буксовала в толстом слое песка и бойко поднималась на противоположные берега.
На дне одной из рек в песке копались две женщины, выискивавшие раковины каури. Завидев нас, они вскрикнули и, смеясь, побежали к кустам. Высокие, стройные, с осиными талиями. По многочисленным рубцам на их спинах, повторяющим линию позвоночника, я понял, что они из племени каква. Корявые деревья, росшие вдоль реки, давали хоть какую-то тень, и я, в надежде, что женщины вернутся, решил подождать их, а кстати, и дать немного остыть мотору.
Не прошло и пяти минут, как беглянки, действительно, вышли из-за кустов. Весь их наряд состоял из едва прикрывающих должное место кожаных передников, на которые были нашиты ракушки и немного бисера. На шее, точно стоячий воротник, красовался широкий браслет из бисера, а ниже, закрывая грудь и почти все туловище, ниспадали десятки ниток бус. Сделаны они были из все тех же раковин, нанизанных на высушенные сухожилия животных.
Перебрав несколько языков, Ибрагим наконец по-арабски уговорил кокеток сесть в машину и показать нам дорогу в их селение.
Поохивая на огненном сиденье, женщины в два голоса объясняли дорогу. Однако Ибрагим ничего не понимал. К счастью, селение оказалось близко: как только мы выехали из долины на равнину, впереди показались остроконечные соломенные крыши. Дома у каква цилиндрической формы, из тростника, а сверху обмазаны глиной. Мужчин не было видно. Женщины в еще более невинных нарядах, чем у наших знакомых, по двое, стоя друг против друга, толкли просо в огромных ступах, равномерно поднимая в воздух увесистые поленья-пестики. Рядом, повторяя движения матерей, играли дети, на их головах для защиты от солнца были нахлобучены половинки калебасов. За деревней тянулись длинные ряды рам, на которых сушились коровьи шкуры. Они уже давно высохли под солнцем, и, когда с севера налетал обжигающий ветер с песком, они звонко гудели, словно напоминая: «Из нас можно сделать хороший тамтам, тамтам, тамтам..»
Как только мы выехали из деревни, наши спутницы-гиены вновь вышли из своих укрытий и, подобрав хвосты, последовали за нами. Все бывалые охотники в Африке уверяют, что гиены заранее чуют свою возможную жертву и упорно преследуют ее даже тогда, когда для этого вроде бы нет видимых причин. Если это так, то еще в Китгуме, когда я заходил в полицию, гиены уже знали, что на сей раз «Волга» застрянет посреди саванны.
А случилось именно так. От деревни мы, как на вездеходе, проследовали километров сорок пять прямо по поросшей колючими кустарниками равнине, не задумываясь, съехали в сухое русло какой-то реки и… стали. Противоположный ее берег оказался слишком крутым, и, чтобы преодолеть его, нужен был большой разгон. Пока Ибрагим пытался развернуться, колеса увязли в песке. Чем больше он старался, тем глубже погружалась машина. Мы начали судорожно раскапывать колеса в надежде подложить под них камни и ветки, но вскоре отказались от этой затеи. Куски сланцев, которые в изобилии валялись вдоль сухого русла, при первом же прикосновении к ним рассыпались, а ветки кустов были такие твердые и колючие, что заготовка их оказалась гиблым делом.
Утопая в сыпучем песке, вдали от дорог, под наблюдением пары гиен, устроившихся на высоком берегу, мы держали совет. Куда идти? Возвращаться к дружелюбным каква, пройти назад сорок пять уже известных километров или направиться за помощью к воинственным карамоджо? Каква, бесспорно, очень милы, но одних людских рук мало, чтобы вытащить машину. С другой стороны, если верить карте, в стране карамоджо, километрах в пятнадцати от нас, проходила дорога. Оттуда, как мы надеялись, можно будет добраться до Каабонга, где есть и полиция, и лендровер — единственное спасение для продолжавшей погружаться в песок «Волги». После недолгих споров был принят вариант «вперед, на Каабонг» и мы отправились в путь
Солнце было в зените, часы показывали 11.40. Я повесил на себя фотоаппараты, вручил Ибрагиму сумку с полудюжиной бутылок кока-колы и выступил во главе «экспедиции». Гиен я не звал, но сторожить «Волгу» они не пожелали. Обувь автомобилистов никак не была приспособлена к колючей растительности саванны, через пару часов я в кровь стер и исколол ноги, а упитанный Ибрагим, не испытавший, очевидно, в молодости всех прелестей туризма, время от времени издавал звуки, напоминающие стоны.
Но самое неприятное было то, что карта вступила в противоречие с компасом, солнцем и логикой. Мы уже несколько часов шли на восток, и горная цепь Нангейя, если верить карте, должна была бы остаться позади. А ее синие хребты все время маячили на севере, вдоль нашего пути, как бы давая понять, что идем мы совсем не туда, куда надо. Между нею и дорогой на карте простиралось желтое пустынное пятно без единой красной жилки дороги, без единой черной точки деревни.
Солнце в этих местах внушает больше доверия, чем карта. А когда оно село и нас окружила темнота, то мы окончательно поняли, что карта врет: пятнадцать километров уже давным-давно пройдены, а дороги все нет. По четырем зеленым точкам, мелькавшим совсем рядом, было ясно еще и то, что гиены не бросают одиноких путников.
Около девяти Ибрагим указал на мерцавший на горизонте огонек.
— Не звезда ли это? — засомневался я.
Пересекавшая наш путь река, которой и в помине не было на карте, еще больше запутала нас. Но на ее сухом песчаном дне при лунном свете были видны следы ног, обутых в тяжелые ботинки, а на берегу — консервные банки и обрывки газет. Карамоджо, как нам было известно, хорошо обходятся без всего этого. Очевидно, днем здесь останавливались на привал военные. Едва заметная тропа, появившаяся на другом берегу, вскоре превратилась в вытоптанную скотом дорогу, а запах дыма предвещал очаг и людей. И действительно, вскоре мы увидели глубокую лощину, где у костра сидели несколько человек. Когда мы приблизились, двое высоких мужчин, совершенно нагих, с копьями, поднялись нам навстречу.
— Сколько миль до Каабонга? — забыв о полагающихся приветствиях, спросил Ибрагим.
— Девять.
— А что за огонек виднеется вверху, в горах?
— Мвалиму[10],— последовал ответ.
Это было очень кстати. Учитель уж обязательно говорит если не по-английски, то на суахили и сможет нам помочь.
Но проводить нас до учительского дома нагие воины отказались.
— Ндама я нг’омбе[11],— все так же лаконично объяснил один из них, кивком головы указывая на трех крохотных, очевидно, только что увидевших свет телят, сушившихся у костра. Оставить телят одних и отправиться показывать дорогу чужестранцу — это даже и в голову не приходило людям-карамоджо.
Когда мы подошли вплотную к горе, огонек не то потух, не то скрылся за деревьями. Отстали от нас и гиены, очевидно почувствовавшие, что жертв из нас не получится.
Мы еще целый час бродили среди холмов, по склонам которых были разбросаны пустые хижины и загоны для скота, обнесенные сухими колючими ветками, пока не нашли белое здание школы, а рядом два учительских домика. Было 23.20, когда учитель Доминик Айен, открыв на стук дверь и протирая сонные глаза, к своему величайшему удивлению, увидел нашу компанию и услыхал от Ибрагима ее «приключенческую историю».
Теперь инициатива перешла в руки Айена. Разбудив жену, он организовал нам чай, а сам начал готовиться в поход. Доминик считал, что если кто-нибудь из пастухов бари или карамоджо случайно набредет на «Волгу», то ее уже ничто не спасет. Поэтому надо было не мешкая пройти еще три мили до Каабонга, где у председателя Совета служб Карамоджо Джозефа Лочеро был «опель» — единственная машина на всю округу. На ней надо было ехать в ближайший полицейский участок за пятнадцать километров, где находился лендровер, способный спасти «Волгу».
Несмотря на поздний час, Лочеро еще не спал. Его магазин тоже единственный на весь район, поэтому покупатели заходят даже ночью.
Лочеро оказался благообразным, очень приятным стариком. Было видно, что он рад сделать для нас все, что в его силах. Но ключ от машины оказался у шофера, а шофера не было дома. И сколько призванные на помощь мальчишки ни бегали по ночному Каабонгу и окружающим его колючим кустарникам, обладателя ключа так и не нашли.
Впрочем, узнал я об этом лишь на следующее утро. В ожидании шофера я присел посреди магазина на мешки с мукой, задремал да так и не проснулся до восхода солнца. Ибрагим тоже заснул, только в корыте, на дне которого валялись патроны.
Утром, когда нашелся шофер, Лочеро разбудил меня. Доминик решил, что дожидаться, пока откроется полиция, не стоит, лучше поехать сейчас же к его другу Налибе. Он — профессиональный охотник, уполномоченный правительством отстреливать слонов, и поэтому у него тоже недавно появился лендровер.
Налибе на заставил себя долго просить, окликнул двух помощников, кинул в машину три винтовки и сел за руль.
— Что, собираетесь потом на охоту? — поинтересовался я.
Налибе посмотрел на меня, как на простачка:
— Туда, где застряла ваша машина, никто не отправляется без ружья, заряженного разрывной пулей. В районе разрешена свободная охота на слонов, они здесь знают, что человек — это враг и поэтому настроены не так благодушно, как, скажем, на дороге из Найроби в Момбасу.
Так я узнал, что две гиены были не главной опасностью во время нашей прогулки по карамоджанской земле.
К счастью, вопреки предсказаниям Доминика «Волга» оказалась целой, и пары рывков лендровера было достаточно для того, чтобы поставить ее на дорогу.
Когда мы выбирались из реки, я заметил показания спидометра. После того как мы вернулись в школу, к ним прибавился тридцать один километр. Ровно столько прошли мы вчера. Это, конечно, обычная дистанция для подмосковного туриста. Но для района, где слон знаком с ружьем, — это многовато.