— Не знал, что вы так давно знакомы, — сказал Кирсанов.
— Так он же меня сюда и продал.
— Ну, так уж и продал, — Роман махнул рукой брезгливо, перестав улыбаться. — Сама захотела мулата попробовать. Вот и получила свое.
— Ребята, мы вам не мешаем? — спросил Василь.
— А ты, Василек, тоже меня удивил, — сказал Роман. — Вот ведь как человек проявляется в мягкой комнате. Ты-то чего на стенку полез? Вроде с тобой у нас все шло по-хорошему?
— Да сам не знаю. Наверно, просто не люблю, когда при мне людей опускают, — Василь пожал плечами и поморщился, схватившись за грудь. — Чем это ты нас?
— Секрет фирмы. Взрывчатое волокно, — гордо сказал Роман. — Оружие будущего.
В коридоре загремели шаги, и в комнату ворвался красномордый детина в соломенной шляпе.
— Рон! Засекли! — выпалил он. — Объект уехал с твоей придурочной с виллы Октавия!
— Куда?
— Не важно! У нее всего-то пять или шесть маршрутов! Я по всем уже послал на перехват! Через час мы их возьмем!
Старицын посмотрел на часы:
— Ловлю на слове, Серый. Виллу оцепили?
— А зачем, ее же там нету… Сейчас оцепим! — красномордый вытянулся перед Старицыным.
— Оцепить виллу. Поставить патрули на дорогах у виллы, — распоряжался Старицын, надевая свою испанку. — А гостей наших я отвезу на фазенду. Потом с ними тоже разберемся.
Он повернулся к Марату и развел руками:
— Извините, ребята. Срочное дело!
Глава 24. Макс, человек-луноход
Лежа на траве с руками за головой, Гранцов больше всего опасался, что его укусит какая-нибудь ползучая тварь. По щеке его бегала букашка, и Вадим безуспешно пытался ее сдуть, выпячивая нижнюю губу. Ему еще повезло — он успел одеться, а вот Татьяна лежала рядом с ним голая, и по ее руке уже взбиралась лохматая гусеница, отчего рука вздрагивала все сильнее и сильнее.
— Может быть, достаточно? — вполголоса спросил он. — Пусть хотя бы дама приведет себя в порядок. А я могу и полежать, если уж так надо.
— Молчать! — резко ответил человек, стоявший за кустами. — Татьяна, одевайтесь!
— Между прочим, — продолжал Гранцов, выплюнув бесстрашного муравья, — если бы в меня стреляли с берега или с моста, я бы тоже прикинулся утопленником. Упал бы с лодки со страдальческим криком и двинулся под водой против течения. Главное, кричать погромче, чтобы хорошо провентилировать легкие. Потом глубокий вдох, хороший груз в одну руку, и нырок по вертикали. Но у меня одна беда, я курящий. Мне больше минуты не продержаться, а за минуту далеко не уплывешь. А вы не курите?
— Татьяна, кто это? — спросил человек.
— Как вы меня напугали, Макс! Я же была уверена, что вас убили! Это мой знакомый из Петербурга. Я сделала ему приглашение по туристическим каналам.
— Что этот турист делает на реке? Ночью?
— Мы спасались от легионеров, — ответила Татьяна.
— Будем считать, что спаслись. Можете подняться, гражданин турист. Где вы живете в Питере?
Вадим назвал адрес, по которому был прописан.
— Общага? — спросил человек за кустами. — Отставник бездомный?
Гранцов понял, что теперь его не убьют.
— Ну вот, началось, — сказал он. — Конечно, легко обзываться, когда держишь человека на мушке.
— Да какая там мушка, — человек вышел из-за кустов.
В руке у него был посох с заостренным белеющим в темноте концом.
— Я держал вас на пике.
— Тоже неплохо, — согласился Гранцов.
Волосы Макса были коротко острижены и торчали неровными клочками. Так всегда бывает, когда стрижешься ножницами и без зеркала. Одет он был в красноармейскую гимнастерку, со стоячим воротничком, но обрезанными по локоть рукавами.
— Ваши дальнейшие действия? — спросил он.
— Переночевать тут, — ответил Гранцов. — Отсидеться днем. Когда все стихнет, уйдем на катере. До Кальенте. Оттуда автобусом. У меня самолет пятого числа, мне нельзя опаздывать. А ваши планы?
— Мои планы — это мои планы. Почему вы убегаете? Что случилось?
— Наверно, они боятся, что я увезу с собой вот это, — Гранцов показал сложенные тетрадные листки.
— Что это?
— Записки сумасшедшего. Нашел в сортире за колючей проволокой. Хочу показать дома своим знакомым. Пусть посмеются.
— Пошли за мной, — приказал Макс, — нечего тут маячить под луной.
Он привел их к своему жилищу. Жил Макс в микроавтобусе «Фольксваген-Каравелла», который во время наводнения несколько лет назад выбросило волной на островок. Рядом висел его гамак и стояла самодельная печка, сделанная из железной бочки.
— Как вы могли продержаться тут столько времени? — спросила Татьяна. — Почему не пришли ко мне?
— Ходок я неважный, — ответил Макс. — А продержаться можно в любом месте, была бы вода и еда. Воды у меня хватает, а еда сама приходит.
Он выдвинул из-под «каравеллы» деревянный лоток с листьями, на которых белели какие-то стручки. Гранцов с любопытством наклонился над ними:
— Личинки съедобного жука? Слышал, что они очень питательны. Можно попробовать?
— Пожалуйста.
На вкус личинка напоминала сырой яичный белок, смешанный с крахмалом.
— Ну, как? — спросил Макс.
— Вполне, — сдержанно ответил Вадим, с трудом проглотив шевелящуюся массу. — Очень даже ничего. Похоже на творог, да?
— Не знаю. Я их ем жареными.
Кроме «съедобных» личинок, рацион Макса включал в себя разнообразные консервы. Во всяком случае, он предложил гостям поужинать гусиным паштетом.
Татьяна, как единственная дама, заняла лучшее спальное место — под крышей «каравеллы», а Гранцов натянул свое пончо между двумя деревцами, наконец-то догадавшись, для чего предназначены два длинных шнура в углах этой универсальной накидки.
Но спать он лег не сразу. Они еще долго сидели с Максом у реки, вслушиваясь в голоса, разносившиеся над водой. За деревьями метались, раскачиваясь, лучи фар, урчали моторы «уазиков», доносились резкие команды.
Макс рассказывал о лагере, из которого бежал вместе со своим погибшим приятелем. Зачем он передал Татьяне эту информацию? Просто хотел что-то сделать в память о друге. Только и всего. А спасать заключенных он и не собирался. Некого там спасать. Да и не нужно им это.
В лагерь попадали разные люди, но очень скоро все они становились одинаковыми. Их уравнивал строго однообразный быт, их сплачивал коллективный труд, их объединяли простые ритуалы — утренняя молитва перед котлом с варевом, и ночные хороводы вокруг костра, сначала в одежде, потом без нее, потом в обнимку с ближайшей женщиной. После утреннего ритуала пленники строем шли на работу. После вечернего парочками разбредались по кустам.
Гранцову показалось странным, что от лагерной баланды у кого-то еще возникает желание разбредаться парочками по кустам.
Но Макс объяснил, что баланда была вполне питательной. Во всяком случае, от голода никто не помирал. Кроме того, все дело в зелени. Кисловатые вяжущие листья, которые надо было жевать во время вечерних ритуалов, возбуждали не хуже виагры. Правда, сам Макс никогда ими не пользовался и, положив для виду в рот, незаметно выплевывал. Уклоняясь от развития этой темы, он рассказал о своих русских соседях по бараку.
Они называли себя протестантами, но за весь год Макс так и не смог выяснить, к какому направлению они все-таки примыкали. О Лютере они не слыхали, также как о методистах, адвентистах или кальвинистах. Протестанты — и всё тут. В Казахстане они, оказывается, подвергались беспощадному преследованию, и какой-то «международный центр» помог им эмигрировать в Эквадор. Там они попали в обычное рабство на креветочной ферме. Через полгода ферму разгромила полиция, и сектанты оказались в тюрьме с неграми и метисами. Оттуда их вытащил добрый русский старичок Федор Ильич. Он предложил им переехать в Аргентину, и они, собравшись всей оравой, с женами и детьми, погрузились в самолет, который и привез их сюда. Когда Макс попытался объяснить им, что до Аргентины отсюда шесть часов полета, протестанты осуждающе отвернулись и больше с ним не говорили.
Другие были не лучше. Почти все попали в лагерь, можно сказать, добровольно. Зачем таких спасать?
Все равно их жалко, сказал Гранцов. Я их понимаю. Наверно, они там неплохо жили, в своем Казахстане, пока не началось новое время. Все их лучшие друзья и соседи вдруг оказались немцами и быстренько перебрались на историческую родину. А этим-то что делать? В Россию их никто не звал, а уехать хочется. А тут подворачивается такая возможность — записаться в протестанты и слинять в Америку. Трудно удержаться от соблазна. И ведь их не обманули. Они оказались в Америке. Только в Южной.
Все равно они уроды, ответил Макс. Такие же, как и все остальные. Бывшие кришнаиты, астральные чистильщики кармы и прочие. После обеда сидят, строчат свои дневники. Им за них оценки ставят. Отличники освобождаются от работ, становятся вроде ефрейторов. Что характерно, дневники разрешают писать всем, но пишут только русские. Нация писателей. Конечно, были среди заключенных и другие персонажи. Например, многих захватили какие-то бандиты, работавшие под таксистов. Налетели прямо на улице, увезли в зиндан, или как это у них называется. Поначалу хотели выкуп получить. Потом продали в лагерь.
Им удалось бежать. И если бы не напоролись на минное поле…
Мины — это отдельный разговор. В лагере две лаборатории. В одной гонят кокаин, в другой делают взрывчатку. Не простую, а уникальную. С виду — тряпка тряпкой. Разработана одним русским технологом. Обычное на вид толстое полотно. Трехслойное, если приглядеться. Приложил, придавил. Инициируешь. Взрыв только с одной стороны ткани. Нет ни пыли, ни дыма. Дробит поверхность.
Идеальный инструмент для проделывания отверстий нужной формы. Но можно использовать и в военном деле. Как и все прочие изобретения русского гения. Ох уж этот русский ум, бессмысленный и беспощадный.
Кстати, изобретатель скончался. И вместе с ним погибло все производство. Обмотался всей произведенной продукцией, и инициировал. И сам исчез, и единственный образец. А почему он это сделал? Свихнулся, наверное. Наверно, слишком увлекся жеванием листьев, перевозбудился.