[189] у султана родился сын; султан приказал всему населению веселиться, и город и базары разукрасили так, что если б я описал все это, мне бы, вероятно, не поверили и не сочли бы возможным, что в галантерейных лавках, у менял и тому подобных торговцев все было так переполнено золотом, драгоценными камнями, деньгами, товарами, золототканной парчей и касабом, что негде было сесть.
Никто из них не опасается султана, не страшится шпионов и доносчиков и вполне уверен, что султан никого не станет притеснять и никогда не позарится на чужое добро.
У жителей я видел там такое богатство, что если я расскажу про это или попытаюсь описать, жители Персии мне не поверят. Богатства их я не мог ни сосчитать, ни исчислить, и такой спокойной жизни, как люди ведут там, нигде не видал.
Я видел там одного христианина, одного из самых богатых людей в Египте. Говорили, что количества его кораблей, его движимости и недвижимости невозможно сосчитать. Как-то раз вода в Ниле не поднялась до настоящего уровня, и зерно вздорожало. Тогда везир султана призвал этого христианина и сказал: — Нынче недобрый год, сердце султана гнетут заботы о народе. Дай столько зерна, сколько можешь, хочешь за деньги, хочешь в долг. — По счастью султана и везиря его, — ответил христианин: — у меня заготовлено столько зерна, что шесть лет я могу снабжать Миср хлебом. — А в это время в Мисре несомненно жителей было в пять раз больше, чем в Нишапуре. Тот, кто знаком с арифметикой, сможет вычислить, каковы должны быть богатства человека, обладающего таким количеством зерна. Какова же была безопасность населения и справедливость султана, если в его правление бывали такие случаи, создавались такие богатства и султан никого не притеснял и не обижал, а народ ничего не прятал и не скрывал.
Я видел там караван-сарай, называвшийся Дар-ал-Везир, где жили торговцы касабом, в нижнем этаже жили портные, а в верхнем — штопальщики. Я спросил заведующего, какой доход приносит этот караван-сарай. Он ответил: — Каждый год — двадцать тысяч магрибинских динаров; однако в данный момент один угол здания обрушился и его вновь отстраивают; тем не менее и сейчас мы имеем дохода тысячу динаров в месяц, то есть двенадцать тысяч в год. — Мне говорили, что в городе больше этого караван-сарая нет, но таких же ханов около двухсот.
В Египте обычай, что султан два раза в году в дни двух праздников устраивает пиры и дает аудиенцию знати и простому люду. Знать пирует в его присутствии, простоя люд — в других дворцах и местах. Я хотя и много слыхал об этом, но все же мне хотелось посмотреть на такой пир самому.
Поэтому я сказал одному из султанских секретарей, с которым мне случилось познакомиться и подружиться: — Я видел приемы таких царей и султанов Персии, как султан Махмуд Газне-вид[190] и его сын Масуд: это были великие цари и у них было много богатств и роскоши. Теперь мне хотелось бы посмотреть и на пиршество повелителя правоверных... — Он сейчас же сказал это привратнику, которого там называют “сахиб-ас-ситр”.
В последний день месяца Рамазана четыреста сорокового года[191] приготовили залу, куда на другой день, в праздник, должен был прибыть султан после намаза и сесть за стол. Привратник свел меня туда. Когда я вошел в дверь дворца, я увидел здания, террасы и портики; если бы я захотел описать все это, рассказ мой чрезмерно удлинился бы.
Там было двенадцать четырехугольных замков, соединенных вместе; переходя из одного в другой, я каждый раз находил, что следующий еще красивее, чем предыдущий. Площадь каждого из них была сто арашей в квадрате, за исключением одного, шестидесяти арашей в квадрате. В нем стоял трон, занимавший всю ширину здания, четырех гезов высоты. С трех сторон этот трон был сделан из золота и на нем была изображена охота, ристалище и разные другие вещи; на нем была надпись красивым почерком.
Ковры и обивка этой залы состояли из румийского шелка и бу-каламуна, вытканного по мерке для каждого места, где они находились. Трон окружала золотая решетка, описать которую невозможно. Позади трона у стены были устроены серебряные ступеньки. Сам же трон этот был так роскошен, что, если бы вся эта книга с начала и до конца была посвящена описанию его, все же нельзя было бы найти подходящих выражений. Говорят, что на тот день, когда султан дает пир, отпускается пятьдесят тысяч мен сахару для украшения столов. Я видел дерево, вроде апельсина, все ветви, листья и плоды которого были сделаны из сахара; на нем были сделаны тысячи фигурок и изображений из сахара.
Кухня султана лежит вне замка и там постоянно работает тысяча рабов. Из павильона в кухню ведет подземный ход. Там было заведено каждый день привозить на четырнадцати верблюдах снегу для султанских погребов. Оттуда и большая часть эмиров и сановников тоже получала свою часть, а если кто-нибудь из горожан просил об этом для больных, давали и им. Точно так же за всяким лекарством и микстурой, которая могла понадобиться горожанам, они обращались в гарем и получали ее оттуда. Точно так же дело обстояло и с мазями, например, с бальзамом и тому подобным, если кто-нибудь просит о чем-нибудь из таких вещей, никогда нет ни отказов, ни отговорок.
Безопасность и спокойствие жителей Египта доходят до того, что торговцы галантерейным товаром, менялы и ювелиры даже не закрывают дверей: они натягивают только перед ними сетку, н никто но решается украсть что-нибудь.
Был один ювелир, еврей, пользовавшийся доступом к султану, которому все доверяли при покупке драгоценных камней. Однажды солдаты набросились на него н убили его. Сделав такое дело, они устрашились султанской кары. Двадцать тысяч всадников сели на коней, выехали на площадь, а солдаты выступили в поле. Население города чрезвычайно испугалось этого; всадники же простояли на площади до полудня. Из дворца вышел евнух, стал у дверей и крикнул: — Султан повелевает, чтобы вы покорились ему, согласны? — Всадники в голос ответили: — Мы рабы его н покорны ему, но только мы совершили преступление. — Султан повелевает, чтобы вы возвратились назад, — сказал евнух, и все они сразу повернули назад. У убитого еврея был сын, по имени Абу Саид, и брат. Говорят, что богатствам его знает счет только один господь всевышний. Говорят, что на крыше дома у него стояло шестьсот серебряных ваз и в каждой из этих ваз было посажено по дереву, так что все это напоминало сад; все эти деревья приносили много плодов.
Брат еврея написал султану письмо, в котором писал, что готов немедленно передать в казну двести тысяч магрибинских динаров; это он сделал из страха, но султан выслал это письмо в приемную залу, чтобы его разорвали на глазах у всех, и сказал: — Будьте покойны и ступайте домой; никто вам ничего не посмеет сделать, а я ни в чьих деньгах не нуждаюсь. — Так он завоевал себе их расположение.
От Сирин и до Кайрувана всюду, где я проезжал, во всех городах и поселениях поверенные султана оплачивают все расходы мечетей на лампадное масло, циновки, ковры, молитвенные коврики и жалованье и содержание настоятелей, фаррашей, муэдзинов и других церковнослужителей.
Как-то раз наместник Сирии написал: — Нынче масла мало, если последует приказ, мы выдадим мечетям “зейт харр” (так называют масло из семян репы и свеклы). — Тогда ему послали такой ответ: — Ты слуга, а не везир. Если что-нибудь нужно для дома божьего, то никакие перемены н изменения в этом недопустимы.
Кадий кадиев получает две тысячи магрибинских динаров жалованья, и все прочие кадии соответственно своему посту, дабы никто не зарился на чужое добро и не причинял зла людям. Там был обычай пятнадцатого Раджаба[192] читать в мечетях послание султана такого содержания: “О правоверный люд, подходит время хаджа. Караван султана по обычаю будет снабжен солдатами, лошадьми, верблюдами и припасами”. В Рамазане то же выкрикивают глашатаи, а с первого Зу-ль-Ка'дэ начинают выходить из города и собираться в установленном месте. В середине месяца Зу-ль-Ка'дэ пускаются в путь. Расход на прокормление солдат этих составляет тысячу магрибинских динаров в месяц, помимо двадцати динаров жалованья, выплачиваемого каждому человеку. Двадцать пять дней идут до Мекки, десять дней остаются там и двадцать пять дней возвращаются назад. Таким образом в эти два месяца на прокормление их тратят шестьдесят тысяч магрибинских динаров, помимо других расходов, подарков, жалованья и павших по пути верблюдов.
В четыреста тридцать девятом году[193] населению прочитали послание султана, где говорилось: “Повелитель правоверных говорит, что в этом году лучше не совершать хаджа, ибо нынче в Хиджазе недород и голод и там умирает много народу. Это я говорю из сострадания к правоверным”. Паломники отложили свое паломничество, а султан послал покров на Ка'бу, как это обычно делал два раза в год. На этот раз покров отправили через Кулзум и я пошел вместе с посланными.
6ПРИБЫТИЕ В МЕККУ. ВТОРОЙ ХАДДЖ. ВВЕРХ ПО НИЛУ. ДЖУДДЭ
В начале месяца Зу-ль-Ка'дэ мы вышли из Мисра, восьмого числа[194] прибыли в Кулзум, там сели на корабль и в пятнадцать дней доехали до города, называемого Джар. Это было двадцать второго числа. Оттуда мы в четыре дня добрались до Града пророка,[195] да сохранит его господь и да помилует.
Град пророка, мир да будет с ним, это город, лежащий на краю пустыни; земля там влажная и покрыта солончаками. Проточная вода есть, но ее мало. Там есть плантации финиковых пальм. Кыбла от Медины лежит к югу.
Мечеть посланника божьего, да хранит его господь и да помилует, такой же величины, как Масджид-ал-Харам.