Но шустрые мангусты, сначала поодиночке, а потом целыми стайками бежавшие навстречу автомашине, подсказали, что спешить мне некуда. Звери спасались не от дождя, а от пожара. Облако было не дождевой тучей, а пеленой черного дыма, висящего над пепелищем. Кудахчущие выводки цесарок, несколько оголтело мечущихся зайцев, какая-то мышеподобная мелочь — все, кто обычно прячутся в густой траве, выскочили сейчас на открытую дорогу и ошалело неслись в одном направлении, даже не сворачивая при встрече с машиной. Птицам и мошкаре дорога была не нужна: они летели прямо над саванной, лишь иногда садясь передохнуть на кусты или деревья. Я не разворачивал машину назад только потому, что совсем недавно проехал заболоченную зеленую низину, куда огонь забраться не мог. В крайнем случае, если бы пожар начал меня настигать, всегда можно было ретироваться в этот влажный оазис.
Чтобы ветер не разнес пепла и его поскорее прибил к земле дождь, африканцы поджигают саванну в самые последние дни сухого сезона, когда все вокруг обезвожено и иссушено до предела. Поэтому волны огня несутся над землей с удивительной быстротой. Черная туча приблизилась гораздо раньше, чем я того ожидал. Горьковатый дым, пропитанный запахом раскаленных трав, заволок все вокруг густым серым покрывалом, которое лишь кое-где разрывалось яркими вспышками огня. На границе дыма и света остались лишь тихоходы — черепахи и змеи, которым так и не суждено было спастись, и самые ловкие и быстрые — ласточки и золотистые жаворонки, то почти стелющиеся по земле, то вдруг смело пикирующие в огонь за изжаренными букашками.
Неожиданно из самого пекла важно вышла птица-секретарь, очевидно уверенная в том, что сильные голенастые ноги в последний момент всегда унесут ее от опасности. Птица мотала головой, а вместе с ней болтался и конец еще не проглоченной змеи, торчавшей из клюва. Потом змеиный зеленый хвост исчез, и секретарь, наклонив голову, начал выискивать среди улепетывающих пресмыкающихся жертву повкуснее. Иногда языки пламени почти лизали всклоченные бело-серые крылья, но всякий раз птица увертывалась и принималась злобно шипеть на огонь.
Становилось все жарче, и было страшно смотреть на извивающиеся желто-алые языки, которые, словно вырвавшись из пасти взбесившегося сказочного чудовища, набрасывались на густую стену травы. То там, то здесь факелами краснели раскаленные стволы редких деревьев. Огненные струйки уже забежали за машину. Пора было отступать в низину.
Когда выпущенная человеком огненная стихия пронеслась дальше, саванну нельзя было узнать. Черное пепелище, среди которого кое-где возвышались обугленные баобабы, напоминало мне запомнившиеся с детства картины войны, разрухи, горя.
Но африканцами пожар воспринимается по-иному. Крестьянин в Африке считает огонь своим главным помощником. Пламя за один день расчищает поле, удобряет золой почву. Пожарище в Африке — это предвестник начала полевых работ, будущего урожая. Я ехал по пепелищу, а навстречу мне неслась радостная песня. Это пели разбредшиеся по саванне мужчины, собиравшие испекшиеся яйца и вкусных черепах, под обуглившимися панцирями которых было готово отличное жаркое.
Но эта песня — радость людей, которые привыкли к щедрости природы и не знают о том, что у этой щедрости есть предел. Сотни, а может быть, и тысячи лет земледельцы в Бурунди выжигают растительность, чтобы расчистить и удобрить землю, а скотоводы — чтобы их пастбища после дождей зазеленели более густой свежей травой. Но, уничтожая сухостой, пожар не щадит и молодые деревья и кустарники. За долгие годы огонь превратился в своеобразный элемент экологии, изменил саму природу саванны. Выжили и растут здесь лишь растения-фениксы: деревья с корой и плотной древесиной, не поддающимися мимолетному огню, и кустарники-скороспелки, на которых семена созревают еще до наступления первых дождей и первых пожаров.
Но разве обуздаешь разбушевавшийся огонь? Он выжигает в саванне куда больше земли, чем может обработать одна деревня. Из саванны пламя перебрасывается на леса и лесопарки. Там же, где пожар щадит лес, его нередко губит топор крестьянина. В районах, где травянистый покров не густ и полученной на месте золы не хватает, крестьяне валят лес на стороне, перетаскивают разрубленные стволы на поле и сжигают их. Редчайшие породы деревьев — эбен и сапелли — превращаются в золу, которая всего лишь два-три года будет удобрять поля проса или кукурузы.
Но если опустошенная огнем саванна через несколько лет, когда человек забросит переставшее плодоносить поле, вновь восстанавливается в своем прежнем виде, то лес умирает навсегда. Экваториальные леса появились в Восточной Африке, когда климат здесь был гораздо влажнее, теперь же они не могут возобновляться в своем первозданном виде.
На густонаселенной, издревле возделанной земле Бурунди экваториальных лесов почти не осталось. На смену влаголюбивым деревьям с редкостной, дорогой древесиной, на которой могли бы работать целые отрасли промышленности и экспорт которой кормит в Западной Африке целые страны, пришли засухоустойчивые формации малоценных, низкорослых лесов с редкой листвой. Полог такого леса не предохраняет почву от прямых солнечных лучей: перегной разлагается, минеральные соли уносятся ливнями, усиливается эрозия.
Все это отнюдь не специфические проблемы Бурунди. Они актуальны для всей Тропической Африки. Становится ясным, что подсечно-огневая система ведет к непроизводительному разбазариванию естественных ресурсов и что расплачиваться за это в очень недалеком будущем придется дорогой ценой.
В Бурунди дело еще осложняется тем, что страна перенаселена. По плотности населения она стоит на втором месте в Африке, а по площади числится одной из самых маленьких на этом континенте. Отвоеванное у саванны или леса поле, где не применяется ни севооборотов, ни удобрений, дает урожай лишь три года. Чтобы эта земля восстановила плодородие, она должна пробыть в залежи пятнадцать лет. Таким образом, регулярно, через три года каждый бурундийский крестьянин должен вновь выжигать саванну, осваивать новые 2,5 гектара. Нетрудно подсчитать, что при подобной системе земледелия каждой семье нужен земельный резерв минимум в пятнадцать гектаров. Если же потребуется увеличить экспорт продукции и в связи с этим расширить обрабатываемые площади, то сразу же возникнет вопрос: где эти площади взять? Экстенсивная и крайне непродуктивная подсечно-огневая система родилась в малонаселенных странах, обладавших огромным свободным земельным фондом. Для перенаселенной Бурунди переложное земледелие делается все более и более непригодным.
Хотя поездки по глубинным районам и встречи с людьми — лучший способ познания страны, каждое сафари, естественно, вызывает и очень много вопросов.
Я напечатал свои вопросы на меловой бумаге и попросил своих коллег, бурундийских журналистов, передать их президенту республики. Однако глава государства чувствовал себя еще не вполне здоровым, был занят встречами с делегациями и послами и поэтому до моего отъезда из Бурунди не смог принять меня и дать интервью.
Но когда я вернулся в Найроби, там меня уже ожидал пакет, оклеенный золотистыми бурундийскими марками, на которых одетые в леопардовые шкуры тутси отплясывали свой головокружительный танец. В пакет была вложена газета «Юнитэ э Революсьон». В ней я нашел занимавшее почти целые две страницы «Интервью полковника М. Мичомберо, президента Республики Бурунди, специальному корреспонденту ТАСС месье С. Кулику».
Подробнее всего президент рассказывал о планах Бурунди, о принятом недавно пятилетием плане развития экономики страны. Главное внимание в этом плане уделяется сельскому хозяйству. Государство намерено создать кооперативы, которые будут содействовать тому, чтобы на смену первобытному переложному земледелию пришли современные методы ведения сельского хозяйства. Через кооперативы земледельцы и животноводы Бурунди получат квалифицированный совет, помощь техникой и удобрениями. Конечно, в Бурунди, где люди живут на холмах и как бы разъединены самой природой, объединить крестьян не так-то просто.
Правительство начнет кооперативное строительство на равнине — в долине Рузизи. А потом распространит полученный там опыт по всей стране. Долина Рузизи — это бурундийская целина; со временем она превратится в главный сельскохозяйственный район Бурунди.
В долине прекрасные условия для выращивания хлопчатника: обилие солнца, жаркий климат и близость крупных водоемов, которые могут питать ирригационные каналы, несущие влагу полям хлопчатника. Сейчас хлопчатник занимает в Бурунди около сорока тысяч гектаров, главным образом в долине Рузизи и в округе Моса. Но вскоре намечено освоить новые земли и увеличить его производство. Вслед за кофе хлопок должен стать главной экспортной культурой Бурунди. Одновременно с освоением «целины Рузизи» будут проведены большие ирригационные работы для того, чтобы обеспечить водой из Танганьики всю страну.
Второй крупный проект, предусмотренный пятилеткой, тоже связан с рекой. Но уже не с Рузизи, а с Рувуву, на которой вблизи Гитеги намечено строительство крупной плотины и гидростанции. Это очень важно для Бурунди, поскольку сейчас большую часть электроэнергии страна получает из-за границы, главным образом из Демократической республики Конго. Находятся, правда, скептики, высказывающие мнение, что лишенной промышленности Бурунди негде будет использовать электроэнергию крупной ГЭС. Но правительство считает, что, когда будет электроэнергия, можно начинать строить заводы и фабрики, например создавать на базе собственного сырья текстильную промышленность. Подобно Руанде Бурунди очень богата оловянными рудами, добыча которых ведется пока в небольших количествах. Есть месторождения золота и вольфрама, бериллия и лития, начата сейсмическая развед