Существуют самые разноречивые оценки размера кратера Элгона. В различных справочниках его диаметр определяется от 6 до 15 километров. И если максимальная цифра справедлива, то Элгон — второй по величине (после Нгоронгоро) кратер в мире. Он, правда, уступает своему танзанийскому собрату в том, что почти не имеет открытых пространств, его покрывают густые леса, скрывающие красоты рельефа. В лесу, как уверял Вафула, много слонов и буйволов, но увидеть их мне не удалось.
Высокие манжетки, преобладающие в травяном покрове на открытых местах, имеют листья с матовой, серебристо-белой подкладкой. Когда набегает ветерок, поляны и лужайки в кратере мгновенно меняют свою окраску: из темно-зеленых превращаются в светло-серые. Местами, особенно по склонам, встречаются заросли крестовников, более высоких и развесистых, чем в долине. Климат в кратере прохладный, поэтому если даже внизу они уже отцвели, то здесь нередко только начинают выпускать из розетки листьев метровые пирамидальные соцветия, усыпанные бутонами будущих ярко-розовых цветов.
Среди таких цветущих крестовников на самом краю чаши кратера и была сооружена охотничья хижина, к которой привел меня Вафула. Хотя уже смеркалось, он, даже не перекусив, заторопился «по делам»… Какие дела могли быть в этой горной глуши? То ли где-то рядом промышляли его соплеменники-охотники, то ли ему самому надо было проверить силки и ловушки, поставленные раньше в лесу?
Стало значительно холоднее. Сырой, промозглый ветер дул откуда-то сверху, прямо с неба, напоминая, что, несмотря на близость экватора, здесь случаются и снег, и град. Над тесниной Суам поднялись клубы пара — наверное, там били горячие источники.
Изрядно устав, я не стал дожидаться ночи и заснул как убитый.
Спуск прошел без всяких происшествий. Я спешил, потому что не хотел задерживаться в деревне, намереваясь в этот же день выбраться из предэлгонья и выехать на дорогу, ведущую на запад. Но разбитая дорога спутала мои планы, и я до ночи успел добраться лишь до Мбале, очаровательного городка, уютные домики которого прячутся в буйной зелени экзотических деревьев.
К западу от Мбале все дороги, идущие в центральные районы Уганды, обрываются. Путь им преграждает большое озеро Кьога.
Конфигурация берегов Кьоги какая-то несуразная. Его 2,6 тысячи квадратных километров складываются из бесчисленных заливов, разделенных островками проливов и ветвящихся проток, которые на мелкомасштабных картах, как говорят картографы, «генерализуются», превращаются в голубые нити несуществующих рек. На подробных же крупномасштабных картах Кьога напоминает не то огромный голубой коралл, не то ветвистые рога лося. В последние годы озеро катастрофически мелеет, его глубина сейчас нигде не превышает трех — пяти метров. Местами же Кьога превратилось в топкое болото. По его берегам кое-где видны ленточки черной почвы. Это обнаженные участки дна, еще совсем недавно бывшего под водой.
С восточного на южный берег Кьоги мы переправлялись на катере, который шел не столько по воде, сколько по зарослям влаголюбивой растительности. Озера не видно: оно почти сплошь скрыто тростником и метелками папирусов. Механик на катере рассказал мне, что рыбаки и матросы частенько расчищают протоки для своих судов, но через два-три дня, если по ним часто не ходят лодки, зелень вновь смыкается над водной гладью.
Через Кьогу протекает Нил. Он вливается в озеро-болото на самом его юге, сбрасывая сюда воды соседней Виктории, а вытекает из него на крайнем северо-западе, направляясь в сторону озера Альберт. Впадает великая африканская река в Кьогу незаметно, под покровом все тех же папирусов и тростников и ничем не отличается от многочисленных заурядных проток. Я сперва и не подозревал, что наш катер уже плывет по Нилу, так все было обычно, «по-кьогски». Катер пристал к пристани у Мисанго, и, только найдя это местечко на карте, я понял, что бьющаяся за бортом зеленоватая мутная вода — нильская.
В Мисанго четверо грузчиков потратили целых два часа, чтобы столкнуть мой автомобиль с катера на сушу. Отсюда проселочная дорога идет по самому центру полуострова, созданного Нилом и Сезибва — самым длинным, доходящим на юге почти до Виктории, заболоченным заливом Кьоги. Там, где можно проехать, я стараюсь держаться ближе к берегу Нила. Он уже стал похож на реку, русло очистилось от растительности, обозначились берега. Но они низменные, однообразные, заросшие невысоким лесом.
За полоской лесов начинается высокотравная саванна, покрывающая весь полуостров. Тут и там виднеются рощи акаций и пышно растет трехметровая слоновая трава. Влаги здесь много, солнца тоже, так что растительность довольно богатая. Крупных зверей нет, но зато поражает количество бабочек. Над дорогой вьются тысячи ярко окрашенных парназиан, белых пиерис, крупных темно-зеленых папилио.
Довольно часто попадаются селения. Мы едем по исконным районам банту, издревле заселенным землям, на которых еще до прихода европейцев существовали сильные феодальные государства. Дорога как раз проходит по границе двух из них — Буганды и Бусога.
Несмотря на жару, угандийские женщины в этих местах признают лишь один наряд — яркие приталенные платья, широким клешем кончающиеся у самой земли. Верхняя часть платья плотно облегает фигуру, а короткие рукава, словно крылышки, поднимаются над плечами. Говорят, что подобные платья, модные в середине прошлого века в Англии, были завезены в Буганду первыми миссионерами и так понравились угандийкам, что сейчас по сути дела превратились в национальную одежду. Правда, в городе они начали уступать напору мини-юбок, но в деревне по-прежнему остаются наиболее распространенным нарядом. Когда впервые попадаешь в сельскую Уганду, не перестаешь удивляться шествующим в дорожной пыли, нагруженным курами, горшками или бананами женщинам в длинных «бальных» платьях, из-под которых мелькают босые пятки.
В самом конце этой дороги, обрывающейся у вод Виктории, на берегу озера стоит город Джинджа. На местном языке лусога это название означает «камни», «пороги». Современная Джинджа — второй по величине город Уганды, по числу крупных промышленных предприятий успешно соперничающий даже со столицей республики — Кампалой. Здесь единственный во всей Восточной Африке медеплавильный завод, работающий на рудах, добываемых в заоблачных рудниках Рувензори, крупная фабрика синтетического волокна и сахарные заводы, перерабатывающие тростник с плантаций, которые, словно зеленое море, со всех концов подступают к Джиндже. Строится сталепрокатный завод, уже введены в строй предприятия по производству мебели, одежды, мыла, пива, переработке хлопка, чая, леса.
Став независимым государством, Уганда быстрыми темпами начала развивать те отрасли производства, которые работают на местном сырье и способствуют сокращению импорта товаров широкого потребления из Англии. Многие из отраслей, контролируемые государственной «Корпорацией развития Уганды», находятся именно в Джиндже, удобно расположенной на берегу Виктории, неподалеку от столицы да к тому же еще на пересечении основных железных дорог страны.
Но главная причина быстрого промышленного роста Джинджи в том, что здесь на нильских водопадах построена самая большая в Восточной Африке гидроэлектростанция «Оуэн Фолс». До 1954 года, когда началось строительство этой ГЭС, на ее месте шумели и пенились водопады Рипон. Они были открыты Спиком и названы по имени тогдашнего президента Королевского географического общества.
В наши дни Рипон постигла судьба днепровских порогов. Теперь здесь бурлит не дикая стихия, а вода-труженица, которая, пройдя через турбины, низвергается вниз, разлетается в брызги и создает над беснующимся Нилом веселые радуги. С противоположной стороны 750-метровой плотины, по которой проходит шоссе, соединяющее Джинджу с Кампалой, Нил спокоен и широк. Голубая вода здесь настолько чиста, что, свесившись с перил плотины, можно увидеть косяки нильских усачей, снующих на большой глубине.
Когда пятнадцать лет назад в Уганде, тогда еще британском протекторате, было начато строительство «Оуэн Фолс», ее мощность определили в 150 тысяч киловатт. Колониальные власти отнюдь не намеревались создавать в Уганде промышленность, которая бы потребляла электроэнергию, им и в голову не приходила мысль о том, что вскоре наступят времена, когда африканцы заговорят об электрификации страны. Поэтому даже у этой скромной по мощности ГЭС находились противники. «Оуэн Фолс» строилась не столько для удовлетворения угандийских нужд, сколько для экспорта электроэнергии в Кению, на предприятия, принадлежащие белым.
В июне 1968 года, когда Уганда уже была независимой, на «Оуэн Фолс» ввели в строй последний, десятый по счету, генератор ГЭС. Мощность станции доведена до предела — 175 тысяч киловатт. Однако плановые органы республики бьют тревогу: к 1986 году потребности развивающейся экономики Уганды в электроэнергии удвоятся; По этой причине угандийские энергетики заинтересовались участком великой реки между Кьогой и озером Альберт, где сосредоточен целый каскад водопадов, огромные запасы энергии. После их детального изучения Управление энергетики Уганды объявило о своем намерении строить ГЭС на знаменитом Мерчисонском водопаде.
Но тут интересы развития экономики вступили в нередкий для нашего времени конфликт с интересами охраны природы. Планы строительства ГЭС поставили под угрозу существование знаменитого Мерчисонского национального парка — уголка, действительно уникального. В начале 1969 года восточноафриканская печать очень живо обсуждала этот вопрос, и одной из причин моего нынешнего визита в Уганду был интерес к судьбе Мерчисона. Я хотел съездить в парк и, главное, встретиться в Кампале с Франсисом Катете — управляющим наци-опальными парками Уганды, который буквально засыпал газеты и журналы протестами против строительства ГЭС.
Но в столице, куда я приехал спустя два часа после того, как за окном автомашины прошумели вырывающиеся из турбин «Оуэн Фолс» нильские воды, Франсиса не оказалось. «Он теперь днюет и ночует на Мерчисоне, — объяснили мне в управлении. — Собирает материалы и организует общественное мнение в защиту водопада и заповедника».