[334]. Эта программа не была реализована, за исключением двух недолгих попыток в штатах Юта и Индиана, потому что врачи в конечном итоге не доверяют татуировкам с жизненно важными решениями. В 2017 году врачи Университетского госпиталя Майами работали с семидесятилетним пациентом, у которого был высокий уровень алкоголя в крови и состояние стремительно ухудшалось[335]. Расстегнув его рубашку, чтобы установить электроды кардиографа, врачи тут же увидели дружелюбную надпись «НЕ РЕАНИМИРОВАТЬ» с расплывшейся, выцветшей подписью, набитую зеленой краской на груди пациента. Не имея возможности связаться с близкими пациента или найти какую-то официальную документацию, врачи столкнулись с этической дилеммой. В итоге они решили с уважением отнестись к желанию пациента и ночью он умер. Такой способ выразить желание может казаться понятным и постоянным, но наш разум меняется быстрее, чем кожа, поэтому, возможно, этот человек хотел бы, чтобы его реанимировали, но у него не было времени, сил или денег, чтобы позволить себе трудоемкий процесс удаления татуировки? Что, если он сделал ее в шутку или из-за пьяного пари? По этим причинам некоторые законодательства, например, британское, указывают, что отказаться от реанимации можно только в письменном виде и при свидетелях. Как и у любой другой формы общения, у кожи остается место для недопонимания и недоверия.
Татуировки с предупреждением могут быть полезны, но к ним нужно относиться с осторожностью. Как и у любой другой формы общения, у кожи остается место для недопонимания и недоверия.
Татуировки также использовались для подготовки к окончанию жизни. Когда европейские крестоносцы в средние века отправлялись в Святую Землю, некоторые из них набивали на груди огромный крест, чтобы в случае смерти их можно было опознать и похоронить по-христиански. Уже в наше время татуировщик Джесси Мейс продолжил эту традицию в студии близ кэмп-Леджен, базы морской пехоты в Северной Каролине. Во время войн в Ираке и Афганистане солдаты всех званий приходили к Мейсу за «мясными жетонами». Перманентный идентификационный жетон набивался на ребрах, сообщая имя солдата, вероисповедание, группу крови и наличие диагнозов, например, диабета.
Существуют даже истории о том, что краску делали из праха умершего, чтобы он продолжал жить как часть тела близкого человека. Такие духовные татуировки заставляют нас чувствовать себя более живыми и сопровождают нас до самой смерти.
Почему люди делают татуировки? С одной стороны, это формализованные татуировки различных цивилизаций – от тихоокеанских маори до эфиопского племени хамар – которые служат для единения и общения сообщества. С другой, современная «западная» татуировка – это знак индивидуальности и бунта. В старом мире христианство, ислам и иудаизм веками эффективно запрещали метки на коже. Но с того самого момента, как две разные идеологии столкнулись в Тихом океане, когда Джеймс Кук на «Индеворе» в 1769 году прибыл в Новую Зеландию, мы можем видеть, что причины, по которым люди стремятся общаться через кожу, похожи куда сильнее, чем кажутся на первый взгляд.
Индевор отплыл из Плимута в свое путешествие, полное научных открытий, неся на борту малоизвестного натуралиста и ботаника Джозефа Бэнкса. Этот напыщенный, аристократичный выпускник Итона собирался изучать растения, но его потрясающий (хотя и неуклюже написанный) дневник полон и заметок о людях, которых встретила экспедиция. Помимо множества открытий, Бэнкс сделал запись о том, как Индевор бросил якорь у острова Таити (в дневнике есть первое письменное описание серфинга), и о том, как он пораженно наблюдал процесс нанесения татуировки. Именно он впервые записал слово «татуировать». Это слово происходит от полинезийского tatau, подражания звуку, который слышен, когда татуировщик ударяет деревянным «гребнем», часто дополненным акульими зубами, по коже островитянина. Бэнкс отметил, что, хотя все островитяне носили татуировки, эта практика была одинаково связана как с конформизмом, так и с индивидуальностью.
«У каждого из них были отметины на разных частях тела, согласно, возможно, их желанию или обстоятельствам их жизни»[336].
Спустя недолгое время любознательные европейские моряки захотели адаптировать эту практику под себя. Быстро появились рисунки со значением, и достижения и истории теперь с гордостью носились на коже: якорь за пересечение Атлантического океана, черепаха за пересечение экватора, и ласточка за 5000 морских миль, насчитанных в плаваниях. Европейцы быстро заимствовали и духовное, символическое значение меток на коже: свинья на одной ноге и петух на другой должны были уберечь от утопления, а буквы «HOLD FAST» («Держи крепко») на костяшках обоих кистей помогали карабкаться по оснастке в шторм. Несколько веков спустя в клинике Бирмингема – самого татуированного города в Великобритании (которая сама по себе – одна из самых татуированных стран в мире) – я осматривал пациента, воплощавшего западный подход к татуировке. У этого социального работника средних лет присутствовали и якорь, и ласточка, его плечи украшали цветные изображения львов, над сердцем было написано имя дочери, да и большая часть остальной поверхности тела была испещрена разнообразными кельтскими крестами и китайскими иероглифами. На первый взгляд кажется, что современная татуировка предоставляет полную свободу выбора, и в некотором смысле так и есть. Но исследования также показали, что люди выбирают западные сюжеты для татуировок – которые часто считаются символами уникальности и личности – основанные на популярности, а не на индивидуальности, подтверждая, что татуировки в каком-то смысле подвержены конформизму. Слова Джонни Деппа «Мое тело – это дневник, а татуировки – моя история» перекликаются с маорийским та-моко, которое отражает личные достижения и опыт и в то же время оглядывается на племя и предков. Это история о нас самих, но такая, которой мы хотим поделиться с другими и привлечь их.
Наш самый человеческий орган парадоксально является самым социальным именно потому, что он самый индивидуальный. Тот факт, что люди сознательно создают физическое выражение символов и идей на теле, весьма примечателен. Когда мы создаем что-то значимое и постоянное на коже, оно обретает огромную силу, заявляя, кто мы есть и кем мы хотим быть. Однажды я встретился с «воином-тигром» из народа нага в Северо-Восточной Индии, и он сказал, что татуировки – это единственное, чем он действительно владеет, поскольку из всего, что он создал, только они останутся с ним после смерти. Где кончается татуировка и начинается личность? Изменяя внешность, мы пытаемся каким-то образом преодолеть собственное естественное тело. В гомогенизированном мире, где сложно выделиться одеждой или косметикой, татуировка – это способ выразить свою внутреннюю сущность на поверхности.
9Разделяющая кожаТемная сторона социального органа: болезнь, раса и сексТемная сторона социального органа
«Я предпочел бы не видеть, чем быть видимым вот так»
В моей клинике сломался вентилятор. Для любящего холод британца, которому к тому же нельзя было снимать белый халат, плохо подходящий к танзанийской жаре, это был худший сценарий первого дня в Африке. Маленькая комната была пуста, не считая пробковой доски, покрытой картами препаратов и познавательными листовками о ВИЧ. Рядом со мной сидел Альберт, местный врач, мой учитель и переводчик. На противоположной стороне стола сидел Дани, склонив голову и упорно глядя на свои ботинки. Он был моим последним пациентом в этот день. У него был такой же рост и черты лица, как и у большинства молодых танзанийских мужчин, но было очевидно, что он – альбинос. Его белая кожа выглядела нежной, почти прозрачной, а голову венчала корона из соломенного цвета волос. Альбинизм вызван генетической мутацией, и в Танзании это состояние встречается чаще, чем в любой другой стране мира. Мутации отключают выработку черного пигмента кожи, меланина. Из-за отсутствия этого защитного покрытия каждый альбинос обречен всю жизнь избегать солнца и бояться развития рака кожи. Я взял дерматоскоп и проверил белоснежную кожу Дани на признаки рака. Если я что-нибудь найду, я могу удалить это с помощью жидкого азота или направить его на операцию. Дани отвечал на мои вопросы о предыдущих случаях рака с минимумом интереса, и по ходу приема стало понятно, что физический аспект болезни волнует Дани меньше всего. С раскрытием его истории я узнал, что, хотя солнечный свет был для него пыткой, он стал незначительным по сравнению со страхом перед близким человеком.
Дани ребенком спасли из его деревни после того, как его дядя пытался его похитить и убить. Всю последующую жизнь он провел в закрытой школе с высокими стенами, созданной, чтобы защитить детей-альбиносов от их собственной родни. Сейчас, покинув относительно безопасную школу, он оказался не слишком готов к абсолютно враждебному миру. Альбиносов в Танзании долго называли zeru (с суахили – «призрак») или nguruwe (свинья), но масштабы убийств и нанесения увечий таким людям стали известны совсем недавно. Жадность шаманов и бедность сельского населения привела к уверенности, что части тела альбиносов приносят удачу благополучие и политическую власть. В числе других верований – убеждение, что альбиносы – это злые духи, призраки европейских колонизаторов или потомство от измены жены с белым человеком. Считается, что измельченные конечности детей-альбиносов лечат любую болезнь и за них требуют самую высокую цену. Полный набор частей тела альбиноса может стоить до 100000 долларов, поэтому понятно, почему знахари не останавливаются перед убийством.