— А что тогда? — спросил Марат.
— Тогда гаси свет, сливай воду, — засмеялся Василь. — Разнесут все к чертовой матери.
Над толпой нестройно колыхались бело-зеленые флаги, среди которых Гранцов неожиданно разглядел плывущее над головами разукрашенное распятие. Трехметровый крест был обвит белыми и зелеными лентами.
«Хорошо еще, что не додумались нарядить фигуру на кресте в футбольную форму», подумал Вадим.
— Ничего себе талисман, — повернулся к нему Марат. — Видите?
— Лучше бы не видел.
— Это наши новые евангелисты, — как бы извиняясь, заговорил Ксенофонтов. — Сейчас тут новое поветрие. Все записываются в церковь Крещения, заново крестятся, читают Писание на каждом перекрестке…
— Как-то странно они читают, — заметил Гранцов. — Евангелистам здесь не место. Может быть, у них какое-то другое Писание? Адаптированное?
— А что, Евангелие запрещает футбол? — насмешливо спросил политолог Нужнов. — Я несколько раз читал, ничего такого не встретил.
— А слово «грех» встречалось вам? А «гордыня»? А «гнев»? — Гранцову не хотелось спорить с политологом, но он увидел, что Марат напряженно ждет его ответа, и потому продолжал: — Фанаты уповают на помощь Бога. Они почему-то думают, что Бог предпочтет их. Наверно, из-за того, что они несут над собой такое красивое распятие, Бог позволит кожаному мячу чаще залетать в чужие ворота. Допустим, их команда победит. Чему будут радоваться эти люди? Тому, что они оказались сильнее других людей. Эти люди будут думать, что они лучше своих братьев. Вот в этом — весь спорт. Доказать, что ты лучше другого.
— Что в этом плохого? Это естественное стремление к первенству! — раздраженно перебил его Нужнов. — В каждой стае должен быть лидер.
— Лидер — это должность. Лидер не лучше других, он всего лишь делает свое дело. Но мы не об этом. Мы — о евангелистах. Они, наверно, еще не прочитали, что у Бога нет лучших. Его солнце равно согревает и гениев, и злодеев, и святых, и грешников. Поэтому спорт сам по себе — греховное занятие.
Спорт сеет раздоры между людьми. А людей надо объединять. Спорт — это шоу-бизнес. А там, где шоу и где бизнес, там обязательно и похоть, и обман, и постыдная корысть.
— Ну давайте запретим его, чтобы угодить Богу, — предложил Нужнов.
— Не получится, — с сожалением ответил Вадим. — Рыночная экономика не позволит. Шоу-бизнес — это махина покруче ВПК. А если серьезно, то я ведь не против спорта. Сам люблю посмотреть хороший хоккей, например, или теннис, или даже бокс. Только я за счетом не слежу, просто любуюсь процессом. Так спокойнее. Чистое искусство. Результат не имеет значения.
— Чем можно любоваться в боксе? — спросила Оксана.
— Чем же еще? Человеком.
— Вот вы и попались, — политолог обличительно выставил палец. — Любуетесь боксом, значит, поощряете насилие, то есть грех! Боксеры ненавидят друг друга, значит, вы любуетесь ненавистью!
— Кто вам сказал, что ненавидят? Иногда они даже обнимаются после боя, не замечали? Вы про Формэна слышали? Чемпион мира, профессионал. И при этом — священник. Бокс не мешал ему проповедовать любовь к ближнему.
— А футбол, значит, мешает? — не унимался Нужнов.
— Не сам футбол, а вот эта грязь вокруг него. Вот эти «евангелисты» мешают. Они любят только себя, а надо любить всех.
— Как это — всех? — спросил Марат.
— Как получится, — отшутился Вадим и отвернулся к окну, чтобы прекратить дискуссию.
— Нет, они все-таки козлы, — Марат постучал пальцем по стеклу. — Я еще понимаю, если бы христианская команда играла с мусульманской, но здесь же свои рубятся! Одна вера, один язык. Нет, вы меня, конечно, извините, но они — козлы.
Дорогих интуристов разместили в застекленной комфортабельной ложе. Крутящиеся кресла, столики с пепельницами, бар за спиной, несколько телевизоров и наушники с комментарием на пяти языках. Юрист и политолог сразу оседлали табуреты у стойки и принялись изучать испанский язык методом тыка: Гурьев тыкал пальцем в бесконечную витрину, бармен произносил название напитка, после чего напиток дегустировался. Но, как только началась игра, они накупили в баре пива и отправились на трибуны. В конце концов, они пересекли океан, чтобы окунуться в атмосферу праздника, как было написано в рекламном проспекте Глобо.
Насколько Вадим Гранцов разбирался в футболе, сегодняшняя игра была хороша. Виртуозная техника, неподдельная страсть и артистичное судейство. Рев трибун доносился сквозь толстое стекло. Когда в ворота гостей был назначен пенальти, задребезжали бокалы на столике — это болельщики оказывали давление на вратаря. И добились своего. Вратарь прыгнул в одну сторону, мяч полетел в другую, а автор гола помчался вдоль трибун, раздирая на себе майку.
— А не было никакого нарушения, — возмутился Кирсанов. — Судья-то на ваших работает.
— Судья тоже человек, — сказал Федор Ильич. — Его дома дети ждут.
— Откуда у футбольного судьи дети? Какая дура за него выйдет, за смертника? — хохотнул Василь, азартно захлопал в ладоши и вскочил с места. Он болел за обе команды и радовался каждому голу.
Его энтузиазм, однако, никому не передался. Гранцов заметил, что Федор Ильич и Оксана обмениваются тревожными взглядами. Минут за десять до конца матча в ложу пришел водитель автобуса. Он остановился на пороге и постучал пальцем по часам.
— Может быть, начнем собираться? — сказал Федор Ильич. — А то застрянем надолго.
— Ладно, — неожиданно легко согласился Василь. — И так все ясно. Пора уносить ноги.
— Спускайтесь к автобусу, а я остальных позову, — распорядился старик, нервно поправляя шляпу.
Лестница была усеяна окурками и пивными банками. Внизу у дверей толпились солдаты в касках и с прозрачными щитами. Они неохотно расступились, пропуская иностранцев к автобусу. При этом, поправляя амуницию, каждый норовил задеть проходящих — кто локтем, кто дубинкой.
Водитель уже запустил двигатель и поглядывал в зеркала, а Федора Ильича все не было. Где-то вверху отдавался рев стадиона. Внезапно рев усилился и достиг высочайших нот.
— Все-таки продули, — констатировал Василь. — Где же чертов дед? О, гляньте, уже несут одного.
Мимо автобуса на носилках пронесли раненого. Одной рукой он прикрывал глаз, другой яростно молотил воздух.
Стоянку вдруг заполнили люди в разорванной одежде. Они на бегу молотили по машинам обломками своих флагов. За ними гонялись солдаты.
— А вон и наши, — заметил Василь и показал пальцем.
Гранцов не видел «наших». Он видел толпу, которая выдавливалась из ворот стадиона, и многие почему-то шли спиной вперед. Только привстав, он увидел в передних рядах белую шляпу Федора Ильича. И еще он увидел, как взлетают и опускаются на эту шляпу руки толпы.
В инструкциях, полученных в турфирме перед отлетом, было подробно описано, как вести себя во время массовых беспорядков. Сейчас туристам следовало оставаться в автобусе, держась подальше от окон. Но тут Гранцов услышал, как Василь вскрикнул:
— Наших бьют!
Кирсанов вскочил со своего места и схватил водителя за плечо:
— Давай туда, поближе к ним!
— Ноу, сэр.
— Давай, я сказал!
Автобус взревел, развернулся на пятачке и надвинулся на толпу, непрерывно сигналя.
Оксана отодвинула дверь и, стоя на подножке, кричала что-то умоляющее. Толпа расступилась, и Федор Ильич, придерживая помятую шляпу, забрался в автобус. Но туристы оставались в окружении. Толстяк Гурьев был почему-то голый по пояс, у Нужнова белая сорочка на спине порвалась ровно посередине до самого воротника.
Они пытались уклоняться, прижимая руки к груди и отворачиваясь во все стороны, а толпа била их по спине, по шее, по затылку. Кто-то обрызгал их черной краской из баллончика. В толпе раздался смех, улюлюканье, поднялся пронзительный свист.
— От же гады! — крикнул Василь и выскочил из автобуса.
Он пробился к туристам и, схватив одного за руку, потянул за собой. Но споткнулся и упал, и толпа сомкнулась над ним.
— Ой, забьют ребят, ой забьют, — запричитал Федор Ильич.
— Солдаты чего смотрят? — спросил Гранцов.
— Так пока машины не трогают, стекла не бьют, — сказал старик, вытираясь синим платочком. — А в драки они не вмешиваются. Никаких солдат не напасешься на драки.
— Значит, не вмешиваются? — уточнил Кирсанов. — Тогда, дядя Федя, я тебя прошу как родного. Сделай так, чтобы автобус от меня не отстал.
— Погоди, чемпион, — Гранцов хлопнул его по плечу. — Тебе как удобнее, слева встать или справа?
— Все равно.
— Тогда я слева. Вперед.
Они выбрались из автобуса и встали перед ним. Шаг за шагом продвигаясь вперед и повторяя «пардон, сеньор, пардон», Гранцов работал кулаками. Он старался не сбивать с ног, а только оглушить того, кто стоял на пути, и столкнуть его в сторону. Примерно так же действовал и Марат справа от него. Автобус послушно поддавливал сзади. Они подоспели вовремя. Двое любителей самбы уже скорчились на заплеванном асфальте, прикрывая уши руками. Василь волчком вертелся над ними, отпихивая руками и ногами наседавшую толпу.
— Встать! — рявкнул Гранцов. — Живо в машину!
Нужнов вскочил первым и, наступив на Гурьева, кинулся к спасительной двери. Гранцов вместе с Маратом еле-еле поставили толстяка на ноги и затолкали в автобус. А Василь прикрыл их сзади. Он отступал с боем, раздавая налево и направо звонкие зуботычины. Каждый его удар сопровождали восторженные крики болельщиков. Еле удалось затянуть его в салон и захлопнуть дверь.
Автобус, осыпаемый ударами и градом пивных банок, откатился к стоянке, где уже выстроилось оцепление. По улице прогрохотал допотопный гусеничный броневик, и толпа перенесла огонь на него.
Кирсанов, отряхивая свой белый пиджак, сел рядом с Вадимом и сказал с усмешкой:
— Неплохо получилось. Оказывается, можно проповедовать любовь к ближним и при этом крошить их налево и направо.
— А ты не знал? Любовь иногда выглядит довольно странно, — ответил Гранцов, зализывая разбитый кулак.