с начала этого века одно за другим были открыты неизвестные науке довольно крупные животные — окапи, бонобо, кабан Итури, горная горилла.
Конечным пунктом моей поездки был Кисоро, самый уединенный и высокогорный угандийский городок, прячущийся среди опоясанных террасами полей холмов Кигези. Я надеялся увидеть в Кисоро Вальтера Баумгартеля, известного исследователя вулканов Вирунги. Но к сожалению, там его уже не застал. Он переселился поближе к врачам, в Южную Африку. В преклонном возрасте довольно тяжело жить одному среди тропических дебрей и горилл, изучению которых Баумгартель посвятил лучшие годы жизни. Он написал об этом районе блестящую книгу «Люди и звери Вирунги».
Свой домик «Приют путешественника», где в последние десятилетия останавливались все географы, зоологи и геологи, исследовавшие Рувензори и Вирунгу, он продал соотечественнику, 37-летнему немцу из ФРГ Рональду Шопфу.
Сперва Рональд показался мне замкнутым. Но потом, вечером, сидя у свечи, мы разговорились. Когда я сказал ему о своем первом впечатлении, он лишь улыбнулся.
— Одичал здесь. Километрах в десяти живет Кикирос, в соседней деревне — трое американцев из «корпуса мира». Больше кругом не сыскать ни одного белого. А гости не балуют. Сегодня 23-е число, а вы за весь месяц всего лишь четвертый посетитель «приюта». Думаете, скучно? — угадав мои мысли, спросил он. — Нет, я хотел этого. Хватит с меня Европы с ее развлечениями. Там слишком много политики и слишком мало свободы. Здесь же я сам себе хозяин. А дело всегда найти можно.
— Хотите пойти по стопам Баумгартеля и написать книгу о гориллах? — спросил я.
— Да нет, если уж писать, то не о гориллах, а о собственных скитаниях. Я ведь инженер-горняк по образованию. Кончил институт в ФРГ, немного работал, немного сидел в тюрьме «за политику», а потом уехал в Африку. Был в Алжире, Нигерии, потом работал на медеплавильном заводе в Джиндже. Как-то на праздники приехал сюда, как и вы, посмотреть Кигези и горилл. Познакомился с Кикиросом, и тот уговорил работать у него на вольфрамовом руднике. Через год перешел на другой рудник, который принадлежит местной католической миссии, неподалеку купил концессию и начал разрабатывать «собственное» месторождение. Так что теперь я, если не вдаваться в масштабы предприятия, «владелец рудников и отелей».
На следующее утро Рональд повез меня на принадлежащее миссии месторождение. Разработки ведутся открытым путем, здесь же шеелит[12] отделяют от пустой породы. Рональд с гордостью показывал мне «нововведения» — помпу, которая подает воду для промывания руд, и пару моторов, сделавших рудник «самым передовым» в районе. Однако он признался, что почти все работы проводятся на месторождении все же вручную. Это не мешает «святым отцам» получать от рудника немалые деньги — до семидесяти процентов дохода.
За вольфрамовыми рудниками Шопфа «кончается» Уганда. Стрелка-указатель, стоящая у выезда с разработок, дает понять, что на юг дорога ведет в Руанду, а на запад — в Демократическую республику Конго.
ТАНЗАНИЙСКИЕ САФАРИ
Оставшиеся в лагере экспедиции волновались. Все с беспокойством поглядывали то на часы, то на срезанный конус вулкана Ол-Доиньо-Ленгаи, окутанный багряной пеленой.
Туда, на самую вершину, ушли два наших геолога — А. Краснов и А. Поляков. Любопытство ученых не остановило (а, наверное, наоборот, подстегнуло) то, что вулкан совсем недавно проснулся после семилетней спячки. Он засыпал все в округе серым пеплом, прогнал со своего подножия скотоводов-масаев. Те, очевидно, были атеистами. Обычно люди этого племени избегают селиться вблизи «Горы бога» — так переводится с их языка название Ол-Доиньо-Ленгаи. Масаи боятся потревожить страшные силы природы.
Сейчас вулкан притих: исчез высоченный столб пепла, вздымавшийся из кратера; рассеялись шлейфы дыма; склоны вулкана, засыпанные раскаленным пеплом, остыли, побелели и теперь стоят, словно припорошенные снегом. Но кто знает, какие неожиданности приготовила огнедышащая гора двум смельчакам, решившимся подняться на ее вершину?
Особенно беспокоят какие-то белесые полосы, которые время от времени появляются на склонах и несутся вниз, оставляя за собой длинный шлейф. Главные «теоретики» экспедиции — доктор географических наук, профессор А. Капица и его коллега по Московскому университету, тоже профессор и тоже доктор, но только геолого-минералогических наук, Е. Милановский — строят по этому поводу разные предположения. Один из них считает, что это горячие источники. Другой отстаивает мнение, что полосы образуют пары и газы, которые просачиваются через трещины в главном конусе и по склонам стекают вниз.
Ибрагим далек от проблем вулканологии. Он возится с костром: сухие, но необычайно твердые и плотные стволы акаций никак не хотят разгораться. А я сижу на ящиках с надписью «Восточноафриканская экспедиция АН СССР» и пишу эти строки.
Когда кенийской зимой 1967 года в Найроби приехала рекогносцировочная группа экспедиции, во мне заговорил одновременно и журналист и географ. В первый же вечер я отправился в гостиницу, где остановились наши ученые.
Андрей Петрович Капица представил меня «автору» экспедиции, нашему известному тектонисту, члену-корреспонденту Академии наук СССР В. В. Белоусову. Как президент Международного союза геофизики и геодезии, В. В. Белоусов еще в 1960 году выдвинул «Проект изучения верхней мантии земли». Как и в Международном геофизическом году или Году спокойного солнца, в его осуществлении должны были участвовать многие страны. Вкладом Советского Союза были ученые и оборудование, вкладом стран Восточной Африки — гостеприимство. Экспедиция была рассчитана на три года.
— Экспедиция имеет скорее теоретические, чем практические, цели, — рассказывал мне тогда В. В. Белоусов. — Мантия земли — это оболочка земного шара. Поверх нее лежит земная кора, имеющая сравнительно небольшую толщину. На континентах она достигает сорока — шестидесяти километров, а под океанским дном утончается кое-где до пяти километров. Землетрясения и рождения гор, извержения вулканов и возникновение разломов, как и все другие процессы, происходившие и происходящие в земной коре, — это отражение состояния мантии, особенно ее верхней части. Поэтому понятно, какое огромное значение для решения многих практических вопросов имеет изучение верхней мантии, создание теории ее развития, если хотите, поведения. Исследование верхней мантии — трудная задача, потому что добраться до нее с помощью сверхглубинного бурения земной коры — дело очень дорогостоящее и сложное. Но в некоторых районах природа как бы сама создала условия для изучения своих тайн: утончила земную кору, приблизила к поверхности верхнюю мантию…
Зазвонил телефон: кто-то из местных ученых-геологов просил о встрече, и нашу беседу с Владимиром Владимире-ничем пришлось прервать. А на следующий день экспедиция вступила в суматошную стадию организационного периода и всем ее участникам было не до меня. В. В. Белоусов улетел в Уганду, а остальные геологи разъехались создавать опорные лагеря в Кении, Уганде, Бурунди, Руанде и Танзании. Но всякий раз, приезжая в Найроби, кто-нибудь из них наведывался в тассовский корпункт и рассказывал о своей работе. Не раз они приглашали меня к себе, «в поле».
И вот я сижу неподалеку от Ол-Доиньо-Ленгаи, в Северной Танзании. К западу от лагеря расположен известный всему миру необъятный Национальный парк Серенгети, к востоку — не менее знаменитая «гора бога холода» — Килиманджаро. Между этими двумя главными достопримечательностями Танзании лежит огромная, вытянувшаяся на сотни километров с севера на юг, голая пыльная долина. Где-то на востоке и западе над ее плоским дном, усеянным вулканами и озерами, рассеченным сбросами, поднимаются гигантские, покрытые густым лесом уступы — эскарпы. Со дна долины такие уступы выглядят настоящими неприступными горами. Здесь, в Северной Танзании, их высота достигает тысячи метров. Для Восточной Африки это немного, в других районах перепады высот от дна долины к вершине бывают в два-три раза больше. Подобные долины геологи называют рифтами. Именно рифтовые долины и приехала изучать в Восточную Африку наша экспедиция.
Признаться, хотя я когда-то и сдавал в институте экзамен по курсу геологии, понятие о рифте у меня было самое смутное. Со словом «рифт» ассоциировались Великие африканские разломы, наш Байкал, но ничего более определенного. Зато я хорошо запомнил, что главную роль в геологической истории Земли играют так называемые геосинклинальные зоны — подвижные области земной коры, в пределах которых тектонические движения и магматические процессы отличаются наибольшей интенсивностью.
Что же такое «рифт»? Я жду конца научной дискуссии о движущихся полосах на склонах Ол-Доиньо-Ленгаи, но его что-то не видно. Наконец Андрей Петрович Капица прерывает спор, идет отдать какие-то распоряжения рабочим. У Андрея Петровича неуемный темперамент и энергии на троих. Только недавно он приехал из Антарктиды, а теперь вот уже в Восточной Африке. Таким, наверное, и должен быть настоящий географ.
Я подсаживаюсь к Евгению Евгеньевичу Милановскому. У него более «академический» характер и очень удобное для бесед хобби: все свободное время он рисует. Часто, правда, это тоже работа: стратиграфические колонки, схемы строения вулканов, разрезы. А иногда — пейзаж, жирафы под зонтиками акаций, масаи и львы…
— Рифт? — не отрываясь от бумаги, переспрашивает Евгений Евгеньевич. — Я бы сказал, что открытие рифтовых поясов, вернее, признание их роли в геотектонических процессах — одно из важнейших достижений современной геологии. Что такое геосинклинальные пояса, надеюсь, рассказывать не надо? Так вот, теперь выяснено, что рифтовые пояса имеют в тектонических процессах не меньшее значение. Рифты по своей протяженности достигают на нашей планете шестидесяти тысяч километров, их площадь занимает примерно пятую часть земного шара.