намаза, дабы господь всевышний, благословенный дал мне богатство.
Когда я вернулся к приятелям и спутникам своим, один из них начал читать по-персидски стихотворение. Мне тоже пришло в голову стихотворение, я захотел, чтобы он прочитал его, написал эти стихи на листке бумаги и хотел дать ему прочесть. Но не успел я еще вручить ему бумагу, как он уже начал читать это самое стихотворение, слово в слово. Я счел это обстоятельство за доброе предзнаменование и молвил про себя: — господь всевышний, благословенный услышал мою просьбу. Оттуда я направился в Джузджанан.[10] Там я пробыл около месяца и постоянно пил вино. Посланник — да помилует и да сохранит господь его и семью его — говорит: — Говорите правду, хотя бы она и порочила вас.
Как-то ночью приснилось мне, что кто-то мне говорит: — Долго ли ты будешь пить это вино, которое отнимает у человека рассудок? Было бы лучше, если б ты образумился. — Я ответил: — Мудрецы не смогли придумать ничего другого, что отгоняло бы мирские заботы. — Голос сказал: — Бесчувствие и беспамятство не есть покой. Нельзя назвать мудрецом того, кто указывает человеку путь к бесчувствию. Напротив, надо искать что-нибудь, что могло бы увеличить силы разума и рассудка. — Откуда же мне взять это? — спросил я. — Ищущий находит, — ответил он и указал в сторону Кыблы.[11] Больше он уже ничего не говорил. Проснувшись, я вспомнил обо всем этом. Сон произвел на меня впечатление, и я молвил про себя: — Я проснулся после вчерашнего сна, надо мне проснуться и от моего сорокалетнего сна. Я подумал, что не добьюсь счастья, пока не изменю всех своих дел и привычек.
В четверг шестого Джумада-л-Ухра[12] четыреста тридцать седьмого года, что соответствует пятнадцатому числу месяца Дея четыреста десятого года эры Иездегирда,[13] я отправился в соборную мечеть, сотворил намаз и попросил господа всевышнего, благословенного, чтобы он помог мне совершить обязательное для меня дело и отстраниться от всего запретного и непохвального, как это повелевает господь, велик и славен да будет он. Оттуда я направился в Шапурган,[14] ночь провел в поселении Фарьяб[15] и через Сенглан и Талькан проехал в Мерв-ар-Руд. Оттуда я поехал в Мерв, попросил освобождения от исполнения лежавших на мне служебных обязанностей и сказал: — Намереваюсь я поехать посетить Кыблу. — Затем я сдал все свои дела, отказался от всего имущества, кроме небольшого количества самого необходимого, и двадцать третьего Шабана[16] выехал в Нишапур. Из Мерва я поехал в Серахс, что составляет тридцать фарсахов, а оттуда до Нишапура еще сорок фарсахов.[17] В субботу одиннадцатого Шавваля[18] я прибыл в Нишапур, а в среду, последний день[19] этого месяца, было солнечное затмение.
Правителем в это время был Тогруль-бек Мухаммед, брат Джагры-бека, он приказал выстроить медресе[20] неподалеку от базара седельных мастеров и его как раз строили. Сам же он в это время направился в первый раз походом на Исфахан. Второго Зу-ль-Ка'дэ[21] я выехал из Нишапура вместе с ходжей Муваффаком, состоявшим при особе султана. Через Кевван я доехал до Кумиса,[22] где посетил гробницу Шейха Баязида Бистами,[23] да освятит господь дух его.
В пятницу восьмого Зу-ль-Ка'дэ я прибыл оттуда в Дамган,[24] а первого Зу-ль-Хидже[25] четыреста тридцать седьмого года через Абхурн и Чаштхаран проехал в Семнан.[26]
Там я пробыл некоторое время и начал искать ученых людей. Мне указали на одного человека, называвшегося Устад[27] Али Несаи. Я пошел к нему. Это оказался молодой человек, говоривший по-персидски, как говорят жители области Дейлем, носившей длинные распущенные волосы. Перед ним сидело значительное число учеников, из которых часть читала Эвклида, часть медицинские и часть математические книги. Посреди речей он иногда говорил: — Я то-то читал перед Устадом-Абу-Али-Синой, да помилует его господь, и то-то слыхал от него... — По-видимому, он хотел, чтобы я знал, что он ученик Абу-Али-Сины.[28]
Когда я вступил с ним в диспут, он сказал: — Я ничего не знаю о сийаке[29] и хотел бы научиться этому способу вычислений. — Я удивился, ушел оттуда и молвил про себя: — Если он сам ничего не знает, чему же он может учить других?
От Балха до Рея я насчитал триста пятьдесят фарсахов, а говорят, что от Рея до Савэ тридцать фарсахов, от Савэ до Хамадана тоже тридцать, от Рея до Исфахана пятьдесят фарсахов, а до Амуля тридцать. Между Реем и Амулем лежит гора Демавенд, она похожа на купол и ее называют также и Ливасан. Говорят, что на вершине этой горы есть колодец, где добывают аммониак; некоторые утверждают, что там есть и сера. Люди берут бычьи шкуры, наполняют их аммониаком и катят вниз с горы, потому что по дороге их доставить вниз невозможно.
Пятого Мухаррама четыреста тридцать седьмого года,[30] что соответствует десятому числу месяца Мурдада четыреста двадцать пятого года по персидскому летосчислению, я направился в Казвин и доехал до деревни Кухэ.[31] Там был недород и один мен[32] ячменного хлеба продавали за два дирхема.[33] Я уехал оттуда и девятого Мухаррама прибыл в Казвин.
Там было много садов, не защищенных ни заборами, ни колючими изгородями, ни чем таким, что могло бы воспрепятствовать войти. Я нашел, что Казвин красивый город с укреплениями и поставленными на них вышками и прекрасными базарами. Только воды там было мало и текла она по трубам, проложенным под землей. Управителем этого города был какой-то Алид и из всех ремесел в этом городе было больше всего сапожников.
Двенадцатого Мухаррама четыреста тридцать восьмого года[34] я выехал из Казвина через Биль и Кабан, его пригороды, и прибыл в поселок, который называют Харзевиль. У нас, то есть у меня, моего брата и сопровождавшего нас слуги — мальчика индуса, было мало дорожных припасов. Брат мой пошел в поселок, чтобы купить что-нибудь у бакалейщика. Кто-то спросил его: — Ты чего хочешь? Я — бакалейщик. — Нам годится все, что бы у тебя ни нашлось, — ответил брат: — ибо мы чужестранцы и здесь только проездом. — Тот ответил: — У меня ничего нет. — После этого, когда кто-нибудь говорил такие слова, я всегда восклицал: — Это Харзевильский бакалейщик.
Когда мы выехали оттуда, дорога пошла круто под гору. Проехав три фарсаха, мы прибыли в деревню, принадлежащую к области Тарим[35] и называемую Берз-аль-Хейр.
Она лежит в жаркой полосе и там много деревьев, гранаты и инжир, которые по большей части росли дико. Выехав оттуда, мы приехали к реке, называемой Шах-руд; на берегу ее лежит деревня Хандан, где с нас взяли пошлину и пользу эмира эмиров, принадлежащего к роду владетелей Дейлема.
Выйдя из этой деревни, река сливается с другой рекой, называемой Сенид-руд. Слившись вместе, эти реки текут вниз, в долину, на восток от Гиланских гор, протекают через Гилан и впадают в Абискунское море.[36] Говорят, что в Абискунское море впадает тысяча четыреста рек, что море это тянется на тысячу двести Фарсахов и что посреди его много густозаселенных островов. Рассказ этот я слыхал от многих людей. Теперь же я оставлю этот рассказ и перейду к своему делу.
От Хандана до Шемирана три фарсаха; между этими местами лежит небольшая каменистая пустыня. Шемиран — главный город области Тарим. На краю города высокий замок, построенный на твердой скале. Вокруг него возведены три стены, а посреди замка проходит подземный канал, который доходит до самой реки и доставляет в замок воду. В этом замке живет тысяча человек сыновей вельмож области; они следят за тем, чтобы никто не грабил на дорогах и не вызывал смут.
Мне говорили, что у этого эмира в Дейлеме много укреплений. Его желание дать народу правосудие и безопасность столь велико, что в области его никто не может отнять что-нибудь у другого; жители его области, когда по пятницам отправляются в мечеть, оставляют свои башмаки снаружи и никто не уносит этих башмаков. Эмир пишет свой титул на бумаге так: “Мерзбан Дейлема, Гиль Гиланскнй, Абу Салих, клиент повелителя правоверных”. Зовут его Джестан-и-Ибрагим.[37]
В Шемиране я встретился с хорошим человеком, родом из Дербенда, по имени Абу-аль-Фазль Халифэ ибн-Али Философ. Это был почтенный человек, отнесшийся к нам чрезвычайно внимательно и оказавший нам много милостей. Мы диспутировали с ним и между нами завязалась дружба.
— Куда ты направляешься? — спросил он меня.
— Я собираюсь посетить Кыблу, — ответил я. — Прошу тебя, — сказал он: — когда будешь возвращаться, заверни сюда, чтобы я снова мог повидаться с тобой.
Двадцать шестого Мухаррама