэш основательно отхлебнул пива. Первая за день бутылка, в десять утра. Кэш знал, что дядя этого не одобряет, но ведь надо было унять дрожь в руках и давление в голове. Кэш и Говард поднялись на крышу многоэтажки, где угнездились люди из бейкеровского клана. Тут Говард держал своих голубей в проволочных клетках, растил в корытах помидоры и травку.
Разговаривая, Говард осторожно и деловито отщипывал боковые побеги у молодых томатов, прыскал из пульверизатора водой, чтобы смыть пыль с листьев. За периметром базы и насыпью с кольцевой дорогой посреди долины лежал Бастроп: сотни одинаковых десятиэтажек, собранных в прямоугольные кварталы. Над городом мерцал нечистый раскаленный воздух. А к северу поднимались лесистые холмы, такие свежие и зеленые под пронзительно-голубым небом.
– Насколько я знаю, буча уже давно зрела в рабочих кварталах, – сообщил дядя Говард. – Архиепископ Остина – молодой, горячая голова. Ему не терпится сделать себе имя. Ну, ребята из ЦТРС держат его под домашним арестом, будто бы для его же защиты, но готов спорить – больше мы про архиепископа не услышим.
– По меньшей мере, он покусился на статус-кво, – заметил Кэш.
– Ну, в Остине он покусился на статус, а статус покусился на него. И еще как, – сказал Говард Бейкер, методично опрыскивая листья водой, обрабатывая каждый сверху донизу. – Ты же видел раненых и мертвых. Хочешь, чтобы это случилось и здесь? Я, честно говоря, не хочу. Чтобы убедить в чем-то людей, не обязательно сжигать их дома. Кстати, я не зря тут распинаюсь, а?