Саджо крепко прижала руку к губам, чтобы ни один звук не сорвался с ее уст. И как раз в этот момент раздался глухой вой — он доносился откуда-то из-за холмов и становился все сильнее, а потом замер. То был дикий, заунывный вой волка. И пока не замер последний отголосок эха, Гитчи Мигуон молчал, а все внимательно прислушивались. Индейцы не знают страха перед Тоскующими — так они называют волков — и смотрят на них, как на четвероногих охотников.
Гитчи Мигуон продолжал:
— Маленькая Крошка и Большая Крошка, — индеец улыбнулся, произнося эти имена, — не уйдут из вашей жизни безвозвратно. Бобры отличаются от других животных; в некоторых отношениях они больше похожи на людей, и, если они привязались к кому-нибудь, подружились, они никогда об этом не забудут и навсегда останутся вашими друзьями. А теперь я скажу вам самое важное. (На этот раз никто не издал ни звука, даже волк.) Каждый год в Месяц Падающих Листьев, когда обнажается лес и листья кружат, словно желтые и алые снежинки, когда дикие гуси плывут стаями, словно облака в небе, вы будете приезжать сюда, на родину бобрят. И вечерами, притаившись на берегу их пруда, вы увидите, как они плавают, работают и играют. Может быть, они подплывут к вам так близко, что можно будет поговорить с ними и даже погладить. Вряд ли бобрята будут помнить обо всем, и многое, что было в прошлом, сотрется в их памяти, но они почуют вас: друга они никогда не забудут. Так говорили мне старики, умудренные жизнью. Да я и сам наблюдал это в юности. Вот что мне хотелось сказать вам, дети мои.
Слова отца еще больше успокоили Саджо, хотя, может быть, где-то глубоко в сердце она таила грусть. Не забывайте, что Саджо была еще ребенком и отдавала все, что у нее было, двух своих питомцев, которых она любила так, как только может любить маленькая девочка. И чтобы бобрята крепче помнили обо всем (ведь отец сказал, что они памятливый маленький народ), Саджо решила подвесить корзинку с блюдцами на ветку у самого берега — пусть зверьки приходят и смотрят на нее.
Ночью, когда девочка лежала на подстилке из душистых веток канадской пихты, крепко прижимая к себе в последний раз Маленькую Крошку и Большую Крошку, которые сладко спали, свернувшись комочком, она перебирала в памяти все, что случилось с того незабываемого дня рождения, когда бобрята впервые появились у нее. Она вспомнила про веселые игры, подумала, как благополучно кончились их приключения и как все хорошо получилось, вспомнила обо всем, что отец сказал: он кликнет бобровым кличем, и, может быть, старые бобры выплывут навстречу…
Можно ли было спать в эту последнюю ночь! Долго она не смыкала глаз — все прислушивалась к ровному дыханию Чилеви и Чикени. Но наконец она склонила свою головку, полную всяких мыслей, над влажными носиками бобрят, которые пыхтели, сопели, даже иногда похрапывали, и перенеслась в страну забвения.
Назавтра, когда солнце еще пряталось за горизонтом, а дикие бобры только что пробудились от сна, Большое Перо подошел с детьми к пруду как раз в том месте, откуда Чилеви и Чикени пустились в свое опасное странствование.
Мало что изменилось в этих местах с тех пор, как мы были здесь в мае — Месяце Цветов. Плотина, как и раньше, сдерживала воду, едва струившуюся через край, а землянка возвышалась, как курган, высоко над заболоченной землей.
На пруду все было в полном порядке, чувствовался заботливый труд — казалось, здесь поработали люди. Однако вся работа была сделана только двумя бобрами — молодые бобрята в первое лето своей жизни едва ли могут считаться помощниками. Стены хатки были заново покрыты толстым слоем глины, чтобы не забрался зимний холод; перед самым жилищем плавал плот из бревен, прутьев и веток — это бобры заготовили себе запасы корма на зиму. От берега в разных направлениях уходили в лес гладко вытоптанные тропинки, вдоль которых виднелись пни со свежими следами бобровых зубов. Стволы подточенных деревьев уже плавали на воде. Несколько деревьев еще лежало на берегу — видно было, что бобры еще не закончили заготовки на зиму.
По-прежнему здесь было очень тихо. Молчаливые деревья, обступившие пруд, четко отражались в его спокойных водах. Только теперь их вершины были не зелеными, как раньше, а алыми, желтыми и даже коричневыми — там, где их прихватили заморозки. И везде в этом тихом лесу медленно летали, кружились, шуршали падающие листья.
Гитчи Мигуон нарочно отстал от детей, когда Саджо и Шепиэн понесли корзинку к берегу. Там под высоким серебристым тополем они открыли ее. Шепиэн погладил шелковистые пушистые тельца и сказал:
— Прощайте, Нитчикиуэнэ, прощайте, Маленькие Братцы…
Эти слова он произнес почти шепотом, потому что голос его дрожал, а мальчик не хотел, чтобы сестренка заметила его волнение. Потом он пожал одной рукой обе руки Саджо и сказал ей:
— Не печалься, сестра. Каждый год, как только начнется листопад, я буду привозить тебя сюда. Много горя и радости мы пережили все вместе, и мы никогда не забудем наших маленьких друзей. Они тоже будут помнить нас. Так сказал отец. Теперь бобрята вступают в новую, счастливую жизнь. Не тревожься о них.
— Да, — прошептала Саджо, — я знаю, что они будут счастливы. Мне надо радоваться, а не грустить.
Девочка улыбнулась Шепиэну и сказала:
— Спасибо, брат.
После этого Шепиэн подошел к отцу. Саджо осталась одна.
Она прижала к себе бобрят на минутку и шепнула им в черные ушки:
— Прощай, Чилеви! Прощай, Чикени! Прощайте, Маленькие Братцы! Мы не забудем друг друга! Никогда!
Она выпустила бобрят, проводила их до самого края воды и следила, как они пустились вплавь.
И вот они поплыли, пересекая родной пруд, рядышком, как всегда, — сорванец Чилеви и ласковый Чикени. Еще несколько минут — и оба исчезнут. И какими бы большими они потом ни выросли, в нежном, любящем сердце они долго еще останутся двумя крошечными, беспомощными бобрятами. Для Саджо они навсегда останутся Крошками.
Когда зверьки стали приближаться к землянке, Большое Перо издал звонкий, протяжный звук — зов тоскующего бобра. И снова этот звук, как музыкальная нота, задрожал в тишине. И еще раз. А потом на поверхности воды около хатки появилась черная голова, за ней другая. Большие черные головы и большие коричневые спины плыли навстречу малышам.
У Саджо захватило дыхание. Это как раз то, чего она так ждала: бобры-родители выплыли на зов Гитчи Мигуона. Все исполнилось. Все!
Никто не шевелился — люди стояли совсем тихо, словно неподвижные деревья, пока старые бобры медленно приближались к Чилеви и Чикени. Поплавали вокруг них немного, присматриваясь, принюхиваясь, издавая какие-то тихие, волнующие звуки. А потом поплыли вместе, большие головы и маленькие, рядом! Бобры удалялись быстро, слишком быстро, оставляя за собой зыбкий, расходящийся след. Один или два раза донесся слабый звук, как будто детский голос. Большие головы по-прежнему плыли рядом с маленькими, они становились все меньше, пока не исчезли под водой одна за другой как раз напротив входа в хатку.
Большая Крошка и Маленькая Крошка были дома.
А Саджо стояла совсем неподвижно, словно цветная маленькая статуя, в своем ярком клетчатом платье и красивых мокасинах; шаль спустилась с головы, и лучи солнца играли в блестящих черных волосах. Так она и замерла с полуоткрытыми алыми губами, глядя горящими глазами на пруд, не отрывая от него напряженного взгляда, пока не исчезла последняя коричневая голова.
И вдруг из чащи золотистых дрожащих листьев послышалась звонкая песнь белогрудой славки. Нежный голос пернатой певуньи разносился далеко по тихой долине, и Саджо казалось, что это была песня надежды, радости и любви.
«Минотакия! (Это хорошо!) — звенело в ушах у девочки. — Мимимииинононооонотакинотакинотакияа!»
Так и стояла Саджо, совсем тихо, под дождем падающих листьев, все еще не спуская глаз с черной землянки, и тихо повторяла про себя:
— Минотакияа!
Она повесила корзинку, в которой остались два блюдца и душистая зеленая подстилка, на низко склонившуюся ветку у прозрачной, спокойной воды.
А потом повернулась, улыбнулась отцу и брату и побежала к ним.
Это все, что я хотел рассказать. Моя повесть закончена.
Пока вы слушали мой рассказ, догорели мерцающие огни нашего костра, и посреди вигвама остались лишь тлеющие угли. Позади нас на оленью шкуру — стену вигвама — упали наши длинные темные тени.
Пора расходиться.
Как-нибудь в сумерках летнего вечера, когда вы будете совсем одни, вспомните про этих двух маленьких индейцев. Они были такие же дети, как и вы, и им тоже бывало иногда страшно, у них были свои радости, горести и надежды, совсем как у вас.
Вспомните про Чилеви и Чикени, двух маленьких бобрят, которые так привязались к своим маленьким хозяевам. Ведь они жили на самом деле и любили друг друга; иногда тосковали, но умели и веселиться.
Итак, перенеситесь еще раз в своих мыслях на Холмы Шепчущихся Листьев, и вы снова увидите высокие темные сосны, которые как будто кивают и кланяются вам, когда вы проходите мимо, вы поплывете еще раз на желтом челне с его настороженным глазом и виляющим лисьим хвостом.
И если вы будете сидеть очень тихо, то, наверно, услышите шорох падающих листьев, зачарованный зов журчащей воды и нежные, тихие голоса лесных обитателей, больших и маленьких, которые живут в этой огромной, забытой стране, такой далекой и дикой и в то же время такой прекрасной, — в Стране Северо-Западных Ветров.
Справочное бюро
В местах, где живут индейцы, обитают дикобразы? Чем отличаются иглы дикобраза от игл ежа?
Да, дикобразы встречаются не только в Азии, но и в Северной Америке. Внешне они выглядят довольно непривычно: кажется, что у них вовсе нет игл, их прикрывают остевые волосы (недаром второе название зверя «иглошерст»), а образ жизни ведут древесный — они отлично лазают по деревьям. Иглы этого дикобраза пропитаны бактерицидным веществом, они не такие большие, как у азиатского, но длиннее, чем у ежа. Традиционно индейцы используют в пищу мясо дикобраза, а иглы для украшений.
Правда ли это?
Совершенно верно — ведь поведение бобров полностью подчинено инстинктам, которые подсказывают и направляют животных, определяют их образ жизни. Животное «счастливо» в том случае, если для него сохранены естественные природные условия и оно может жить своей обычной жизнью.
Узнали бы своих бобрят старый бобр и бобриха?
Нет, такого бы не произошло. У животных все гораздо проще устроено, и им незнакомы человеческие переживания. У бобра и бобрихи к тому времени уже появилось бы много других бобрят. А подросшие бобры показались бы им чужаками, возможно, они бы их встретили весьма враждебно.
Зачем волки воют?
Вой — важнейшая форма общения и социального поведения этих хищников. Воющий волк преследует сразу несколько целей: поддерживает сплоченность стаи, помогает координировать ее действия, подтверждает «права собственности» на участок, передает сообщения об обнаруженной добыче и другие важные для стаи сведения. Можно сказать, что в жизни волков вой играет примерно ту же роль, которую в старинных армиях играли горн, барабан и боевые кличи.
Что это за растение канадская пихта? Почему у нее душистые ветки?
Канадская пихта имеет еще одно название — бальзамическая. Это красивое вечнозеленое дерево с симметричной конусообразной кроной. Пихта отличается от других видов хвойных деревьев тем, что смоляные ходы расположены не в древесине, а в коре, поэтому она очень душиста. Смола канадской пихты использовалась коренными американцами для лечения бронхитов, туберкулеза, простуды, дизентерии, при болезнях сердца, ревматизме и головных болях.
Почему это случается каждый год?
Листве придает зеленый цвет пигмент хлорофилл.
Со временем он разрушается, и, когда солнечный день укорачивается, света становится недостаточно для его восстановления. В листьях начинают преобладать каротиноиды — пигменты оранжевого, желтого или красного цветов. Благодаря им кроны деревьев приобретают осеннюю яркую окраску. В холодное время года деревьям недостает влаги и поступающих от корней минеральных веществ. Чтобы сэкономить на питании, растения приспособились сбрасывать листву перед наступлением холодов: у основания черешков появляется отделительный слой, листья все слабее держатся на ветках и в какой-то момент опадают. Но следующей весной, с наступлением тепла все процессы запускаются заново и все начинается сначала.
Что это за птичка белогрудая славка? Чем отличается ее песенка?
Славки — певчие птицы, живут в лесах и густых кустарниках. Поют и мужские, и женские особи, очень громко и звучно, в неволе могут подражать человеческому голосу и другим птицам. Для каждого вида славок характерно свое пение, но явное отличие — это так называемая «славочная скороговорка», длинные переливы флейтовых звуков.
Славка-мельничек
Садовая славка
Славка-черноголовка