Особых дел в угандийской столице у меня не было, и поэтому в тот же день я выехал в Мерчисон. Выехал, когда в Кампале уже смеркалось, потому что не раз ездил по этой однообразной дороге и знал, что даже днем там ничего интересного не увидишь. Столицу от парка отделяют триста километров. Это довольно однообразная равнина, покрытая жестколистными лесами, кое-где вырубленными под плантации хлопчатника.
Утром на пароме, что переправляет машины и пассажиров через Нил, протекающий посреди Мерчисон-парка, только и было разговоров, что о недавнем необычном купании слонов. Как правило, они не заходят далеко в воду. Но на сей раз слоны решили устроить нечто вроде водных гонок и устремились вниз по течению, к озеру Альберт. Когда рядом с паромом, находящимся метрах в пятидесяти от берега, появилось около двух десятков слонов, среди пассажиров началась настоящая паника. Но слоны вели себя довольно мирно. Несколько раз наподдали паром, устроив небольшую качку, обдали пассажиров водой из хоботов, а потом проследовали дальше. У дирекции парка на подобные случаи есть один ответ, который она, не дожидаясь вопросов туристов, дает всем, кто путешествует на пароме. «Помните, что вы Пользуетесь паромом на свой риск. Парк не несет никакой ответственности», — радует плакат, установленный на берегу.
Тем не менее желающих прокатиться по Нилу и посмотреть Мерчисон было хоть отбавляй. Переправившиеся на пароме туристы пересаживаются на другом берегу Нила на катер, который ежедневно совершает две поездки к водопаду. Но на утреннюю, начинающуюся в девять часов, мы уже опоздали. До второй же, намеченной на полдень, времени оставалось порядочно, и мы отправились искать Ф. Катете. Проводники заповедника сообщили мне, что рано утром видели его на берегу озера Альберт, северная часть которого входит в Мерчисон-парк.
Но когда мы приехали на озеро, Катете там уже не было. Воспользовавшись случаем, я, нарушая все правила пребывания в заповеднике, вышел из машины и по зыбкой трясине, заросшей осокой, пробрался к воде. Именно здесь, на территории Мерчисон-парка, в озеро Альберт впадает Виктория-Нил. Впадает лишь для того, чтобы сразу же вытечь из озера, но уже под названием Альберт-Нил. Крайняя западная точка парка — мыс Пакуба, где мы стояли, как раз и образован этими двумя звеньями великой реки Нил. Здесь отчетливо видно, как мутно-зеленый Виктория-Нил, сливаясь с более чистой, отстоявшейся, голубой водой озера, превращается в Альберт-Нил и начинает свой долгий путь на север.
В два часа дня мы уже были на борту катера, направлявшегося вверх по реке. Перед нами, словно на фантастическом гигантском экране, проплывали нильские берега, поросшие пальмами, колбасными деревьями, сейбами и тамариндами, под которыми лежали, паслись, пили воду сотни слонов и буйволов. Их привлекает сюда река. Четыреста тысяч гектаров Мерчисонского заповедника — это кусок сухой безводной саванны, и на водопой все звери тянутся к Нилу или к озеру Альберт.
То на берегу, то на намытых посреди реки отмелях виднелись неподвижные семейства бегемотов и, что самое интересное, крокодилов. Очень распространенное в популярных изданиях утверждение, что африканские водоемы «кишат крокодилами», почерпнуто из работ Ливингстона и Спика и не делает поправок на прошедшие сто лет. За это время в Европе несколько раз вспоминали о том, что крокодил имеет отличную кожу, и сотни охотников бросались в топи африканских водоемов, чтобы за немалую мзду обеспечить модниц туфлями и сумочками. Но решающим в судьбе крокодилов оказалось то, что человеку они просто противны. И африканцы, и европейцы, увидав крокодила, всегда стараются убить его.
Вот почему крокодилы исчезли из многих африканских водоемов. В списках обитателей большинства африканских заповедников эти животные уже почти не фигурируют. Их трудно увидеть даже на озере Виктория, к лесистым берегам которого, опасаясь обилия этих гигантских рептилий, боялись приблизиться первые колонисты. Их также стало мало на Танганьике и Бангвеулу. И только на озере Рудольф да отдаленной Ньясе, особенно вдоль границ с Мозамбиком, мне во множестве попадались эти животные.
Недавно, когда цены на крокодиловую кожу вновь подскочили, в Малави и на Мадагаскаре создали даже крокодильи питомники. Но в естественных условиях «кишащие крокодилами берега» туристы могут увидеть только в угандийском Мерчисон-парке.
Через полтора часа плавания на поверхности реки начинают появляться хлопья белой пены, а прерывистое тарахтение мотора постепенно заглушает ровный рокот падающей воды.
Конечно, Мерчисонский водопад не чета замбийской Виктории, его высота всего лишь сорок метров. Но в этом-то, наверное, и заключается его очарование. К Виктории страшно подойти: ее дикий рев пугает, фантастическая масса бушующей воды, кажется, вот-вот размоет землю, на которой вы стоите, сметет мост, увлечет вниз, в кипящий котел, где с изящной легкостью носятся многотонные глыбы базальтов. На Мерчисоне же все спокойнее и как-то уютнее. Если смотреть на водопад снизу, с реки, его размеры кажутся вполне внушительными. Разлетающиеся во все стороны брызги круглые сутки орошают нависшие над Нилом горы, и кажется, что поток воды низвергается здесь прямо из леса, вечнозеленого, буйного, таинственного.
Матросы катера, давая возможность пассажирам полюбоваться водопадом, несколько минут пытаются удержать суденышко на месте. Но напор нильской воды увлекает его вниз по течению. Катер разворачивается и теперь вдвое быстрее бежит обратно. Нил вскоре успокаивается, разливается на несколько сотен метров вширь и плавно течет еще три десятка километров, пока не вливается в озеро Альберт.
Только под самый вечер, вернувшись в управление парка, я, наконец, разыскал Ф. Катете. Встретились мы как старые знакомые, поскольку раньше не раз встречались в Найроби и Аруше на различных семинарах и конференциях, посвященных туризму и охране природы. Я поинтересовался его мнением о планах строительства электростанции на заповедном водопаде.
— О, Мерчисон — это мое больное место! — воскликнул Ф. Катете. — Построить там ГЭС — значит поставить крест на парке, уничтожить лучшее, что осталось от природы в Уганде.
— Оправдан ли такой пессимизм?
— Уверен, что да. Во-первых, исчезнет водопад. Во-вторых, строительство огромного объекта, которое рассчитано на двадцать лет, повлечет за собой сооружение дорог через парк, взрывные работы, которые распугают животных, потребует привлечения большого числа рабочих и сооружения для них поселка в центре парка, у самого водопада. Из-за этого парк потеряет свою притягательную силу для туристов как уголок Первозданной африканской природы.
— Ну а если рассуждать с точки зрения экономиста? Ведь на Мерчисоне сама природа создала створ для ГЭС, — Подлил я масла в огонь.
— Между Мерчисоном и озером Кьога на Ниле есть другие водопады — Карума-Камдинии и Айого, а между Кьогой и озером Виктория — Бужагали, Налагала, Буйала. Признано, например, что построить ГЭС мощностью 180 тысяч киловатт на Бужагали более просто и дешево, чем внутри заповедника. Потом давайте считать. Уганда — страна туризма, а туристы едут к нам ради парков. Семьдесят процентов иностранцев, посещающих Уганду, устремляются на Мерчисон. В этом году страна получила от них девять миллионов долларов дохода в валюте. К 1974 году эта цифра должна возрасти до пятнадцати миллионов. И если эти доходы умножить на многие годы, которые Мерчисон, конечно, будет привлекать любителей природы, то получится сумма, которая с лихвой окупит строительство ГЭС в другом месте. Если же исчезнет Мерчисон, исчезнут и семьдесят процентов этих доходов. Вот вам и экономика. Спасти для потомков Мерчисон, этот подлинный Вавилон животных, — наша общая задача.
Уезжать из Мерчисона прежним путем не хотелось. Я решил вернуться в Кению северной дорогой, через страну племени карамоджо. Ибрагим было запротестовал, ссылаясь на то, что там нет воды и не совсем безопасно. Но это еще больше распалило мое любопытство.
В Китгуме — последнем крупном селении у границ Карамоджоленда — я зашел в полицию за разрешением на проезд через этот район.
— Можете ехать, — почти безразлично ответил мне изнемогавший от жары комиссар полиции. — Только запаситесь всем, что нужно: там вам никто не поможет. И еще учтите, что закон на эти территории фактически не распространяется. Раз в десять дней полицейский джип объезжает границы, в остальное же время…
Дорога была довольно сносной. Вскоре мы проехали поселок Мади Опей, состоящий из двух лавочек сомалийцев и десятка хижин, а затем с удивлением увидели у обочины дороги табличку, написанную арабской вязью.
— Лопади, — «обрадовал» меня Ибрагим. Мы поняли, что слишком далеко заехали на север. Пришлось возвращаться и сворачивать на первую попавшуюся верблюжью тропу, ведущую на восток.
Поскольку я был счастливым обладателем «Волги», бездорожье меня не особенно пугало. Впереди была глинистая равнина, покрытая невысокими колючими акациями саванна, которая в сухую погоду никогда не была препятствием для «Волги». К тому же на востоке, там, где начинались горы Нангейя, должна была вскоре появиться и дорога, ведущая в страну карамоджо.
Солнце палило немилосердно. Все живое, если не считать двух гиен, с непонятным упорством все время трусивших за нашей машиной, куда-то попряталось. К сиденьям машин нельзя было притронуться: они пышали жаром, и малейшее перемещение по ним было чревато неприятностями. Вода в радиаторе почти кипела. Однако останавливаться было бесполезно: неподвижная машина раскалялась бы еще больше.
Как ни странно, но кое-где среди этой выжженной равнины попадались топкие лужицы. Грунтовые воды залегают здесь так близко от поверхности, что даже все иссушающее солнце не может с ними справиться. Судя по многочисленным следам животных вокруг луж, ночью возле них бывало оживленно. Несколько раз наша «Волга» сползала по отвесным берегам каких-то речушек,